Жип
Их души

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

Ихъ души.

Романъ Gyp (графини де-Мартель).

   Имя французской беллетристки, подписывающей свои произведенія псевдонимомъ Gyp, пользуется очень большою извѣстностью во Франціи и почти незнакомо русскимъ читателямъ, хотя число отдѣльно изданныхъ томовъ этого автора доходитъ до 40 и нѣкоторые изъ нихъ выдержали по 40 изданій (Petit Bob и Autour du divorcé), а Autour du mariage вышелъ 83 изданіемъ. Настоящее имя писательницы -- графиня де-Мартель де-Жанвиль, урожденная де-Рикети де-Мирабо. Она правнучка Мирабо, прозваннаго "Tonneau" (Бочка), родного брата знаменитаго оратора первой революціи, родилась въ Морбиганѣ въ 1850 г., въ декабрѣ 1869 г. вышла замужъ за графа де-Мартель де-Жанвиль. Свою писательскую карьеру она начала живыми, остроумными очерками свѣтской парижской жизни, печатавшимися въ еженедѣльномъ журналѣ La Vie parisienne, издававшемся Марселеномъ. Эти разсказы, какъ и большинство произведеній Gyp, отличаются большою тонкостью, замѣчательною легкостью изложенія, веселостью и самымъ милымъ юморомъ, въ особенности же -- беззаботною смѣлостью писательницы, не останавливавшейся передъ изображеніемъ самыхъ рискованныхъ сценъ и положеній, доходившей иногда до такихъ вольностей, едва прикрытыхъ легкою дымкой весьма удобнаго для этого французскаго языка, что даже, при нынѣшнемъ положеніи литературы во Франціи, очень талантливой писательницѣ былъ долго закрытъ доступъ въ крупные журналы. Отчасти по этой же причинѣ многія произведенія Gyp оказывались непереводимыми на русскій языкъ, да и на другіе европейскіе языки, менѣе покладистые, менѣе изощренные, чѣмъ французскій, для передачи въ мягкихъ и увертливыхъ формахъ нѣкоторыхъ вольностей, граничащихъ съ неприличіемъ, съ тѣмъ, что называютъ скабрёзностью. Помимо этого, большинство произведеній Gyp посвящено изображенію исключительно парижской жизни, вѣрнѣе сказать -- жизни небольшого такъ называемаго великосвѣтскаго кружка, гдѣ не знаютъ счета деньгамъ и не хотятъ знать ничего, кромѣ роскоши, щегольства всѣмъ на свѣтѣ и во что бы это ни обходилось. Многое въ такой жизни или мало интересно, или недостаточно понятно для не-французовъ, для не-парижанъ, для людей, не видавшихъ всего этого вблизи, и очень многое, просто, не переводимо безъ поясненій и комментаріевъ. Большой талантъ писательницы взялъ, однако, свое и вывелъ г-жу де-Мартель на достойную ея дарованія прямую и чистую дорогу, далъ ей возможность создать нѣсколько любопытныхъ типовъ изъ парижскаго свѣтскаго общества и открылъ писательницѣ двери въ редакціи Revue de Deux Mondes, гдѣ напечатанъ романъ Une possionnette, и Revue de Paris, помѣстившую Le mariage de Chiffon. Въ переведенномъ нами романѣ Leurs âmes, который можно было бы озаглавить: Опустошенныя души, г-жа Мартель изображаетъ тотъ же, хорошо ей извѣстный, парижскій "свѣтъ", съ его погоней за внѣшностью, за условностями, за всѣмъ, что въ данную минуту -- "шикъ", что является "послѣднимъ крикомъ" (моды), съ его поклоненіемъ "корректности" (опять-таки внѣшней и условной) и "шику", доводящему людей до уродства, не только физическаго, "костюмнаго" и "манернаго", но и до уродства нравственнаго -- "пустоумія" и "пустодушія". Печатаемый нами романъ не отличается большою глубиной анализа, но это -- правдивая, живая и поучительная картинка нравственно исковерканнаго общества, захватывающаго въ свою блестящую изяществомъ паутину хорошихъ людей, прекрасныхъ отъ природы женщинъ, обрабатывающаго ихъ по своему шаблону и по своей мѣркѣ до полнаго ихъ "душевнаго опустошенія". Вообще, нашимъ читателямъ "grand monde" Парижа извѣстенъ мало, и мы сочли не лишнимъ познакомить русскую публику съ совершенно своеобразнымъ складомъ этого "избраннаго" общества.
   

I.

