Жаботинский Владимир Евгеньевич
Урок юбилея Шевченко

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

ВЛ. ЖАБОТИНСКІЙ

ФЕЛЬЕТОНЫ

С-ПЕТЕРБУРГЪ
1913

   

УРОКЪ ЮБИЛЕЯ ШЕВЧЕНКО

   Удивительно, до чего люди непослѣдовательны. Когда мы произносимъ А, то по большей части и не думаемъ о томъ, что надо же въ такомъ случаѣ произнести и Б. Подходимъ къ общественному факту такъ, какъ будто онъ изолированъ, вырванъ изъ жизни и за собою никакихъ послѣдствій не влечетъ. Вотъ теперь мы чествуемъ память Шевченко, или, по крайней мѣрѣ, откликаемся на чествованіе. Но при этомъ -- никакихъ выводовъ. Не только у слушающихъ и у читающихъ, но иногда у самихъ пишущихъ незамѣтно, чтобы они хорошо вдумались, къ чему обязываетъ признаніе этого юбилея. Вѣдь одно изъ двухъ: или Шевченко есть культурное недоразумѣніе, филологическій курьезъ и раритетъ, и тогда нѣтъ никакого смысла устраивать ему юбилеи; или Шевченко есть закономѣрное и характерное явленіе развивающейся жизни, симптомъ чего-то грядущаго, и тогда каждому изъ насъ необходимо, сказавъ А, произнести и Б, т. е., признавъ этотъ юбилей, опредѣлить свое отношеніе къ тому огромному явленію, о неизбѣжности котораго пророчествуетъ намъ этотъ юбилей. А объ этомъ, кажется, мало кто думаетъ.
   Можетъ быть, объясняется это тѣмъ, что внутренно еще многіе, многіе изъ насъ и впрямь потихоньку считаютъ Шевченко за филологическій курьезъ. Что грѣха таить, многіе такъ разсуждаютъ. Имъ это кажется причудой, капризомъ: зналъ человѣкъ прекрасно по русски, могъ писать тѣ же самые стихи на "общемъ" языкѣ, а вотъ заупрямился и писалъ по-хохлацки. Другіе идутъ еще дальше и спрашиваютъ: да развѣ есть какая нибудь серьезная разница между обоими языками? Одно упрямство, одно мелочное цѣпляніе за отдѣльныя буквы. Что за причуда -- писать непремѣнно такъ: "Думы мои, думы мои, лыхо мини въ вамы! Чому стали на папери сумнымы рядамы?" -- когда можно было съ такимъ же успѣхомъ написать вотъ какъ:
   
   Ахъ вы думы мои, думы,
        Ахъ, бѣда мнѣ съ вами!
   Что стоите на бумагѣ
        Грустными рядами?
   
   Одинъ господинъ недавно взялъ при мнѣ въ руки томикъ стиховъ Олеся и сталъ доказывать наглядно, что стихи эти можно читать сразу по-русски и выйдетъ почти все въ полномъ порядкѣ: и размѣръ не измѣнится, и почти всѣ риѳмы сохранятся. Можетъ быть онъ и былъ правъ: я его не дослушалъ до конца и, пока онъ декламировалъ на московскій ладъ: "Ой, на що-и малу дитину доручала ты степам?" -- я задумался о другомъ. Я вспомнилъ, что Шевченко писалъ что-то такое и по русски. Литераторы изъ газеты "Кіевлянинъ" ставятъ ему это въ великую заслугу и стыдятъ теперешнихъ мазепинцевъ: видите, онъ не то, что вы, онъ "не чуждался общерусскаго языка"! Допустимъ; но за то страннымъ образомъ "общерусскій" языкъ чуждался украинскаго понта, и не склеилось у него ничего путнаго на этомъ языкѣ. И Шевченко не единичное явленіе. Въ 40-хъ годахъ жилъ въ Римѣ большой поэтъ Белли; о немъ, кажется, есть гдѣ-то упоминаніе у Гоголя. Онъ писалъ главнымъ образомъ на римскомъ діалектѣ. Римскій діалектъ, не въ примѣръ другимъ мѣстнымъ нарѣчіямъ Италіи, почти совершенно совпадаетъ съ итальянскимъ языкомъ: если бы не скучно было для читателя, я бы взялся исчерпать все различіе ровно въ пятнадцати строчкахъ. Но Белли писалъ на діалектѣ великолѣпныя вещи, а на итальянскомъ языкѣ -- вещи совершенно бездарныя. Его сонеты на romanesco изумительны, его итальянскія элегіи водянисты, реторичны и позабыты. Тоже, очевидно, крѣпко заупрямился человѣкъ: такъ заупрямился, что и самъ Богъ его покидалъ, какъ только онъ въ своемъ творческомъ порывѣ переступалъ черезъ какую то едва замѣтную межу -- и Белли, по сю сторону межи большой поэтъ милостію Божіей, по ту сторону внезапно превращался въ жалкаго писаку...
   Родной языкъ! Нужна вся наша россійская наивность, неопытность, соціальная необразованность, вся наша пигасовщина, весь грубо-эмпирическій площадной практицизмъ, исповѣдуемый нами по отношенію ко многимъ священнымъ вопросамъ духа, чтобы такъ дѣлать большіе глаза и недоумѣвать, зачѣмъ это нормальному человѣку, при полномъ умѣ и здравой памяти, непремѣнно упираться и настаивать на томъ, что говорится "світъ", а не "свѣтъ". Дурь, причуда! Мадьяры сколько лѣтъ ведутъ борьбу за мадьярскую команду въ венгерской арміи, а всего-то языкъ команды состоитъ ровнымъ счетомъ изъ 70-ти словъ. Изъ за 70-ти словъ падаютъ министерства, откладываются важнѣйшія реформы, трещитъ по шву рѣки Лейты политическая карта Европы. Въ венгерскомъ парламентѣ, среди четырехсотъ съ лишкомъ мадьяръ, сидятъ сорокъ депутатовъ изъ Кроаціи и свято хранятъ свое право говорить съ трибуны по хорватски, т. е. на языкѣ, котораго никто, кромѣ нихъ, не понимаетъ, и употребленіе котораго въ парламентѣ поэтому, казалось бы, не только безполезно, но даже вредно для самого хорватскаго дѣла. Эти же хорваты подняли бунтъ, когда венгерское начальство попыталось завести въ нѣкоторыхъ правительственныхъ учрежденіяхъ Загреба, рядомъ съ хорватскими вывѣсками, также и мадьярскія: были уличныя демонстраціи, столкновенія съ войсками, лилась кровь... Дурь, причуда!-- говоримъ мы, мы, захолустные обыватели захолустной страны, мы, съ высоты нашего политическаго ума и опыта. А не гораздо ли правильнѣе было бы взглянуть на дѣло съ другой стороны и пенять, что съ фактами не спорятъ? Вѣдь тутъ предъ нами цѣлый рядъ яркихъ фактовъ, то массовыхъ, то еще болѣе характерныхъ индивидуальныхъ. Вотъ бѣснуются чуть ли не цѣлые народы изъ-за семидесяти словъ или десяти вывѣсокъ на чужомъ языкѣ; вотъ большіе поэты, мгновенно теряющіе даръ Божій, какъ только попытаются сдѣлать внутри себя маленькій, крохотный, невинный подлогъ: сказать "свѣтъ" вмѣсто "світъ", "buona sera" вмѣсто "bôna sera". Это все факты, непреложныя явленія жизни, которыя не измѣнятся оттого, что мы будемъ ихъ порицать или одобрять. Не порицать и не одобрять ихъ надо, не ставить двойки или пятерки міровому порядку и его проявленіямъ, а скромненько учиться изъ нихъ уму разуму; брать жизнь такою, какой она есть въ основѣ своей, и на этой основѣ строить наше міровоззрѣніе.
   Мимо факта шевченковскаго юбилея мы проходимъ съ почтительнымъ поклономъ, и намъ даже не приходитъ въ голову, что это -- фактъ исключительной симптоматической важности, предъ лицомъ котораго, если бы мы были разумны, опытны и предусмотрительны, слѣдовало бы пересмотрѣть нѣкоторые существенные элементы нашего міровоззрѣнія. Что такое Шевченко? Одно изъ двухъ. Или надо смотрѣть на него, какъ на курьезную игру природы, нѣчто вродѣ безрукаго художника или акробата съ одной ногою, нѣчто вродѣ рѣдкостнаго допотопнаго экспоната въ археологическомъ музеѣ. Или надо смотрѣть на него, какъ на яркій симптомъ національно-культурной жизнеспособности украинства, и тогда надо открыть пошире глаза и хорошо всмотрѣться въ выводы, которые отсюда проистекаютъ. Мы сами здѣсь на югѣ такъ усердно и такъ наивно насаждали въ городахъ обрусительныя начала, наша печать столько хлопотала здѣсь о русскомъ театрѣ и распространеніи русской книги, что мы подъ конецъ совершенно потеряли изъ виду настоящую, осязательную, ариѳметическую дѣйствительность, какъ она "выглядитъ" за предѣлами нашего куринаго кругозора. За этими городами колышется сплошное, почти тридцатимилліонное украинское море. Загляните когда-нибудь не только въ центръ его, въ какой-нибудь Миргородскій или Васильковскій уѣздъ: загляните въ его окраины, въ Харьковскую или Воронежскую губернію, у самой межи, за которой начинается великорусская рѣчь,-- и вы поразитесь, до чего нетронутымъ и безпримѣснымъ осталось это сплошное украинское море. Есть на этой межѣ села, гдѣ по сю сторону рѣчки живутъ "хохлы", по ту сторону -- "кацапы". Живутъ испоконъ вѣковъ рядомъ и не смѣшиваются. Каждая сторона говоритъ по своему, одѣвается по своему, хранить особый свой обычай; женятся только на своихъ; чуждаются другъ-друга, не понимаютъ и не ищутъ взаимнаго пониманія. Съѣздилъ бы туда П. Б. Струве, авторъ теоріи о "національныхъ отталкиваніяхъ", прежде чѣмъ говорить о единой трансцендентной "общерусской" сущности. Такого выразительнаго "отталкиванія" нѣтъ, говорятъ, даже на польско-литовской или польско-бѣлорусской этнографической границѣ. Зналъ свой народъ украинскій поэтъ, когда читалъ мораль неразумнымъ дивчатамъ:
   
   Кохайтеся, любитеся,
        Та не з москалями,
   Бо москал!-- чужи люде...
   
   Я не раздѣляю теоріи П. Б. Струве и не думаю, чтобы "отталкиванія" принадлежали къ необходимымъ и нормальнымъ жизнепроявленіямъ національности; во всякомъ случаѣ полагаю, что детализировать (въ научномъ смыслѣ) эти "отталкиванія" слѣдовало бы только съ большими и суровыми оговорками. Я не считаю ни нормальнымъ, ни вѣчнымъ явленіемъ тотъ антагонизмъ между великороссомъ и малороссомъ, который окристаллизованъ въ простонародныхъ кличкахъ "хохолъ" и особенно "кацапъ"; увѣренъ, напротивъ, что при улучшеніи внѣшнихъ условій не только украинство, но и вообще всѣ народности Россіи прекрасно уживутся съ великороссами на почвѣ равенства и взаимнаго признанія; даже вѣрю, что большую и благотворную роль въ этомъ сыграетъ именно великорусская демократическая интеллигенція -- и недавно, въ одной кіевской лекціи, подчеркнулъ эту вѣру настолько рѣзко, что встрѣтилъ даже несочувствіе со стороны нѣкоторыхъ украинскихъ слушателей. Но нельзя отрицать, что "отталкиваніе" отъ инородца есть одинъ изъ признаковъ присутствія національнаго инстинкта, особенно тамъ, гдѣ національная индивидуальность, изъ за внѣшняго гнета, ни въ чемъ иномъ, ни въ чемъ положительномъ выразиться не можетъ. Въ такихъ случаяхъ "отталкиваніе", наблюдаемое на этнографическихъ границахъ, остается поневолѣ лучшимъ доказательствомъ того, что угнетенная народность стихійно противится перелицовкѣ своего естества, что истинные пути ея нормальнаго развитія тянутся въ другомъ направленіи. Таково стихійное настроеніе всякой большой и однородной массы; таково и стихійное настроеніе тридцатимилліоннаго украинскаго простонародія, сколько бы ни лжесвидѣтельствовали о противномъ разные эксперты изъ національныхъ оборотней. Эксперты этого рода столько же компетентны въ оцѣнкѣ національныхъ чувствъ того народа, отъ котораго они отстали, сколько компетентенъ дезертиръ въ оцѣнкѣ патріотизма и боевого духа той арміи, изъ которой онъ сбѣжалъ. Украинскій народъ сохранилъ въ неприкосновенности то, что есть главная, непобѣдимая опора національной души: деревню. Народу, корни котораго прочно и густо впились на громадномъ пространствѣ въ сплошную родную землю, нечего бояться за свою племенную душу, что бы тамъ ни продѣлывалось въ городахъ надъ бѣдными побѣгами его культуры, надъ его языкомъ и его поэтами. Мужикъ все вынесетъ, все переживётъ, всѣхъ переспоритъ и медленно, шагъ за шагомъ, но неуклонно и непобѣдимо со всѣхъ сторонъ втиснется въ города, и то, что теперь считается мужицкимъ Говоромъ, будетъ въ нихъ черезъ два поколѣнія языкомъ газетъ, театровъ, вывѣсокъ -- и еще больше.
   Вотъ что значитъ юбилей Шевченко для всякаго, кто умѣетъ послѣдовательно мыслить и заглядывать въ завтрашній день. Мы, къ сожалѣнію, этими талантами не богаты. Украинское движеніе, росту щее у насъ подъ носомъ, считается у насъ чѣмъ-то вродѣ спорта; мы его игнорируемъ, игнорировали до этого юбилея и будемъ, вѣроятно, игнорировать и послѣ юбилея. Не то слѣпота самодовольства, не то косность человѣческой мысли руководитъ нашими дѣйствіями, и въ результатѣ мы допускаемъ грубую, непростительную политическую ошибку: вмѣсто того, чтобы движеніе, громадное по своимъ послѣдствіямъ, развивалось при поддержкѣ вліятельнѣйшихъ круговъ передового общества и привыкало видѣть въ нихъ свою опору, своихъ естественныхъ союзниковъ, -- мы заставляемъ его пробиваться своими одиночными силами, тормазимъ его успѣхи замалчиваніемъ и невниманіемъ, раздражаемъ и толкаемъ въ оппозицію къ либеральному и радикальному обществу. Роста движенія это не остановитъ. но исковеркать этотъ ростъ, направить его по самому нежелательному руслу -- вотъ что не трудно, и вотъ чего слѣдовало бы остерегаться. Самыя тяжелыя послѣдствія для будущихъ отношеній на огромномъ этомъ югѣ Россіи могутъ отсюда родиться, если мы во-время не спохватимся, не поймемъ и не учтемъ всей громадности того массоваго феномена, о которомъ напоминаетъ намъ юбилей Шевченко, и не сообразуемъ съ нимъ всей нашей позиціи, всей нашей тактики въ дѣлахъ мѣстныхъ и государственныхъ.
   Выскажу одно соображеніе, которое давно у меня сложилось и подкрѣплено изученіемъ западно-европейскаго опыта, но въ отвѣтъ на которое читатель, должно быть, пожметъ плечами. Нашъ югъ сталъ излюбленной ареной черносотенства, и подвизается у насъ оно, особенно въ городахъ и мѣстечкахъ, съ солиднымъ успѣхомъ. И до сихъ поръ мы сёбѣ не дали отчета, можно ли бороться противъ этого явленія, и если можно, то какъ, какимъ оружіемъ. А между тѣмъ вопросъ этотъ имѣлъ бы право на всяческое наше вниманіе, потому что при нынѣшнихъ настроеніяхъ не въ прокъ нашему краю ни городское самоуправленіе, ни даже право посылать депутатовъ въ Государственную Думу. Депутаты юга -- главная опора реакціи, и такъ было еще до измѣненія избирательнаго закона, до третьей Думы. Чѣмъ же можно бороться противъ этого настроенія мѣщанскихъ массъ юга? Чистый, отвлеченный либерализмъ какой угодно марки имъ недоступенъ: мѣщанство не идетъ за либералами, если тѣ не догадаются дать ему въ придачу еще нѣчто. На соціалистическую пропаганду мѣщанство органически неспособно откликнуться: экономическіе идеалы этой среды всегда неизбѣжно реакціонны и вращаются въ лучшемъ случаѣ вокругъ средневѣковыхъ идеаловъ цеховаго строя, въ худшемъ -- это мы видимъ въ Вѣнѣ, въ Варшавѣ, на послѣднемъ ремесленномъ съѣздѣ -- вокругъ хозяйственнаго и правового вытѣсненія инородцевъ. Единственный идеальный лозунгъ, который, въ данныхъ условіяхъ, способенъ поднятъ городскія мѣщанскія массы, очистить и облагородить ихъ міровоззрѣніе, -- это лозунгъ національный. Если онѣ идутъ теперь за правыми, то, вѣдь, не потому, что правые проповѣдуютъ бараній рогъ и ежевыя рукавицы, а только потому, что правые сумѣли задѣть въ нихъ націоналистическую струнку. Но не струнку творческаго, положительнаго націонализма, а струнку "отталкиваній" отъ инородца. И никакія на свѣтѣ яркія знамена не отвлекутъ наше южное мѣщанство отъ лозунговъ ненависти, кромѣ одного знамени: собственнаго національнаго протеста. Я не компетентенъ судить о томъ, насколько готова какая-нибудь Слободка-Романовка къ воспріятію украинскаго національнаго сознанія; утверждаю только одно: выжить оттуда союзниковъ удастся или украинскому движенію, или никому. Повторяю: все это такъ далеко отъ сегодняшняго положенія вещей, что читатель, я знаю, пожметъ плечами и скажетъ: гаданія, фантазіи. Я же думаю, что гадаютъ и фантазируютъ тѣ, которые видятъ только то, что торчитъ на передномъ планѣ, и не заглядываютъ ни въ статистику, ни въ исторію, ни въ опытъ мудраго запада. Поживемъ -- увидимъ. А можетъ быть, если не измѣнится во-время наша тактика, то и почувствуемъ...
   Когда приходится, по долгу службы, чествовать юбилей Шевченко, мы стыдливо разсказываемъ другъ другу, что покойникъ, видите ли, былъ "народный" поэтъ, пѣлъ о горестяхъ простого бѣднаго люда, и въ этомъ, видите ли, вся его цѣнность. Нѣтъ-съ, не въ этомъ. "Народничество" Шевченко есть дѣло десятое, и если бы онъ все это написалъ по русски, то не имѣлъ бы ни въ чьихъ глазахъ того огромнаго значенія, какое со всѣхъ сторонъ придаютъ ему теперь. Шевченко есть національный поэтъ, и въ этомъ его сила. Онъ національный поэтъ и въ субъективномъ смыслѣ, т. е. поэтъ-націоналистъ, даже со всѣми недостатками націоналиста, со взрывами дикой вражды къ поляку, къ еврею, къ другимъ сосѣдямъ... Но еще важнѣе то, что онъ -- національный поэтъ по своему объективному значенію. Онъ далъ и своему народу, и всему міру яркое, незыблемое доказательство, что украинская душа способна къ самымъ высшимъ полетамъ самобытнаго культурнаго творчества. За то его такъ любятъ одни и за то его такъ боятся другіе, и эта любовь и этотъ страхъ были бы ничуть не меньше, если бы Шевченко былъ въ свое время не народникомъ, а аристократомъ въ стилѣ Гете или Пушкина. Можно выбросить всѣ демократическія нотки изъ его произведеній (да цензура долго такъ и дѣлала) -- и Шевченко останется тѣмъ, чѣмъ создала его природа: ослѣпительнымъ прецедентомъ, не позволяющимъ украинству отклониться отъ пути національнаго ренессанса. Это значеніе хорошо уразумѣли реакціонеры, когда подняли наканунѣ юбилея такой визгъ о сепаратизмѣ, государственной измѣнѣ и близости столпотворенія. До столпотворенія и прочихъ ужасовъ далеко, но что правда, то правда: чествовать Шевченко просто какъ талантливаго россійскаго литератора No такой-то нельзя, чествовать его значитъ признать все то, что связано съ этимъ именемъ. Чествовать Шевченко -- значитъ понять и признать, что нѣтъ и не можетъ бытъ единой культуры въ странѣ, гдѣ живетъ сто и больше народовъ: понять, признать, потѣсниться и дать законное мѣсто могучему собрату, второму по силѣ въ этой имперіи.
   
   1911.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru