Зайцев Петр Егорович
На Пасхе

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

На Пасхѣ.

   Шла Пасха.
   Яркій весенній день такъ и блестѣлъ ослѣпительными лучами солнца. По просохшимъ отъ весенней сырости улицамъ взадъ и впередъ сновали извощики, съ шикарно одѣтыми жителями города.
   По тротуарамъ тоже тянулись кучки людей одѣтыхъ попроще, но все же по праздничному, преобладали веселыя довольныя лица, всѣ были рады свѣтлому празднику, рады отдыху послѣ долгихъ и тяжолыхъ работъ, рады и свѣтлому весеннему солнцу, которое послѣ долгой томительной зимы такъ щедро разсыпало на оживающую землю свои ослѣпительные лучи.
   По одной изъ бойкихъ улицъ, между празднично настроенныхъ людей, шла бѣдно одѣтая женщина лѣтъ 22-хъ, средняго роста, съ продолговатымъ красивымъ лицомъ и скорбными голубыми глазами; шла она тихими, робкими шагами, осторожно минуя встрѣчныхъ, словно боясь помѣшать ихъ веселому настроенію.
   Звали ее Прасковья Ивановна. Только два года тому назадъ она пріѣхала изъ деревни со своимъ первенцемъ Ваняткой къ мужу Ивану Гаврилычу, который работалъ слесаремъ на одной изъ многочисленныхъ фабрикъ Москвы.
   Съ радостью встрѣтилъ Иванъ Гаврилычъ своихъ дорогихъ гостей на вокзалѣ, расцѣловалъ ихъ и увезъ въ свою маленькую свѣтлую комнатку, снятую имъ за нѣсколько дней до ихъ пріѣзда.
   Тихо и счастливо потекла ихъ мирная, трудовая жизнь. Иванъ Гаврилычъ каждое утро уходилъ на работу, а она приготовивъ ему обѣдъ, или чинила порванное имъ на работѣ бѣлье, или занималась со своимъ любимцемъ Ваняткой, у котораго было не мало уже городскихъ игрушекъ, которыя то и дѣло приносилъ безъ ума любящій его отецъ.
   "Вотъ тебѣ будущій гражданинъ еще забава"!-- скажетъ бывало Иванъ Гаврилычъ, протягивая ему новую игрушку. "Играй покуда малъ, а выростешь, тобою играть будутъ"!.. А Ванятка, схвативъ игрушку, взберется къ нему на руки и давай трепать красивыя черныя кудри Ивана Гаврилыча, а тотъ дѣлаетъ видъ, что вырывается изъ маленькихъ рученокъ Ванятки и щекочетъ ему лицо своими усами; Ванятка отъ удовольствія заливается задорнымъ смѣхомъ, смѣется Иванъ Гаврилычъ, смѣется глядя на нихъ и Прасковья Ивановна и такъ то всѣмъ хорошо и радостно было, что лучшей жизни она не желала, да врядъ-ли она могла и быть.
   Водки Иванъ Гаврилычъ пилъ мало, развѣ въ праздникъ когда передъ обѣдомъ рюмочку выпьетъ; нрава былъ ровнаго, если и измѣнялся къ худшему, то очень рѣдко, развѣ когда поясница заболитъ отъ тяжелой работы, или руки заноютъ, ну тогда онъ сдѣлается хмурымъ: "изломали мерзавцы! Къ двадцати пяти годамъ искалѣчили!.. Пауки"... говорилъ онъ въ такія минуты ни къ кому не обращаясь и замолчавъ, сядетъ читать какую либо книгу, до которыхъ онъ былъ страстный охотникъ.
   Прасковья Ивановна, зная, что эти слова и обида мужа къ ней не относится, становилась къ нему еще нѣжнѣе, стараясь всѣми силами разогнать набѣжавшую хандру и развеселить его...
   Но вотъ начались забастовки и Ивану Гаврилычу приходилось сидѣть цѣлыми недѣлями безъ работы. Появилась нужда, что было поцѣннѣе все заложили въ ломбардъ, а что и продали, но онъ не унывалъ, а на вопросы своей жены отъ чего происходитъ такая сумятица, отвѣчалъ больше молчаніемъ, развѣ изрѣдка скажетъ нѣсколько словъ о Двоихъ взглядахъ на все происходившее въ то время, но и то, что говорилъ онъ, для нея было непонятно...
   Наступили всѣмъ понятные декабрьскіе дни. Москва покрылась сѣтью баррикадъ. До слуха доносились ружейные и орудійные выстрѣлы. Жизнь города замерла.
   Иванъ Гаврилычъ, сидѣвшій нѣсколько дней дома, внезапно куда то ушелъ, не сказавъ ни слова Прасковьѣ Ивановнѣ, лишь долго и любовно поглядѣлъ на нее, да какъ то нервно, словно прощаясь і:а всегда, поцѣловалъ своего Ванятку и больше не возвращался.