   Де-Морьеръ посмотрѣлъ вслѣдъ женщинѣ, проѣзжавшей галопомъ по аллеѣ для верховой ѣзды, и, обратившись къ своему спутнику, спросилъ:
   -- Кто эта очень хорошенькая женщина... съ д'Аргономъ?
   -- Да его жена!
   -- Жена?... Развѣ д'Аргонъ женатъ?
   -- Съ годъ уже... видно, что ты изъ Индіи вернулся!... Что ты хмуришься? Недоволенъ, что твой другъ Жакъ женатъ?
   -- О, ничуть!... Нахожу только, что онъ могъ бы самъ сообщить мнѣ о своей женитьбѣ, не ставя меня въ необходимость узнавать объ этомъ отъ кого попало.
   -- Благодарю!... Знаешь, винить его въ этомъ нельзя... Онъ совсѣмъ потерялъ голову, такъ былъ влюбленъ... и все это свертѣлось очень быстро.
   -- На комъ онъ женился?
   -- На прелестнѣйшей молоденькой дѣвушкѣ, доводящейся мнѣ отчасти кузиной... На Христіанѣ де-Брасьё.
   -- Богатая?
   -- Гм...гм... не очень!... Потому-то онъ и не женился ранѣе. Жакъ отлично зналъ, что его милѣйшіе родители, нормандцы до мозга костей, имѣли крайне смутное представленіе о бракахъ по любви, и не смѣлъ имъ заикнуться про Христіану. Но вдругъ -- хлопъ!-- папаша и мамаша д'Аргона протягиваютъ ножки... Тогда -- разъ, два... и готово!
   -- Какъ, отецъ и мать д'Аргона...
   -- Померли!... Совершенно вѣрно. Съ чего это столь обычный и заурядный инцидентъ, какъ будто, удивляетъ тебя необыкновенно?
   -- Нисколько не удивляетъ меня необыкновенно... Только понимаешь... дурѣешь совсѣмъ, когда, послѣ восемнадцати мѣсяцевъ отсутствія, разъ за разомъ узнаешь обо всемъ, что случилось за это время.
   -- Да... Ты оставилъ Жака съ папашей и мамашей, которые держали его немного въ проголодь, отведя ему дрянную комнатку въ своемъ старомъ отелѣ и открывши ему ограниченный кредитъ въ Bon Marché... съ категорическимъ наказомъ одѣваться тамъ отъ шляпы до ботинокъ.
   Маркизъ де-Морьеръ разсмѣялся.
   -- Вѣрно, вѣрно... Бѣдняга Жакъ!... И, несмотря на это, онъ былъ одѣтъ лучше насъ всѣхъ.
   -- Еще бы!... Очень ужь собой хорошъ онъ, скотъ!
   -- Отъ родителей ему досталось, вѣроятно, отличное состояніе?
   -- Не такое отличное, какъ ожидали... Старикъ д'Аргонъ вдулся по уши въ панамскія акціи. Жаку досталось тысячъ восемьдесятъ годового дохода... никакъ не больше.
   -- А у жены?
   -- Двѣсти тысячъ франковъ всего-на-всего.
   -- Фу-фу!... Маловато!
   Шаньи указалъ на группу всадниковъ, возвращавшихся по аллеѣ.
   -- Вонъ... назадъ вернулись и ѣдутъ шагомъ... Будешь имѣть возможность посмотрѣть на нее, какъ слѣдуетъ... и, знаешь, посмотрѣть стоитъ.
   Де-Морьеръ обернулся къ подъѣзжавшимъ, вглядываясь въ мадамъ д'Аргонъ, стройную и гибкую въ своей короткой амазонкѣ. Когда она проѣхала мимо, онъ заявилъ:
   -- Хороша, прелесть... Одѣта плохо.
   Поль де-Шаньи возразилъ:
   -- Ничуть не плохо... Да хотя бы и такъ, это нисколько не мѣшаетъ ей быть самою хорошенькой изъ всѣхъ.
   -- Ты влюбленъ въ нее?
   -- Нѣтъ... было, да прошло... а влюбленъ былъ до идіотизма. Впрочемъ, за этотъ годъ, что Христіана замужемъ, всѣ мужчины ихъ круга были въ нее влюблены по очереди... Всѣ, отъ двадцати двухъ до семидесяти лѣтъ включительно.
   -- И каковъ результатъ этой влюбленности... гуртомъ?
   -- Никакого. Она любитъ Жака,
   -- Какъ? До сихъ поръ?
   -- Сильнѣе, чѣмъ въ первый день... И если я говорю, что она его любитъ, этого мало,-- она обожаетъ его.
