Зензинов Владимир Михайлович
Якутские будни

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

Якутскія будни.

   Воютъ собаки. Унылый, протяжный вой наполняетъ морозную тишину ночи и жалобно бьется между стѣнами юрты.. Оконныя льдины еще темны, но спать уже больше не хочется -- вѣроятно, наступило утро. За пологомъ послышался шорохъ -- кряхтя и охая встаетъ хозяйка, хлопаетъ дверью: надо открыть съ крыши трубу, заткнутую на ночь ворохомъ тряпья. Черезъ нѣсколько минутъ красные языки съ трескомъ лижутъ сухія лиственичныя полѣнья въ камелькѣ, и изъ огня летятъ искры. Застывшая за ночь юрта неожиданно наполняется веселымъ и болтливымъ разговоромъ, горящаго дерева, вокругъ разливается пріятное тепло, на оконныхъ льдинахъ алѣетъ огонь.
   Въ девять часовъ утра еще ярко блещутъ всѣ звѣзды, но постепенно блѣдно-розовая полоска зари сгоняетъ ихъ съ неба -- всего дольше держится большая мигающая звѣзда на востокѣ, сверкая загадочнымъ зеленымъ блескомъ. Заря разгорается ярче. Южный уголъ неба горитъ розовымъ свѣтомъ, въ полдень тамъ показывается багряный отсвѣтъ солнца, напрасно оно старается выкарабкаться въ это время года изъ подъ горизонта. Теперь день замѣненъ тусклыми сумерками, длятся они не больше двухъ-трехъ часовъ.
   Тоскливая, унылая жизнь. Низко нависло тяжелое свинцовое небо, сорока-градусные морозы сковали воздухъ и землю, тусклые дни тянутся одинъ за другимъ съ мучительнымъ однообразіемъ. Десятокъ занесенныхъ снѣгомъ юртъ жмутся другъ къ другу на берегу Индигирки, но даже этотъ жалкій поселокъ считается здѣсь крупнымъ центромъ. Можно провести изъ этого центра кругъ радіусомъ въ 700 верстъ -- и все-таки для всего необъятнаго пространства, заключеннаго этимъ кругомъ, Аллаиха съ ея десятью "дымами" будетъ самымъ крупнымъ поселкомъ. Остальные -- не. превышаютъ двухъ-пяти "дымовъ". Событія?-- ихъ нѣтъ. Новости?-- ихъ не знаютъ. Кругъ интересовъ не идетъ дальше Верхоянска -- на югъ, Усть-Янска -- на западъ и Нижне-Колымска -- на востокъ. Этими предѣлами ограниченъ весь мыслимый міръ -- дальше начинается область догадокъ и предположеній. Проѣздъ исправника, благочиннаго, пріѣздъ на Индигирку усть-янскихъ купцовъ съ товарами -- вотъ крупнѣйшія событія года. Почты нѣтъ, да въ ней никто здѣсь и не нуждается. Сибирь, Россія, Европа -- кто изъ живущихъ здѣсь якутовъ, дѣйствительно, знаетъ, что означаютъ эти названія? Промыселъ рыбы и песца -- вотъ будничные интересы, за предѣлы которыхъ не выходитъ міръ и ради которыхъ живутъ здѣсь люди. И думаютъ, кажется, лишь о томъ, что видятъ своими глазами. Живутъ люди, растетъ трава, течетъ рѣка...
   Полдень. Южный уголъ неба залитъ тусклымъ багрянцемъ -- на немъ острымъ контуромъ рисуется цѣпь далекихъ, идущихъ черезъ Алазею къ Колымѣ горъ. Ихъ зовутъ здѣсь "камнемъ" -- тамъ кочуютъ со своими оленями юкагиры, еще дальше -- чукчи, и на многія сотни верстъ въ въ этомъ направленіи нѣтъ осѣдлаго жилья. Пустыннымъ кажется поселокъ, рѣдко кого увидишь на улицѣ и о жизни можно лишь догадываться по широкимъ столбамъ чернаго дыма, поднимающимся изъ камельковъ. Кругомъ чернѣетъ высокій, въ ростъ человѣка, тальникъ -- среди его кустовъ видны протоптанныя зайцами тропинки. Лѣса Аллаиха не знаетъ, онъ начинается дальше -- верстъ за сто къ югу. Стоитъ сдѣлать отъ поселка сотню шаговъ -- и мертвящее однообразіе тундры вытѣсняетъ всѣ другія впечатлѣнія. Только порой сорвется изъ подъ ногъ зарывшаяся въ снѣгу куропатка и бѣлымъ комкомъ, распустивъ по воздуху вѣеромъ черный хвостъ, снова падаетъ въ снѣгъ, гдѣ и пропадаетъ изъ глазъ. Тихо. Такъ тихо, что въ морозномъ упругомъ воздухѣ ясно слышенъ за