С.-ПЕТЕРБУРГЪ Типографія А. С. Суворина. Эртелевъ пер., д. 13 1891
Брилліантовыя слезы.
(Этюдъ).
Послѣдніе лучи осенняго солнца, пробиваясь сквозь деревья, желтыми пятнами ложились на стѣну большой двухъ-этажной дачи.
На балконѣ находились три женщины; онѣ, наклонившись къ столу, разсматривали какой-то предметъ.
-- Неправда ли, няня, какіе дивные брилліанты?
-- Сама ты, дитятко мое, лучше всѣхъ этихъ брилліантовъ.
-- И точно, барышня, настоящій вы брилліантъ.
Этими фразами обмѣнивались три женщины, разглядывавшія брилліантовый фермуаръ. Одна изъ нихъ -- сѣдая старушка, очень просто одѣтая, но съ миною лица, ясно обозначавшей, что она здѣсь не послѣдняя спица въ колесницѣ, съ выраженіемъ то будто строгимъ, сердитымъ, то вдругъ безконечно добрымъ и ласковымъ. По нѣкоторой приниженности другой и по ея костюму не трудно было угадать въ ней горничную.
А третья?
Это была молодая дѣвушка, почти ребенокъ, съ красивыми, тонкими чертами бѣлаго, нѣжнаго лица. Черные, густые волосы красивыми прядями обрамляли ея бѣлый, точно изъ мрамора, красивый лобъ. Въ ея темнокарихъ глазахъ сказывалась какая-то двойственность: то блистали они юнымъ блескомъ, то задумчиво, будто печально, на минуту останавливались то на томъ, то на другомъ предметѣ. При этомъ взглядѣ ея нѣжное, словно прозрачное личико дѣлалось еще нѣжнѣе, еще прозрачнѣе.
-- Ахъ, барышня, да что вы!.. Какъ же этакое богатство.
-- Ну, что тамъ богатство... оно мнѣ дорого потому, что онъ самъ, понимаешь ты, самъ Сергѣй Петровичъ выбиралъ, это его вкусъ.
-- По тебѣ видно, что недуренъ... ишь, какую птичку поймалъ.
-- Няня, онъ хорошій, онъ честный. Ты любишь его, няня? Любишь его такъ же, какъ и меня.
-- Очень мнѣ нужно... что онъ мнѣ? проговорила няня.
-- Нѣтъ, любишь! любишь! любишь! Скажи няня, что любишь? капризно закричала молодая дѣвушка, обнявъ своими бѣлыми ручками ея сѣдую голову.
-- Ну, ужъ хорошо, пускай по твоему, пускай... Люблю, только ты такъ и знай, если онъ что съ тобою... такъ я его... Ну, да ужъ онъ увидитъ.
-- Что ты, няня! Да вѣдь онъ меня любитъ!
-- Извѣстно, любитъ, безъ того не отдали бы... Да я бы первая не отдала... да и какъ тебя, птичку, не любить?-- изъ себя ты красавица, сердце у тебя ангельское, вотъ одно горе: здоровьемъ ты у меня хрупенькая.
-- Что ты, няня! Да я, слава Богу, совсѣмъ здорова, не помню, когда и хворала.
-- Насчетъ слезъ ты очень податлива, бывало расплачешься,-- ни остановить тебя, ни утѣшить.
-- Это, нянюшка, истерикой называется, пояснила горничная.
-- Какая тамъ истерика... У ней еще въ малолѣтствѣ родимчикъ случился, съ тѣхъ поръ съ ней это и было... ну, да въ добрый часъ сказать, теперь, надо полагать, ужъ это прошло: больше года не случалось.
-- Нѣтъ, няня, я ужъ теперь плакать не буду, теперь осталось только радоваться: вотъ, черезъ мѣсяцъ онъ вернется, я выйду замужъ и будемъ вмѣстѣ радоваться... такъ вѣдь?
-- Барышня, примѣрьте брилліанты, я того только и жду, нетерпѣливо проговорила Катя.
-- А надѣнь, Сонечка, надѣнь! Постой, дай я тебѣ помогу.
Съ этими словами няня помогла молодой дѣвушкѣ надѣть серьги и колье.
Черезъ полчаса Катя возвратилась изъ боковой двери, черезъ садъ на балконъ и съ кѣмъ-то разговаривала:
-- Проходите! проходите!
-- Кто тамъ, Катя?
-- Да это, барышня, бѣдные: братецъ съ сестрицей съумасшедшей. Проходите, проходите, Богъ подастъ.
-- Зачѣмъ же ты гонишь! Позови сюда!
-- Да, барышня, что же съ ними вамъ.
-- Позови! позови!
-- Какъ прикажете! Извольте. Закройтесь платочкомъ, а я ихъ сейчасъ кликну.
Молодая дѣвушка закрылась платкомъ, который няня заботливо оправила, а Катя пошла къ боковой калиткѣ.
Она впустила въ садъ молодую женщину и съ ней мальчика. Оба они были одѣты въ поношенныя платья. Молодая женщина робко переступала за братомъ, не отпуская его руки.
Ея взглядъ безъ всякаго выраженія, ея неопредѣленная улыбка, подолгу не сходившая съ лица, сразу обличала въ ней помѣшанную.
Мальчикъ, сопровождавшій больную, тоже улыбался спокойною улыбкою, которая будто говорила: "ничего, не бойтесь -- она всегда такая!"
-- Эхъ ты, глупенькая! Да можетъ быть это и не твои слезы, ласково проговорилъ мальчикъ, удерживая сестру.-- Ты вотъ присядь здѣсь, вотъ такъ.
И мальчикъ, говоря это, присѣлъ на ступеньки, а за нимъ, точно подражая его движеніямъ, опустилась на скамейку и сестра.
-- Отчего же это съ ней? Давно? нетерпѣливо спросила Соня.
-- Давно, барышня, лѣтъ пять. Она уже и въ съумасшедшемъ домѣ была, а теперь вотъ уже второй годъ ходитъ... она намъ безвредная.
-- Да съ чего это у ней?
-- А вотъ видите, барышня, началъ мальчикъ тѣмъ тономъ, который показывалъ, что эта исторія разсказывалась имъ уже много разъ.-- Мы жили втроемъ: маменька, сестра и я... я тогда былъ еще маленькій, мнѣ лѣтъ девять было. У маменьки былъ маленькій капиталъ, отъ тятеньки остался, тысячъ десять было; деньги эти у маменьки взялъ баринъ какой-то, который разными дѣлами занимался. Маменька его хорошо знала, оттого и повѣрила. Жилъ онъ богато... Ни я, ни сестра -- мы и не знали, что у насъ капиталъ есть. Только въ это время сестра познакомилась съ Николаемъ Ивановичемъ, онъ сынъ чиновника былъ, и влюбились они другъ въ друга. Жениться онъ хотѣлъ, но отецъ его наотрѣзъ отказалъ, сказавъ, что ушлетъ его въ дальнюю губернію... Тогда маменька поѣхала къ его отцу, а вернулась веселая: "Ну, говоритъ, Наташа, все было уладила, онъ думалъ, что ты безприданница, а теперь какъ узналъ, что у тебя десять тысячъ есть, согласился". Разсказать нельзя, какъ Наташа обрадовалась, будто козочка прыгала. Въ тотъ же день маменька пошла деньги взять свои, а вернулась, такъ лица на ней не было, долго даже языкомъ не владѣла. Потомъ оказалось, что баринъ, у котораго наши деньги были, удралъ, неизвѣстно куда; многіе тогда попались. Какъ узнала это сестра -- точно пришибли ее, какая-то безчувственная стала.
-- А женихъ что же? дрожавшимъ отъ волненія голосомъ спросила Соня.
-- А жениха отецъ отправилъ куда-то, теперь, я вотъ справлялся, ужъ онъ женился давно.
-- Что же тогда, значитъ, твоя сестрица и свихнулась? участливо спросила няня.
-- Должно быть, что тогда, только замѣтили послѣ. Она все сначала плакала. Такъ плакала, что страсть, и откуда только у ней эти слезы брались. Разъ провѣдала она, что тутъ осталась жена того, что наши деньги укралъ... то есть, она незаконная, а такъ... Вотъ и пошла она къ ней и разсказываютъ, что начала требовать свои деньги, а та велѣла гнать ее. "Если деньги не отдашь, говоритъ Наташа, такъ отдай мои слезы, это въ ушахъ у тебя слезы мои; отдай, не то вырву силой!" и бросилась было на нее, да схватили ее и увели. Только поздно вечеромъ узнали мы съ маменькой, что она въ части сидитъ. Пошли, видимъ совсѣмъ безумная и даже насъ не узнала. Такъ ее оттуда въ съумасшедшій домъ и перевели. Пока она сидѣла тамъ, маменька умерла. А вотъ второй годъ, какъ ее выпустили, вотъ мы теперь съ ней и ходимъ вдвоемъ. Она ничего, она добрая... гладя по рукѣ сестру, говорилъ мальчикъ, не скрывая выступившихъ слезъ,-- вотъ только бѣлыхъ камней блестящихъ она не переноситъ,-- все ей слезами они кажутся, добавилъ мальчикъ.
Соня нервно приподнялась, видимо не въ состояніи больше переносить упорнаго взгляда помѣшанной. Отъ ея движенія платокъ нѣсколько спустился съ шеи, брилліантовое колье заблистало при послѣднихъ лучахъ заходящаго солнца.
Быстро вскочила съ мѣста больная женщина и со словами: "отдай мнѣ мои слезы!" бросилась къ Сонѣ.
Соня вскрикнула и зарыдала. Няня и Катя поспѣшно обхватили ее и почти внесли ее въ комнату и положили на постель.
Молодая дѣвушка съ силой до боли срывала съ себя брилліанты и бросила ихъ на полъ.
Рыданія ея были до такой степени сильны, что она, казалось, каждую минуту готова была задохнуться.
-- Господи, что же это за напасть? Опять болѣзнь вернулась! Бѣгите за докторомъ! кричала няня, поддерживая колыхавшееся у ней на рукахъ отъ рыданій молодое тѣло.