   -- Ого! Вотъ какъ!
   -- Да, вотъ такъ-то... Кому ты поклонился? А! мадамъ де-Трёйль!-- Шаньи усмѣхнулся и добавилъ: -- Вотъ эта одѣвается по-настоящему.
   -- О!... О ней и говорить нечего!
   -- Меня занимаетъ только вопросъ, насколько подлинны формы, обтянутыя ея амазонкой... Ты какъ полагаешь?
   -- Ничего не полагаю. Я смотрю, я любуюсь, а до остального мнѣ дѣла нѣтъ.
   -- Не требователенъ же ты!
   -- Глядя по тому, что ты этимъ хочешь сказать... Я требую отъ женщины, чтобъ она дѣлала все, что въ силахъ сдѣлать для того, чтобы быть красивою и привлекательною... И я увлекаюсь тѣмъ, что она мнѣ показываетъ, не губя моихъ иллюзій представленіями о томъ, что она отъ меня скрываетъ.
   -- Каковъ ты былъ, такимъ и остался. Рамка тебѣ нужна,-- рамка прежде всего.
   -- Всенепремѣннѣйше!... Поѣздка въ жаркія страны ничуть не способна была вызвать моего презрѣнія къ рамкѣ... Напротивъ... Знаешь, не прикрытыя прелести... не долго на нихъ засмотришься!
   -- Помнишь то время, когда ты былъ влюбленъ въ мадамъ де-Буйльонъ, несмотря на ея огромный животъ и корявыя руки, похожія на старые пеньки яблонь?... Ты смѣешься? Тогда тебѣ не до смѣху было.
   -- Тогда мнѣ было двадцать два года, а мадамъ де-Буйльонъ была величайшею мастерицей людей оболванивать... Мнѣ она представлялась въ облакахъ тюля и въ каскадахъ атласа, искусно скрывавшихъ недостатки, къ которымъ ты относишься такъ строго... Толста она была, это правда... Ея руки не отличались красотой, а кожа не блистала нѣжностью... Но одѣвалась она восхитительно и ея домъ былъ однимъ изъ самыхъ изящныхъ въ Парижѣ. Ничего такого необычайнаго, если хочешь, но все такъ превосходно обставлено, такъ поразительно представительно! А я, признаюсь, имѣлъ слабость,-- да и теперь имѣю,-- предпочитать хорошо показанное тому, что, въ сущности, можетъ быть, и лучше, но...
   -- Попросту говоря, ты предпочитаешь пробку отъ графина въ красивомъ футлярѣ Регенту {Регентъ -- знаменитый брилліантъ французской короны.} въ клочкѣ бумаги.
   -- Безусловно.
   -- А я нѣтъ... Э! Трёйли узнали тебя... Сюда направляются.
   Мадамъ де-Трёйль, хорошенькая женщина, необыкновенно шикарная и расфранченная, приближалась къ нимъ, взмахивая хлыстикомъ и дѣлая знаки величайшаго изумленія.
   -- Да вы ли это?... Вотъ удивленіе! Мы уже думали, вы никогда не вернетесь.
   Баронъ де-Трёйль, человѣкъ лѣтъ сорока, довольно красивый, безукоризненно приличный и такой же щеголеватый, какъ его жена, повторилъ, точно эхо:
   -- Никогда не вернетесь!
   Морьеръ отвѣтилъ вѣжливо:
   -- Возможно ли не вернуться въ Парижъ?... Во все время путешествія только и думаешь о томъ, что въ немъ оставилъ, что найдешь въ немъ.
   Онъ говорилъ это ласкающимъ голосомъ, глядя на мадамъ де-Трёйль влажнымъ и горячимъ взглядомъ, заставившимъ ее чуть замѣтно покраснѣть. И эту любезную фразу онъ выговорилъ, и смотрѣлъ такъ безъ всякой задней мысли, безъ малѣйшаго желанія дать понять молодой женщинѣ то или другое. Выходило это само собою, какъ всегда, въ силу непреодолимаго, врожденнаго желанія нравиться.
   Безсознательно любезный, почти нѣжный, обожаемый женщинами всѣхъ возрастовъ въ этомъ свѣтскомъ обществѣ, гдѣ женщины,-- много болѣе умныя, чѣмъ мужчины,-- однѣ способны высказать сужденіе о большемъ или меньшемъ достоинствѣ людей, маркизъ де-Морьеръ являлся, прежде всего, очарователемъ.
   Очень красивый, высокій, стройный, изящный, сильно сложенный, гибкій во всѣхъ движеніяхъ, ловкій во всѣхъ видахъ спорта, онъ слылъ въ моментъ своего отъѣзда молодымъ человѣкомъ, "обладающимъ наибольшимъ шикомъ" въ этомъ наиболѣе изысканномъ обществѣ.
   И, глядя на его красивый силуэтъ, вырисовывавшійся на свѣтлозеленомъ фонѣ Потиньеры {La Potinière -- шуточное названіе большой аллеи Булонскаго лѣса,-- l'allée des Poteaux, -- происшедшее изъ игры словъ: poteaux -- столбы и potin -- сплетни, potinière -- сплетница, на томъ основаніи, что аллея эта въ часы гуляній и катаній является центромъ всѣхъ парижскихъ сплетенъ.}, Шаньи находилъ, что его другъ Андре ничего не утратилъ ни изъ своихъ прекрасныхъ манеръ, ни изъ своей молодости за восемнадцать мѣсяцевъ утомительнаго скитальчества въ лихорадочномъ и вредномъ климатѣ.
   Баронесса спросила:
   -- Весело ли было, по крайней мѣрѣ?
   -- Умѣренно... Насколько можетъ быть весело вдали отъ всего, что знаешь, что любишь...
   Говоря это, онъ нѣжно гладилъ шею лошади, и эта ласка, повидимому, пріятна была молодой женщинѣ. Шаньи съ интересомъ наблюдалъ за ними и думалъ про себя:
   "Женщина, неспособная никого любить, кромѣ себя самой... Сухая, какъ никто... И чортъ его знаетъ, что за притягательная сила въ этомъ Андре!"
   Помолчавши немного, мадамъ де-Трёйль опять заговорила:
   -- А Потиньера?... Какъ вы ее нашли? Все такая же, не правда ли?
   -- Такая ли?-- воскликнулъ маркизъ.-- Да нѣтъ же, совсѣмъ не такая! Два года назадъ не было тутъ видно ни одного велосипеда... Потиньера была изящна, кокетлива, а теперь со всѣми этими безобразными колесами, прислоненными къ деревьямъ, она похожа на товарный складъ... Отвращеніе!
   -- Такъ вы не любите бициклетты, мосьё де-Морьеръ?
   -- Глубоко равнодушенъ... и нисколько не интересуюсь, но допускаю, что тѣ, кому это нравится, могутъ, сколько имъ угодно...
   -- Даже женщины?
   -- О!... Женщины, катающіяся на велосипедѣ, перестаютъ быть женщинами...-- и, замѣтивши, что де-Трёйль смѣется, глядя на жену, онъ поспѣшилъ добавить:
   -- Надѣюсь, вы не ѣздите на велосипедѣ?
   -- Учусь... о, не въ Лѣсу, не на народѣ!... Нѣтъ, я ѣзжу въ манежъ Гранда.
   Де-Трёйль замѣтилъ робко:
   -- Тамъ-то, именно, и собирается множество народа,-- отправляются туда, чтобы себя показать.
   -- Туда отправляются учиться... Тѣмъ хуже, если находятся дураки, сбѣгающіеся смотрѣть!-- ѣдко проговорила молодая женщина.
   Въ отчаяніи отъ того, что сталъ отчасти виновникомъ ея раздраженія, Карьеръ окинулъ баронессу быстрымъ взглядомъ съ головы до ногъ и сказалъ:
   -- Вы -- совсѣмъ иное дѣло, у васъ есть оправданіе,-- костюмъ долженъ идти къ вамъ обворожительно!
   И равнодушнымъ тономъ онъ спросилъ:
   -- Вы каждый день берете уроки?... въ которомъ часу?
   -- Каждый день въ четыре часа.
   -- Если дозволите, я сочту за честь полюбоваться вами... О! издали, очень издали... ничуть васъ не стѣсняя.
   -- Да... хорошо, приходите... будетъ очень весело!
   Она указала на женщину, розовую и бѣлокурую, приближавшуюся галопомъ въ сопровожденіи мужчины съ тонкими чертами лица, на видъ очень молодого, и добавила:
   -- Тамъ вы встрѣтите и вашу кузину де-Живрэ.
   -- Какъ?-- удивился Морьеръ.-- Розета влѣзаетъ на эти ужасныя штуки?
   -- Нѣтъ, нѣтъ... успокойтесь! Она пріѣзжаетъ смотрѣть, какъ учится мужъ... очень трогательно.
   Мосьё и мадамъ де-Живрэ сдержали лошадей, узнавши супруговъ де-Трёйль, и вернулись назадъ. Тутъ только молодая женщина увидала маркиза, котораго не замѣтила вначалѣ, и радостно вскрикнула:
   -- Андре!... Какими судьбами?... Вернулся... А! какъ же я рада!...
   Съ своей стороны, очень довольный встрѣчей, онъ дружески жалъ ей руку. Мадамъ де-Живрэ продолжала весело:
   -- Расцѣловать тебя хочется. Почему ты къ намъ не пришелъ? Давно ли пріѣхалъ, чудовище негодное?
   -- Вчера и разсчитывалъ явиться къ вамъ обѣдать сегодня, если бы не встрѣтилъ васъ здѣсь, тебя и твоего мужа.
   -- А теперь... видѣлъ насъ, такъ и не придешь?... Да нѣтъ же, будешь вечеромъ?
   -- Сегодня,-- сказала мадамъ де-Трёйль, -- вѣдь, вы у насъ обѣдаете.
   -- А, Боже мой... правда!-- прошептала маленькая де-Живрэ отчаяннымъ тономъ.-- Объ этомъ я совсѣмъ было забыла.
   И, замѣтивши смущеніе мужа, она попытала исправить неловкость своего отвѣта:
   -- У меня просто голова не на мѣстѣ!
   -- Знаете средство уладить столь мудреное дѣло?-- вступился де-Трёйль.-- Пусть Морьеръ пріѣзжаетъ къ намъ обѣдать, Шаньи тоже. Рѣшено? У насъ будутъ д'Аргоны и Вонанкуры.
   -- А!-- проговорилъ маркизъ,-- д'Аргоны?
   -- Вы знакомы съ мадамъ д'Аргонъ?-- полюбопытствовала г-жа де-Трёйль.
   -- Сейчасъ вотъ здѣсь видѣлъ въ первый разъ.
   -- Она восхитительна! самая хорошенькая женщина сезона!-- заявила маленькая де-Живрэ, какъ бы не замѣчая недовольнаго выраженія лица баронессы.-- Вотъ увидишь самъ, Андре, ты, вѣдь, знатокъ.
   Затѣмъ, возвращаясь къ тому, что особенно ее занимало, она проговорила:
   -- Такъ завтра... скажи, завтра у насъ обѣдаешь?
   Де-Живрэ разсмѣялся, ласково глядя на жену:
   -- Если ужь Розета заберетъ что въ голову...
   Г-жа де-Трёйль сдѣлала знакъ мужу и, повертывая лошадь, сказала:
   -- Оставляемъ васъ, чтобы не мѣшать изліяніямъ чувствъ...-- и черезъ секунду добавила:-- родственныхъ.
   Отъ маленькой де-Живрэ не укрылось ехидное намѣреніе, и она возразила, смѣясь:
   -- О, крайне невинны наши родственныя изліянія! Завѣрить могу, я одна изъ всѣхъ кузинъ Андре никогда имъ не увлекалась... и не только изъ кузинъ, а, быть можетъ, и изъ всѣхъ женщинъ.
   Спокойно глядя въ лицо баронессы, она закончила съ простодушнымъ видомъ:
   -- Такъ какъ всѣ болѣе или менѣе пылали къ нему нѣжною страстью... Не вѣрите?
   Мадамъ де-Трёйль не отвѣтила и крикнула, удаляясь:
   -- До свиданія вечеромъ?
   -- Знаешь, пренесносное ты существо, когда разойдешься, моя маленькая Розета,-- сказалъ Морьеръ своей кузинѣ.-- Ты на посмѣшище меня выставляешь своими фантастическими предположеніями.
   -- Нисколько!
   -- Да несомнѣнно же. Для чего ты это говоришь, скажи на милость?
   -- И скажу: говорю я это, чтобы позлить мадамъ де-Трёйль, ни для чего больше.
   -- А мадамъ де-Трёйль это рѣшительно все равно.
   -- Ты говоришь не то, что думаешь. Не знаю, что такое ты съ ней выдѣлывалъ до твоего отъѣзда или съ тѣхъ поръ, какъ вернулся, но несомнѣнно то, что она бросала на тебя зажигательные взоры, очень хорошо мнѣ извѣстные, когда она желаетъ нравиться.
   Она обратилась къ смѣющемуся Шаньи, призывая его въ свидѣтели:
   -- Скажите, мосьё де-Шаньи, правда это?
   -- Совершенная правда. Андре отпустилъ сейчасъ баронессѣ нѣсколько фразъ, весьма поэтическихъ, о томъ, что въ Парижѣ покидаешь и что въ немъ находишь. Фразы эти были подкрѣплены взглядами, которые вамъ извѣстны такъ же, какъ извѣстны зажигательные глаза мадамъ де Трёйль.
   -- Позвольте...-- началъ было маркизъ.
   -- Не позволяемъ!-- живо перебила его кузина.-- Я увѣрена была, что произошло нѣчто въ этомъ родѣ. Ахъ, и по дѣломъ было бы тебѣ, если бы заставили тебя всю жизнь таскать за собою всѣхъ болѣе или менѣе надоѣдливыхъ женщинъ, которыхъ тебѣ такъ нравится себѣ навязывать на шею!
   -- Ну, злючка!-- проговорилъ Морьеръ, обращаясь къ ея мужу.-- Что, она всегда такая?
   -- Случается... она не долюбливаетъ мадамъ де-Трёйль, а вы знаете, если ужь Розетта кого не взлюбитъ...
   -- Но,-- возразилъ маркизъ,-- отъ ея злости достается не де-Трёйлямъ, а мнѣ. До нихъ мнѣ дѣла нѣтъ. Скажите, на обѣдѣ у нихъ скучища будетъ убійственная?
   -- Никакой, такъ какъ мы тамъ будемъ... и ты съ нами, и мосьё де-Шаньи... и Аргоны... они милы необыкновенно!-- весело увѣряла маленькая де-Живрэ.
   -- А! они милы, д'Аргоны?-- спросилъ де-Морьеръ, безсознательно заинтересованный.
   -- Еще бы!... Его-то ты знаешь?
   -- Разумѣется, знаю. Но, женившись, онъ могъ измѣниться. Что же касается его жены, то я видѣлъ ее только очень издали.
   Мадамъ де-Живрэ отвѣтила убѣжденно:
   -- Его жена -- это очаровательнѣйшая изъ женщинъ! Добрая,привѣтливая, простая и не ломака... о! ни капельки! Въ ней на два су нѣтъ сноба!
   -- Ты дружна съ нею?
   -- Да, насколько я способна быть дружной съ женщиной очень свѣтской... или даже съ женщиной просто. Я не понимаю ни маленькихъ секретовъ, ни откровенностей, ни пособничествъ, которые составляютъ, кажется, обычную основу женской дружбы. Я добрый товарищъ... и точка, конецъ!
   -- Какъ бы то ни было, мадамъ д'Аргонъ нравится тебѣ. Это хорошая отмѣтка, такъ какъ тебѣ понравиться дѣло совсѣмъ не легкое,-- и послѣ нѣкотораго молчанія де-Морьеръ спросилъ: -- А д'Аргонъ... любитъ онъ жену?
   -- Очень, когда находитъ время на это. Ты знаешь, насколько онъ увлеченъ свѣтомъ и погоней за всѣмъ, что можетъ дать ему еще большій успѣхъ въ свѣтѣ... и какъ его съ ума сводитъ шикъ. Это господинъ одного жанра съ тобой, твой другъ д'Аргонъ. А потому ты отлично можешь судить о томъ, какое мѣсто занимаетъ въ его жизни женщина, въ особенности, когда женщина эта его жена.
   -- Короче говоря, онъ измѣняетъ ей?
   -- Никогда!-- воскликнула маленькая де-Живрэ.-- До сихъ поръ ни разу!
   Шаньи осторожно замѣтилъ, что такихъ вещей никто не можетъ знать, но она стояла на своемъ:
   -- А я увѣрена, убѣждена, что мосьё д'Аргонъ никогда не измѣнялъ Христіанѣ... въ буквальномъ смыслѣ этого слова. Онъ ухаживаетъ за всѣми женщинами, какую ни встрѣтитъ, при одномъ условіи, чтобъ это была женщина "шикъ". А формально измѣнять -- никогда!
   Де-Морьеръ разсмѣялся и сказалъ:
   -- Ты сейчасъ заявила, что д'Аргонъ -- господинъ одного со мною жанра.
   -- Ну, что же?
   -- То, что я могу тебя завѣрить, будь я женатъ, измѣнялъ бы я своей женѣ... въ самомъ буквальномъ смыслѣ этого слова, какъ ты говоришь.
   Мадамъ де-Живрэ покачала головой и отвѣтила:
   -- Этого я не знаю... А такая, какъ Христіана, была бы, я думаю, достаточно хороша и умна для того, чтобъ удержать тебя.
   И на отрицательный жестъ своего кузена она добавила:
   -- Не говори ничего, пока ее не увидишь... а увидишь сегодня вечеромъ и даже раньше, такъ какъ вотъ они, д'Аргоны!
   Она вернулась въ аллею и проѣхала нѣсколько шаговъ имъ на встрѣчу съ словами:
   -- Андре де-Морьеръ здѣсь.
   -- Андре?-- вскрикнулъ графъ д'Аргонъ.-- Гдѣ онъ?
   -- Тутъ, подъ деревьями, съ Анри и мосьё де-Шаньи.
   Д'Аргонъ подъѣхалъ къ нимъ въ сопровожденіи жены и заговорилъ радостно, почти взволнованно:
   -- А мы было проѣхали мимо, не видя тебя.
   Андре пожалъ ему руку и отвѣтилъ:
   -- Вы уже два раза проѣхали мимо.
   -- И ты не окликнулъ меня!
   -- Но... ты съ мадамъ д'Аргонъ... не могъ я себѣ позволить...
   -- Такъ я тебя представлю... Христіана, Андре де-Морьеръ, мой старѣйшій другъ.
   И очень довольный тѣмъ, что показываетъ хорошенькое созданіе, которымъ онъ такъ гордится, д'Аргонъ добавилъ:
   -- Моя жена.
   Мадамъ д'Аргонъ склонила свой прекрасный станъ и подала руку кланяющемуся ей де-Морьеру.
   Почувствовавши прикосновеніе гибкой и сильной руки, смѣло пожавшей его руку, Морьеръ подумалъ:
   "Это честная и правдивая натура".
   Когда же онъ поднялъ голову, увидалъ очень хорошенькое, свѣженькое личико, чудесные синіе глаза и ослѣпительные зубки, сверкающіе изъ-подъ дѣтскихъ губъ, въ головѣ Морьера промелькнула мысль:
   "Очень хороша она, правда... совершенство! Волосы, кожа, цвѣтъ лица, уши, талія, все безукоризненно... и, все-таки, чего-то недостаетъ... Чего?"
   И, говоря обычныя фразы свѣтской любезности, про себя онъ повторялъ неотвязный вопросъ:
   "Чего же не хватаетъ ей, чтобы быть совсѣмъ обворожительною?"
   И мало-по-малу, по мѣрѣ того, какъ глазъ его присматривался къ прекраснымъ очертаніямъ Христіаны, къ необыкновенно красивому и нѣжному ея лицу, молодой человѣкъ возвращался къ первому впечатлѣнію,-- къ тому впечатлѣнію, которое онъ испыталъ часъ назадъ, увидавши эту женщину:
   "Одѣта дурно!"
   Мадамъ д'Аргонъ одѣта была отнюдь не дурно, но въ ея туалетѣ не было того "шика", который такъ сильно нравился Морьеру Ея амазонка была довольно коротка, но она лежала недостаточно прямо, не безъ складочки. Крошечная морщинка коробила юбку у таліи. Шелковая шляпа, безупречной свѣжести, по формѣ не была "послѣднимъ крикомъ" моды. Этой шляпѣ могло уже минуть шесть мѣсяцевъ, съ весны дѣлали поля менѣе приподнятыми. Волосы чудеснаго цвѣта темно-краснаго дерева, казавшіеся золотыми на солнцѣ, были слишкомъ скручены, спущены на затылокъ, безъ малѣйшей заботы объ ихъ волнистости, о косахъ 1830 г. или о греческихъ шиньонахъ. Совсѣмъ маленькое ушко,-- настоящее диво,-- было все на-виду, выдѣлялось на волосахъ раковинкой розоватаго перламутра.
   Мадамъ д'Аргонъ хороша была странною красотой, здоровою, сильною и, вмѣстѣ съ тѣмъ, нѣжною, поразительно очаровательною. Ни на кого она не была похожа. Согласно общепринятой формулѣ, ее нельзя было назвать изящною женщиной, но она была -- "сама по себѣ".
   Пріѣхавши наканунѣ, Морьеръ провелъ вечеръ въ Оперѣ, а утро въ Лѣсу, и наизусть уже зналъ моды и всѣ утонченности, появившіяся за время его отсутствія. Его изощренный глазъ свѣтскаго человѣка, живущаго единственно думами объ изящномъ и модномъ, съ перваго взгляда различалъ погрѣшности, замѣтныя лишь ему и немногимъ посвященнымъ.