   Заявленія и справки по участкамъ не привели ни къ чему; сдѣлался ли онъ случайною жертвою происходившей борьбы, или самъ принялъ въ ней участіе, про это Прасковья Ивановна до сихъ поръ не знаетъ; лишь жизнь ея круто повернулась къ худшему.
   Изъ чистенькой и уютной комнатки ей пришлось перебраться въ темный и сырой уголъ на койку; про деревню нечего было и думать и она скрѣпя сердце стала ходить на поденщину въ богатые дома, оставляя на попеченіе квартирной хозяйки своего трехлѣтняго Ванятку.
   Сколько униженія и горя перенесла она за послѣдніе два года, знаетъ лишь Богъ да она. Чего только не говорили ей развращенные примѣромъ своихъ хозяевъ кучера и лакеи; чего только не предлагали ей, но Прасковья Ивановна все съ кротостью переносила это. Лишь только воротясь съ работы, долго и горячо молилась она передъ иконой Спасителя, прося у него защиты и крѣпости для дальнѣйшаго терпѣнія, да иногда, ночью, крѣпко обнявъ своего Ванятку, тихо поплачетъ и на мокрой отъ слезъ подушкѣ уснетъ съ воспоминаніями о свѣтломъ прошломъ и о миломъ и добромъ Иванѣ Гаврилычѣ.
   Пасхальный звонъ колоколовъ, стукъ экипажныхъ колесъ, говоръ и смѣхъ идущей толпы нисколько не заглушали ноющей боли сердца Прасковьи Ивановны. Она только что вышла изъ богатаго барскаго дома, куда ходила получить заработанныя ею деньги и теперь, съ двумя рублями въ карманѣ и сверткомъ съ остатками съ господскаго стола, который на "сиротскую долю" дала ей кухарка, она пробиралась въ свой темный уголъ, гдѣ ждалъ ее ^маленькій Ванятка, соображая какъ поступить съ полученными ею деньгами...
   Миновавъ двѣ-три улицы, она вышла на одинъ изъ московскихъ бульваровъ и уставшая отъ ходьбы сѣла на о дну изъ скамеекъ.
   Рубль хозяйкѣ за койку за полмѣсяца, 60 копѣекъ сапожнику за починку башмаковъ,-- мысленно распредѣляла она имѣющіяся у ней деньги, а тамъ что Богъ дастъ,-- думала она.
   "Вы изъ какой губерніи будете"? Спросилъ ее присѣвшій къ ней на скамейку мужчина въ новомъ драповомъ пальто и шляпѣ котелкомъ.
   "Изъ Тверской" нехотя отвѣтила Прасковья Ивановна.
   -- "А чѣмъ изволите заниматься"? Допытывался онъ.
   "Хожу но домамъ, бѣлье стираю"...
   -- "Напрасно-съ! Такая хорошенькая и вдругъ бѣлье стирать! Вы и безъ бѣлья за мое почтеніе могли бы жить! Да еще какъ! Въ немъ толку мало, сколько его не стирай, а все больше полтинника въ день не выстираешь!" философствовалъ онъ, придвигаясь ближе къ Прасковьѣ Ивановнѣ.
   Прасковья Ивановна поняла гнусные намеки незнакомца и вставъ со скамейки пошла вдоль бульвара.
   Мужчина въ котелкѣ тоже всталъ и догнавъ ее, расплылся въ плотоядную улыбку.
   -- "Вы не безпокойтесь, сударыня!" Опять заговорилъ онъ съ нею, "у насъ хватитъ!... Мы не прощалыги какіе нибудь и денежки у насъ вѣрныя, а если что понадобится, всегда къ вашимъ услугамъ, зелененькую дадимъ, потому намъ не жалко"!..
   Праской я Ивановна шарахнулась отъ него въ сторону, какъ отъ чумы и что есть силы побѣжала къ себѣ на квартиру.
   Обида, нанесенная ей незнакомцемъ, ядомъ влилась въ ея ноющее сердце и жгучія, горькія слезы, одна за другою скатывались по ея лицу и падали на холодную мостовую...
   Но вспомнивъ, что она на улицѣ, что кругомъ-ея люди, быть можетъ такіе же какъ и этотъ обидчикъ, предлагавшій ей свои услуги въ видѣ зелененькой, она взяла себя въ руки и, утеревъ слезы, побрела дальше.
   Придя къ себѣ на-квартиру она и виду не показала, какъ больно у нея на душѣ, лишь раньше обыкновеннаго улеглась со своимъ Ваняткой на свою убогую постелю, да сосѣди слышали ночью тихій подавленный плачъ, въ углу, гдѣ стояла койка Прасковьи Ивановны.

Петръ Зайцевъ.

Тверская колотушка. Литературный, юмористическій и сатирическій альманахъ, 1908

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru