С.-ПЕТЕРБУРГЪ Типографія А. С. Суворина. Эртелевъ пер., д. 13 1891
Первый мужъ.
(Отрывокъ изъ жизни).
-- Ты опять, Пьеръ, уходишь?
-- Да, да, меня ждутъ...
-- Опять ждутъ... послѣдніе полгода тебя почти каждый день непремѣнно гдѣ нибудь ждутъ...
-- Что это за разговоръ? Никакъ, ты хочешь устроить сцену?
-- Ничего я не хочу... Но повторяю, мнѣ кажется страннымъ, что никогда ты не можешь посидѣть съ женою ни одного вечера!
-- Не прикажешь ли еще убаюкивать твоего сына... ахъ, да, кстати, Мишеля отецъ пріѣхалъ... я вчера съ нимъ встрѣтился... онъ хотѣлъ быть у тебя сегодня. Если будетъ, то пригласи его завтра къ обѣду. Я его все-таки очень люблю; онъ прекрасный человѣкъ, да и надо отдать справедливость, въ отношеніи тебя, т. е. въ отношеніи развода поступилъ очень хорошо. О! другой бы такъ легко на это дѣло не пошелъ... благодаря ему, мы счастливы... неправда ли?
Молодая женщина медленно подошла къ окну и, опершись рукою о подоконникъ, стала смотрѣть на улицу. За густыми хлопьями валившагося снѣга трудно было различить и прохожихъ, и проѣзжихъ. Молодая женщина подождала, пока подали сани къ подъѣзду, посмотрѣла, какъ усѣлся въ сани мужъ, и какъ затѣмъ сразу помчались лошади. Тогда она отошла отъ окна и, пройдя нѣсколько разъ по гостиной, опустилась на диванъ. Она долго сидѣла неподвижно, сморщивъ лобъ, точно что-то соображая или желая что нибудь вспомнить, потомъ вдругъ вздрогнула и, поспѣшно вставъ съ мѣста, начала быстро ходить по гостиной.
Въ передней послышался звонокъ.
Молодая женщина остановилась и стала прислушиваться. Минуту спустя послѣ звонка, въ гостиную вошелъ слуга съ визитной карточкой. Прочтя карточку, молодая женщина на минуту нахмурилась, затѣмъ позвонила.
Вошла горничная.
-- Что Миша?
-- Ихъ укладываютъ спать.
-- Больше ничего. Пусть ложится, я зайду его поцѣловать.
Горничная вышла.
-- Передайте Егору Николаевичу, что Миша легъ спать, но, если ему угодно, я могу его принять.
Молодая женщина опустилась на кресло подлѣ большого стола, на которомъ горѣла лампа.
Двери изъ передней открылись и на порогѣ показался "Егоръ Николаевичъ". Это былъ брюнетъ лѣтъ подъ тридцать, съ небольшой бородкой и красиво откинутыми назадъ волосами.
Войдя въ гостиную, онъ остановился на порогѣ и издали почтительно поклонился. Едва молодая женщина сдѣлала движеніе, чтобы встать, какъ гость быстро подошелъ къ ней и, взявъ ея руку, низко поклонился, чтобы поцѣловать эту руку.
-- Садитесь! предложила молодая женщина.
-- Мнѣ такъ грустно, что я не засталъ Миши... но я самъ виноватъ, мнѣ слѣдовало бы раньше.
-- Заходите завтра.
-- Благодарю васъ... что онъ, здоровъ?
-- Да, здоровъ.
-- Слава Богу!
-- А вы?
-- Какъ видите. Я вчера встрѣтилъ Петра Васильевича...
-- Да, онъ мнѣ говорилъ.
-- Ну, какъ вы поживаете? веселитесь? выѣзжаете на вечера?
-- Дальше Михайловскаго театра и оперы никуда не ѣзжу.
-- Да и зачѣмъ вамъ эти разъѣзды, если вы счастливы дома?
-- Конечно, но оставьте этотъ разговоръ и лучше скажите о себѣ. Надолго ли вы въ Петербургѣ?
-- Въ Петербургъ я пріѣхалъ всего на нѣсколько дней, чтобы поцѣловать Мишу и видѣть васъ... ради Бога простите, не обижайтесь; для мужа, хотя бы и бывшаго, вѣдь это такое скромное желаніе.
-- Благодарю васъ за любезность.
-- За любезность... вы это называете любезностью? Молиться за васъ, радоваться и мучиться въ одно и то же время за ваше счастье съ другимъ -- это вы называете только любезностью; это жестоко, Евгенія Сергѣевна.
-- Послушайте, Егоръ Николаевичъ, вѣдь это смѣшно, вы, именно вы, разбившій мое счастье, хотите увѣрить теперь, что оно, это мое счастье, васъ занимаетъ.
-- Не я разбилъ ваше счастье, а ваша покойная матушка разбила наше общее счастье.
-- Пощадите, однако, прахъ моей матери.
-- А она насъ пощадила?! Пустой, пошлый, ничтожный порывъ съ моей стороны она обратила въ преступленіе и разрознила насъ, но разрознить можно тѣла, но не сердца... я не знаю, какъ ваше сердце... Богъ съ нимъ, но мое жило и не перестаетъ жить вѣчно съ вами... Ты мой воздухъ, ты моя жизнь, я дышу тобой, я живу тобой.
Егоръ Николаевичъ опустился на колѣни и, взявъ ея руку, покрывалъ поцѣлуями. Она, не отнимая руки, долго смотрѣла на него и потомъ вдругъ расхохоталась.
-- Знаете, теперь одного вамъ недостаетъ -- это попросить снова моей руки и все... все... какъ было тогда... Она не могла договорить, слезы смѣнились, рыданіемъ.
-- Успокойтесь! Простите, что я осмѣлился шевельнуть все давно улегшееся и давно забытое!
Евгенія Сергѣевна сдѣлала надъ собой усиліе и подавила рыданія.
Она встала съ кресла.
-- Я пройду въ спальню, тамъ есть вода, а вы идите въ будуаръ, тамъ теплѣе, уютнѣе; я сейчасъ туда приду.
Евгенія Сергѣевна вышла, а вслѣдъ за нею пошелъ и Егоръ Николаевичъ. Войдя въ маленькій будуаръ, онъ остановился передъ потухавшимъ каминомъ.
Долго онъ смотрѣлъ на угли, покрывавшіеся мало-по-малу слоемъ пепла и, наконецъ, проговорилъ почти громко:
-- Да неужели же мое счастье потухнетъ навсегда!
Мысль его перелетѣла къ тѣмъ днямъ, когда онъ впервые познакомился съ красавицей-женой, къ тѣмъ днямъ, когда онъ испытывалъ блаженство любить и быть любимымъ. Какъ вчера, онъ помнилъ день свадьбы, первые, но безконечные, жгучіе поцѣлуи, ея ласки, ея заботливость, ея нѣгу. Потомъ, какъ кошмаръ давящій, вспомнилось ему минутное увлеченіе другой, почти продажной женщиной, и весь скандалъ, который разыгрался. Съ этой минуты онъ себя помнилъ, какъ заживо погребенный, онъ слышалъ, что его счастье погребаютъ и не могъ, не въ силахъ былъ противостать этому, но вотъ, когда прошло время и когда онъ очнулся, опомнился и увидалъ, что все прошедшее не кошмаръ, что у него отнято его счастье, онъ то рыдалъ въ тишинѣ, оплакивая свое счастье, то рѣшался вернуть его.
Егоръ Николаевичъ сѣлъ на маленькій табуретъ подлѣ отоманки; его красивое, съ тонкими чертами лицо было блѣднѣе обыкновеннаго.
Онъ что-то обдумывалъ.
Въ будуаръ вошла Евгенія Сергѣевна и сѣла на отоманку, рядомъ съ Егоромъ Николаевичемъ.
Оба;они долго молчали. Егоръ Николаевичъ взялъ обѣими руками руку Евгеніи Сергѣевны и по временамъ судорожно сжималъ ее, а она, закинувъ руки за валикъ отоманки, начала гладить его волосы, осторожно раскидывая пряди на лбу.
-- Женя, такъ ты любишь меня? Ты не забыла меня?
Она молчала.
-- Женя, объ одномъ я тебя молю, приходи ко мнѣ, а еще лучше вмѣстѣ съ Мишей, я здѣсь говорить съ тобой не могу такъ, какъ хочу: мнѣ все здѣсь напоминаетъ чужую собственность и даже ты... ты сама тоже.
-- А послѣднюю чужую собственность ты, кажется, не прочь и присвоить.
-- Я беру то, что у меня украли. Скажи мнѣ, ради Бога, откровенно, правда ли, что вы несчастливы съ мужемъ? пытливо спросилъ Егоръ Николаевичъ.
Евгенія Сергѣевна, помолчавъ, отвѣтила:
-- Да, это правда; можетъ быть потому только я и заговорила съ тобой такъ, какъ я говорю теперь. Я глубоко несчастна. Я не любила Пьера, въ этомъ я убѣдилась вскорѣ послѣ второго замужества, я вышла замужъ очертя голову, изъ мести, чтобы отомстить тебѣ. Но ахъ, еслибы только онъ меня любилъ? Я бы притворилась передъ собою, что люблю его, я бы боготворила... Но въ томъ-то и дѣло, что онъ меня не любитъ, я ему только нравлюсь, какъ нравятся дѣтямъ игрушки. Передъ тобою и только передъ тобою я не скрыла, что я глубоко несчастна.
-- А нашъ сынъ? Нашъ Миша?
-- Я объ немъ нарочно умолчала: его Пьеръ, конечно, совсѣмъ не любитъ. Онъ къ нему только относится снисходительно, милостиво... и онъ ростетъ безъ отца.
-- Онъ будетъ съ отцомъ... Ты придешь ко мнѣ завтра... мы обсудимъ, все обсудимъ, до мелочей и, можетъ быть, рѣшимся на бѣгство заграницу? Вѣдь такъ, Женя, да?
Евгенія Сергѣевна молчала.
-- Да неужели же ты меня дичишься? считаешь чужимъ.
Молодая женщина будто встрепенулась и вдругъ обѣими руками обняла Егора Николаевича и привлекла его голову къ своему лицу настолько близко, что дыханіемъ своимъ точно обжигала его.
-- Дорогой Жоржъ, да развѣ женщина можетъ считать чужимъ человѣка, которому она отдала первый поцѣлуй, подарила первыя объятья... Нѣтъ, противъ воли моей былъ ты всегда въ моихъ мысляхъ, въ моемъ сердцѣ.
Въ передней послышался звонокъ.
-- Это мужъ! проговорила она и затѣмъ улыбнувшись добавила:-- номеръ второй.
Проговоривъ это, она неторопливо поцѣловала Егора Николаевича и встала съ мѣста.