нѣсколько верстъ скрипъ полозьевъ далекой нарты, окрики каюра и взвизгиванье собакъ -- это возвращается на собакахъ якутъ, смотрѣвшій на озерѣ свои разставленныя подо льдомъ сѣти. День быстро меркнетъ, и темной бездонной глубиной кажется раскинувшееся вверху небо. Въ 3 часа на немъ уже высыпали всѣ звѣзды, за ними опустилась на землю ранняя ночь. И дымъ теперь уже не виденъ изъ трубъ, вмѣсто него изъ камельковъ широкимъ вѣеромъ вздымается снопъ красныхъ и золотыхъ искръ. Сквозь толстыя оконныя льдины виденъ съ воли отсвѣтъ пылающаго въ юртѣ огня.
   Прожитъ еще одинъ день. И завтрашній день будетъ такимъ же. Тоскливое, унылое, мучительное время.
   Захлебываясь своимъ крикомъ, плачетъ грудной ребенокъ. Хозяйка поправляетъ на камелькѣ массивный мѣдный котелокъ, въ которомъ варится рыба.-- она немного прокисла, какъ того требуетъ якутскій вкусъ, и потому вся юрта наполнена тяжелымъ смраднымъ запахомъ. Сквозь щели плохо сложенной бревенчатой стѣны струится холодный воздухъ и выступаетъ по стѣнѣ бѣлымъ узоромъ. Выплеснутая на земляной полъ вода -- сейчасъ же замерзаетъ. И когда открывается дверь, въ юрту вкатывается морозный клубъ воздуха, который нѣсколько мгновеній колышется бѣлымъ облакомъ по полу. Къ вечеру морозъ усиливается и по временамъ что-то съ отрывистымъ гуломъ прокатывается подъ землей -- это трещитъ и лопается отъ морозовъ земля.
   Ничтожной, затерявшейся точкой обозначена на картѣ Аллаиха среди необозримаго пустыннаго сѣвера. И эта затерянность дѣлается еще болѣе ощутительной, когда вспоминаешь о нѣсколькихъ тысячахъ верстъ; которыя отдѣляютъ Аллаиху отъ Якутска. Полученное съ оказіей письмо здѣсь всегда кажется неожиданнымъ, хотя его и ждешь долгіе мѣсяцы. Оказія же здѣсь можетъ быть лишь дважды въ годъ -- на Рождество и къ веснѣ. И съ трепетомъ читаешь письмо, написанное полгода тому назадъ, со страннымъ чувствомъ перебираешь газеты, переполненныя мертвыми вѣстями и теперь уже забытыми событіями... Полныя жизни и крови дѣла, шумомъ которыхъ полонъ газетный день тамъ, на мѣстѣ -- это та же остывшая и выброшенная за дверь вчерашняя зола изъ камелька.
   Трещатъ полѣнья, алые языки лижутъ смолистое дерево. А на дворѣ уже давно раскинулась пышная ночь. Здѣсь ея царство-царство полуночи. Звѣзды разсыпаны по небу, какъ самоцвѣтные каменья по густому темному бархату. Мигаютъ красными, зелеными, серебряными огнями. Вѣчнымъ холодомъ и вѣчнымъ безстрастіемъ вѣетъ отъ нихъ. И высоко поднявшееся по небу сіяніе кажется колоссальной темной горой, которая залегла на сѣверѣ и какимъ-то чуднымъ таинственнымъ свѣтомъ освѣщена съ той стороны. Свѣтъ трепещетъ и переливается, свиваясь въ пучки и временами, какъ тяжелый занавѣсъ, медленно колышется. Эта громада горы такъ необъятна, вспышки свѣта такъ непонятны, колыханія занавѣса такъ чудовищно огромны, что, кажется, чувствъ человѣческихъ не хватаетъ измѣрить видимое. И понемногу непонятное жуткое чувство охватываетъ душу. Казалось бы все видимое величіе можно было принять легче, если бы оно сопровождалось какимъ-либо даже оглушительнымъ шумомъ. Но пучки плетутся и разсыпаются по небу, огромные столбы сходятся и расходятся, завѣса тяжело колышется и разрывается, а вокругъ все та же мертвая, звенящая въ ушахъ морозная тишина. Вотъ гдѣ-то завыла собака, ей издали отозвалась другая и черезъ минуту тоскливый, жалобный вой повисъ надъ спящимъ поселкомъ. И, перекидываясь съ одного конца поселка на другой, онъ тянется часами въ длинную, длинную зимнюю ночь, наполняя душу щемящей невыносимой тоской.

В. Зензиновъ.

"Современникъ", No 10, 1915

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru