С.-ПЕТЕРБУРГЪ Типографія А. С. Суворина. Эртелевъ пер., д. 13 1891
Бурная ночь.
(Разсказъ).
I.
-- Итакъ, Ипполитъ, ты меня будешь ждать черезъ часъ у того мыса, что идетъ отъ трехъ березъ!
-- Хорошо, Сережа, но только послушай ты слово товарища: не дѣлай ты этого; я ея не знаю, но чувствуется мнѣ -- нехорошее это дѣло, брось!.. Грѣхъ вѣдь!..
-- Вздоръ!
-- Смотри, Богъ накажетъ!
-- Оставь запугивать!.. Не я первый, не я послѣдній...
-- Да вѣдь не любишь ты ее?
-- Я и не говорю, что люблю, но нравится она мнѣ, нравится своей невинностью, своею простотой... и оставь ты меня въ покоѣ... не для того я тебѣ сознался, чтобы ты меня смущалъ.
-- Ой, смотри!.. Опять тебѣ говорю -- грѣхъ... Богъ всегда наказать можетъ; ну, поѣдешь ты, скажемъ, на лодкѣ, вдругъ буря, и очутишься ты съ утопленниками... бр!.. скверно! говорилъ молодой человѣкъ, уже улыбаясь, замѣтивъ, что его первыя слова не понравились другу.
-- Такъ и ты вѣдь тоже съ утопленниками будешь: вмѣстѣ поѣдемъ.
-- Меня на берегъ выброситъ!
-- Ишь ты, какой святой... ну, да ладно, я пойду: она ужъ вѣрно ждетъ. До свиданія, смотри же: у мыса черезъ часъ жди, да смотри, въ ожиданіи не истреби весь фуражъ, какой принесенъ. Какъ вернусь, мы подкрѣпимся и поѣдемъ подстрѣливать дичину.
-- Только бы тебѣ не удалось подстрѣлить свою птичку!
-- Ну, ладно! До свиданія, Ипполитъ!
Сергѣй, оправивъ двустволку, выпрыгнулъ на берегъ и широко, бодро шагая, направился къ опушкѣ лѣса.
Ипполитъ какъ-то медленно отчалилъ отъ берега и, нерѣшительно взявшись за весла, все еще не спускалъ глазъ съ удалявшагося товарища.
-- Какой славный малый, а въ "этихъ" дѣлахъ у него нѣтъ сердца... Отчего бы это? проговорилъ онъ самъ себѣ и, плавно взмахнувъ веслами, поѣхалъ тихо отъ берега по взморью.
Сергѣй между тѣмъ быстро шелъ по опушкѣ худосочнаго лѣска. Онъ то глядѣлъ внизъ подъ ноги, забавляясь, какъ съ помятыхъ имъ кустиковъ разлетались дождевыя брызги, то поглядывалъ на небо, по которому, на буромъ фонѣ, неслись обрывки бѣлыхъ облаковъ въ разныхъ причудливыхъ видахъ, то будто метелка потрепанная, то словно лодка съ парусами, то вдругъ лицо съ головой и съ волосами. Время отъ времени накрапывалъ мелкій, точно просѣянный, осенній дождикъ.
Попалась тропинка, ведущая въ глубь лѣска. Сергѣй свернулъ на эту тропинку, сплошь покрытую опавшими листьями, словно устланную желтымъ коврикомъ. Сергѣй утишилъ походку и, казалось, прислушивался къ шуму, производимому брызгами дождя о пожелтѣлые, едва державшіеся на деревьяхъ, листья.
-- Къ чему это онъ про "утопленниковъ"?.. Вѣдь глупо объ этомъ и думать, самъ знаю, что глупо, а вѣдь, вотъ не лѣзутъ изъ головы глупыя слова его... И къ чему это онъ сказалъ? Все расположеніе испортилъ... Ну, да вздоръ, все вздоръ,-- что объ этомъ думать!.. Подумаю о ней!.. Да, это настоящій романъ... кто она? я не знаю; кто я? она не знаетъ... Встрѣтились тогда, она грибы искала... смутилась. Заговорилъ -- долго молчала, ребенокъ совсѣмъ и такой странный ребенокъ, будто даже дурочка, съумасшедшая... А можетъ быть и въ самомъ дѣлѣ съумасшедшая? А!.. да мнѣ-то что!-- не утопленниковъ же въ самомъ дѣлѣ бояться!
Сергѣй зашагалъ быстрѣе, словно желая уйти отъ набѣгавшихъ мыслей.
Но воспоминаніе о первой встрѣчѣ какъ-то назойливо лѣзло къ нему въ голову.
Передъ нимъ, какъ теперь, стояло это блѣдное, почти дѣтское личико, съ черными, какъ угольки, горѣвшими глазками, и въ этомъ личикѣ видѣлось столько муки, боязни и въ то же время какой-то болѣзненной наивности.
Въ разговорѣ съ Сергѣемъ она поминутно боязливо оглядывалась и вздрагивала.
-- Кто твои родные? заговорилъ Сергѣй.
-- У меня нѣтъ папы и мамы, у меня дядя... онъ добрый... только онъ меня никуда не пускаетъ -- я тихонько ушла... А Вѣрушка проглядѣла... прозѣвала меня. Проговоривъ это, дѣвочка захохотала какимъ-то страннымъ смѣхомъ.
Сергѣю стало немножко жутко, и въ то же время прелестное личико ребенка разжигало его страсть. Онъ обнялъ дѣвушку и, крѣпко сжавъ ее въ своихъ объятіяхъ, покрывалъ поцѣлуями ея лицо, шею, голову. Она не отбивалась, а склонила свою головку къ нему на плечо и улыбалась, но только какой-то особенной улыбкой, точно она думала совсѣмъ о другомъ, о томъ, напримѣръ, что какъ ее Вѣрушка прозѣвала. Сергѣй почувствовалъ, какъ кровь прилила ему въ голову, еще минута, и онъ бы способенъ былъ позабыть все...
Весь этотъ день, всю ночь, образъ "дикой дѣвочки" не давалъ ему покоя. Вспыхнувшее тогда желаніе страсти и сразу подавленное имъ, теперь загорѣлось вновь и точно разнеслось по всему его существу. Испорченная натура его послужила хорошимъ гнѣздомъ для этой сразу вспыхнувшей, дрянной, животной страсти.
-- Она будетъ моей... какое мнѣ дѣло до послѣдствій! Не я первый, не я и послѣдній!
Сергѣй разсказалъ Ипполиту, своему пріятелю, о своей встрѣчѣ, утаивъ только странность дѣвочки, и высказалъ непремѣнное желаніе видѣться съ ней.
Ипполитъ хотя хорошо зналъ, что ни его совѣтовъ, ни его просьбъ въ такихъ случаяхъ Сергѣй не послушаетъ, тѣмъ не менѣе, уговаривалъ его не ѣхать на свиданіе, пугалъ грѣхомъ; но доводы его ни къ чему не привели.
Рѣшено было на лодкѣ отправиться на всю ночь охотиться, съ тѣмъ, что передъ охотой Сергѣй сойдетъ на берегъ и отправится къ тому мѣсту, гдѣ онъ условился встрѣтиться съ Иришей.
II.
Сергѣй продолжалъ быстро идти по тропинкѣ; неподалеку впереди показался сѣнной сарай.
-- Тутъ должна быть!.. А если не придетъ?.. Ахъ, и хорошо бы это было!
Между стволами полуоголенныхъ деревьевъ что-то зашевелилось.
-- Она! Ты пришла?
-- Да, я! Вѣрушка опять прозѣвала, а вчера она меня била, а дядя въ уголъ на колѣни поставилъ, а сегодня опять проглядѣла!
Ириша засмѣялась своимъ обычнымъ смѣхомъ.
-- Милая ты моя,-- обнявъ Иришу, ласково заговорилъ Сергѣй:-- пройдемъ въ сарай: благо не запертъ, а то что же, надежды лопнутъ!
Ириша не отвѣчала, а, увлекаемая Сергѣемъ, пошла вмѣстѣ съ нимъ.
Сарай былъ пустъ, только кой-гдѣ были пораскиданы клоки сѣна, на которые Сергѣй, быстро сдвинувъ ногой вмѣстѣ, посадилъ Иришу. Самъ онъ опустился подлѣ нея на колѣни.
Въ сараѣ было бы совсѣмъ темно, еслибы не щели въ крышѣ, давшія просвѣтъ и разсѣевавшія мракъ.
Сергѣй обвилъ одной рукой Иришу, другою прижималъ ея лицо къ своимъ губамъ, покрывая ея щеки и лобъ звучными поцѣлуями.
-- Постой, постой, я тебѣ что скажу...
-- Я слушаю!
-- Ты къ намъ не ходи, тебя дядя тоже на колѣни поставитъ, а Вѣрушка тебя бить станетъ... слышишь, ты не ходи, а то мнѣ тебя жалко будетъ!
-- Хорошо, хорошо, я не пойду,-- нетерпѣливо проговорилъ Сергѣй, досадуя, что Ириша перебивала его своими рѣчами, въ которыхъ слишкомъ ужъ ясно сказывалась ея болѣзненность.
Когда Ириша молчала, въ ней скрывался только ребенокъ, но при ея словахъ, при ея странной улыбкѣ сразу видѣлась дурочка, почти съумасшедшая.
Не послѣдній же стыдъ былъ потерянъ у Сергѣя, когда его смущала хоть на время дикость несчастной дѣвочки!
Но это минутное смущеніе онъ старался тотчасъ же подавить въ себѣ.
Онъ снова обнялъ Иришу, притянулъ ее къ себѣ на колѣни, откинулъ ея голову на изгибъ своей руки и покрывалъ новыми поцѣлуями. Хотя и въ пылу страсти, но онъ не могъ не замѣтить, что чувство самой простой стыдливости было, повидимому, совсѣмъ незнакомо несчастной дѣвочкѣ. А между тѣмъ блѣдное личико ея покрылось яркимъ румянцемъ, блестѣвшіе глазки точно подернулись влажной пеленой, она вдругъ задрожала всѣмъ корпусомъ на рукахъ Сергѣя и, съ трудомъ переводя дыханіе, какъ бы въ полузабытьи, шептала: "Не уходи! не уходи! не уходи отъ меня!"
III.
Сергѣй почти бѣгомъ бѣжалъ къ берегу.
Съ той минуты, какъ онъ оставилъ Иришу, беззаботно глядѣвшую ему въ слѣдъ, чувство удовлетворенной страсти смѣшивалось съ чувствомъ угрызеній совѣсти.
-- Какъ она хороша внѣшностью и какъ безобразна, какъ жалка своимъ безуміемъ!-- думалось Сергѣю:-- Полюбить ее, связать ея судьбу съ своею, но развѣ это возможно... а возможно было издѣваться надъ трупомъ... она вѣдь трупъ!.. Гадко, низко! возмутительно!-- говорилъ онъ самъ съ собой громко.-- А, да что! Надо было думать объ этомъ раньше!.. Ипполитъ!-- крикнулъ онъ.
-- Здѣсь я!-- раздалось протяжно за кустами, покрывавшими небольшой мысокъ, изгибомъ вдавшійся въ море.-- Чортъ тебя возьми, я уже хотѣлъ уѣхать; ты бы еще тамъ часа три. болтался!.. сердито проговорилъ Ипполитъ.
-- Открывай вино, Поля, скорѣе вина!
-- А что, какъ я думалъ, такъ и случилось?-- съ робкимъ любопытствомъ спросилъ Ипполитъ.
-- Вина давай! вмѣсто отвѣта вскрикнулъ Сергѣй.
Ипполитъ проворно открылъ бутылку вина, налилъ стаканъ, который Сергѣй тотчасъ мигомъ опорожнилъ, за этимъ стаканомъ онъ выпилъ второй и, наконецъ, третій.
-- Ну, теперь двинемся на охоту!
-- Ну, нѣтъ, Сережа, я тебѣ хотѣлъ сказать, что намъ лучше бы въѣхать въ Невку и домой.
-- Это почему?
-- Аль не видишь, какъ задуваетъ; черезъ часъ, а то и раньше, настоящая буря разыграется.
-- Ты я вижу, утопленниковъ-то не на шутку испугался, тебѣ-то чего же бояться?.. вѣдь, я въ отвѣтѣ, а не ты... Ну, отчаливай, или нѣтъ, выпьемъ еще!..
Оба они выпили.
Вскорѣ Сергѣй былъ совсѣмъ пьянъ, да и Ипполитъ былъ на-веселѣ.
Они отчалили отъ берега.
Порывистый вѣтеръ качалъ деревья, и шумъ ихъ доносился до взморья. По всему взморью поднялись зайчики, мало-по-малу обращаясь въ волны.
Лодку подбрасывало, какъ щепку, накреняя то въ одну, то въ другую сторону настолько, что она каждый разъ зачерпывала воду.
Сергѣй не то задумался, не то задремалъ и бросилъ весла. Ипполитъ понялъ что, опасность на носу. Онъ сталъ употреблять всѣ усилія, чтобы достигнуть ближайшаго берега.
А между тѣмъ наступила полная темнота. Тучи, точно перегоняя другъ друга, неслись по небу. Дождь полилъ, какъ изъ ведра.
-- Этакъ чего добраго къ утопленикамъ попадешь! ворчалъ про себя Ипполитъ, снимая съ себя пальто, такъ какъ въ немъ не было возможности устойчиво грести.
Спустя болѣе часу лодка причалила къ берегу.
-- Ну, слава Богу! Мы спасены! проговорилъ про себя Ипполитъ, выпрыгивая на землю.
Онъ отыскалъ кустарникъ и къ нему привязалъ лодку.
-- Однако, на дождѣ спать цѣлую ночь тоже не очень вкусно! Развѣ обернуть лодку и подъ нее улечься, но двоимъ тоже не умѣститься!-- Ипполитъ началъ вглядываться въ окружающую темноту и съ удовольствіемъ замѣтилъ невдалекѣ совершенно черный силуэтъ зданія.
Онъ почти бѣгомъ пустился по направленію къ черному силуэту.
Это былъ сарай, крытый соломой, которая уже частями послетала съ крыши. Ворота, ведущія въ сарай, оказались незапертыми и даже чуть открытыми.
-- Это или заброшенный сарай рыболововъ, или просто сѣнникъ... И то хорошо,-- не особенно, должно быть уютно, но, по крайней мѣрѣ, отъ дождя есть гдѣ спрятаться. Пойду за Сергѣемъ.
Ипполитъ вернулся къ лодкѣ, разбудилъ Сергѣя, что оказалось очень легко, такъ какъ послѣдній былъ скорѣе въ забытьи, чѣмъ во снѣ.
-- Знаешь, Поля, мнѣ страшно! Какую подлость я сдѣлалъ!
-- Чего тебѣ тамъ страшно: самый страхъ-то ты проспалъ, теперь бояться нечего. Теперь можешь заснуть, если неудобно, то, по крайней мѣрѣ, спокойно. Двигайся!
Ипполитъ повелъ пошатывающагося Сергѣя по направленію къ сараю.
-- Фу ты, темень какая!
Подойдя къ сараю и открывъ ворота, Ипполитъ закричалъ.
-- Эй, вы! есть тутъ кто?!
Отвѣта не было, только вѣтеръ сильнѣе зашелестѣлъ соломою на крышѣ.
-- Ну, не отвѣчаютъ, такъ пойдемъ, стели пальто, гдѣ стоишь, и ложись.
Оба они вошли въ сарай. Темнота была такая, что хоть глазъ коли.
-- Стой, Сергѣй, дальше не ходи, а то еще тутъ наткнешься на что нибудь да носъ себѣ расшибешь. Чортъ ихъ знаетъ, какая тутъ дрянь у нихъ свалена. Ложись, гдѣ стоишь!
Ипполитъ снялъ съ Сергѣя пальто, разостлалъ его, и Сергѣй какъ снопъ свалился на землю.
-- Ишь ты какая музыка!-- проговорилъ Ипполитъ и вскорѣ заснулъ.
Заснулъ и Сергѣй, но сонъ его былъ мятеженъ: онъ то и дѣло просыпался, съ губъ его срывались какія-то слова, изъ которыхъ можно было разобрать слово "Ириша". Такого безпокойнаго сна прошло болѣе часа. Буря между тѣмъ стихла. Тучи отдѣльными обрывками бѣжали по небу. Изъ-за тучъ время отъ времени выплывала луна, ярко освѣщая все вокругъ, и лунный свѣтъ широкой полосой врывался въ скважину крыши, освѣщая сарай какъ днемъ.
Казалось, что и въ душѣ Сергѣя стихла буря; по крайней мѣрѣ, лицо его было спокойно, на губахъ сквозила улыбка, онѣ тихо шевелились, хотя, попрежнему, ясно произносили только слово "Ириша"... Онъ шепталъ это слово съ любовью и страстью. Онъ притягивалъ что-то къ себѣ, силясь поцѣловать, и проснулся.
Страшный не человѣческій крикъ огласилъ сарай.
Ипполитъ вскочилъ быстро на ноги, взглянулъ, вскрикнулъ и началъ креститься, произнося слова молитвы. На груди Сергѣя лежалъ безжизненный трупъ утопленника. Еще одно мгновеніе, и Сергѣй уже отскочилъ въ уголъ сарая и съ искаженнымъ лицомъ смотрѣлъ на посинѣвшій, вздувшійся трупъ, который онъ только что прижималъ къ своему сердцу.
-- Господи, помилуй, да не сонъ ли это?-- проговорилъ Ипполитъ:-- Сережа, уйдемъ отсюда!-- Онъ хотѣлъ взять его за руку, но Сергѣй закричалъ страшнымъ крикомъ, не двигаясь съ мѣста и не спуская глазъ съ утопленника.
Ему чудилось, что посинѣвшій утопленникъ съ своими оловянными глазами гонится за нимъ и вотъ-вотъ схватитъ его за волосы... Но это чудилось, а зато крикъ и стонъ ясно доносились до него изъ сарая... и онъ бѣжалъ еще скорѣе,-- что хватало духу....
-----
-- Да, разныя оказіи бываютъ,-- разсказывалъ какой-то рыбакъ на тонѣ:-- а то разъ, годовъ пять тому назадъ, выловили мы въ сѣтяхъ утопленника, дѣло для насъ привычное... Время было позднее, положили мы его въ сарай, чтобы къ утру дать знать по начальству, какъ водится. Надо же было такъ случиться, что въ эвту ночь -- а ночь была бурная -- двое охотниковъ охотились... и попади они въ сарай! Въ темнотѣ-то не увидали, а потомъ, какъ вышла луна, какъ увидали они... ну, на смерть перепужались... одинъ до съумасшествія, вскорѣ и померъ, а другой въ горячкѣ помиралъ, да оправился... Вотъ она бурная ночь: не на водѣ, такъ и на землѣ найдетъ,-- закончилъ рыбакъ свой разсказъ.