   Въ то время, какъ д'Аргонъ былъ въ полномъ удовольствіи отъ его разсѣяннаго молчанія, которое онъ приписывалъ восхищенію, вызванному красотою и граціозностью жены, Андре приходилъ къ такому заключенію, почти раздосадованный:
   "Ничего въ ней нѣтъ особеннаго... я ожидалъ совсѣмъ другого!" А маленькая де-Живрэ достаточно хорошо знала своего кузена для того, чтобы понять происходившее въ его умѣ. Пока д'Аргоны разговаривали съ ея мужемъ и съ Шаньи, она тихо и насмѣшливо сказала Морьеру:
   -- Недостаточно "шикъ" для тебя, да?
   Андре, удивленный такимъ откликомъ на его мысли, сказалъ, смѣясь:
   -- Для меня и для другихъ! Совсѣмъ не "шикъ"!... Но хороша, очень хороша!
   Въ то же время, Морьеръ думалъ, что если не полно было его восхищеніе госпожею д'Аргонъ, то и она, съ своей стороны, не проявляла къ нему того интереса, какой онъ обычно чувствовалъ въ отношеніяхъ къ нему всѣхъ женщинъ, которымъ его представляли. Всегда онъ подмѣчалъ, -- даже у самыхъ сдержанныхъ,-- извѣстный проблескъ симпатіи, по меньшей мѣрѣ, любопытства. Жакъ д'Аргонъ, несомнѣнно, долженъ былъ говорить о немъ съ женою и превозносить его, даже съ нѣкоторыми преувеличеніями. И сама эта хорошенькая женщина смотрѣла на него пристально, съ видомъ любопытства остановила на немъ спокойный взглядъ своихъ прекрасныхъ блестящихъ глазъ, потомъ пожала его руку просто и крѣпко, по-мужски и по-пріятельски. Ни признака не было того особаго прикосновенія, вызывающаго или недовѣрчиваго, къ какимъ пріучили его женщины. Теперь она разговаривала, обращая на него не больше вниманія, чѣмъ на другихъ, отвлекаемая движеніемъ по аллеѣ, то кланяясь знакомымъ, то отвѣчая на поклоны. Вначалѣ маркизъ, слегка задѣтый за живое такимъ равнодушіемъ, готовъ былъ приписать его притворству. Но ему слишкомъ хорошо были знакомы до мелочей всѣ женскія уловки для того, чтобы не замѣтить тотчасъ полной искренности госпожи д'Аргонъ. Эта искренность встревожила его немного.
   Морьеръ, не будучи фатомъ по натурѣ, столько разъ имѣлъ возможность убѣдиться въ своемъ превосходствѣ, что самъ, наконецъ, сталъ о себѣ очень высокаго мнѣнія.
   Живи онъ въ иной средѣ, менѣе занятый всякими мелочами, менѣе набалованный разными дураками, усердно подражавшими ему,-- очень неудачно, однако,-- онъ, быть можетъ, понялъ бы, что ни въ солидномъ умѣ, ни въ добротѣ сердечной нѣтъ у него недостатка. Но жизненныя случайности сдѣлали изъ него "молодого человѣка шикъ", и на этомъ для него замкнулся весь горизонтъ его: онъ счелъ себя вполнѣ удовлетвореннымъ тѣмъ, что лучше всѣхъ воспитанъ, что лучше всѣхъ одѣтъ, что больше всѣхъ за нимъ ухаживаютъ. Когда, восемнадцать мѣсяцевъ назадъ, онъ пустился въ свое долгое путешествіе, его отъѣздъ въ тупикъ поставилъ всѣхъ въ его кругу. Никто допустить не хотѣлъ, чтобы Парижъ могъ обходиться безъ Морьера, а Морьеръ -- безъ Парижа. И тотчасъ же принялись подыскивать причину столь нежданному рѣшенію. Изъ-за чего онъ уѣзжаетъ?... изъ-за неудачи въ любви?... вслѣдствіе какого-нибудь разочарованія?... крупнаго проигрыша въ карты?... Истинный мотивъ отъѣзда Морьера былъ много проще. Онъ задумалъ путешествовать потому, что на путешествія была мода, и поѣхалъ онъ въ Персію потому, что въ данную минуту Персія привлекала путешественниковъ самыхъ select {Избранныхъ.}. Уѣзжать ему не хотѣлось, но -- дѣлать нечего -- такъ было надо. О немъ станутъ жалѣть, ждать его будутъ, и онъ вернется болѣе блестящимъ, болѣе новымъ послѣ столь продолжительнаго отсутствія. Разъ пустившись въ путь, Морьеръ быстро приспособился къ своему новому образу жизни. Ему нравилась неурядица бродячаго существованія, комфортабельнаго какъ бы то ни было. Пришлись ему по вкусу и маленькія опасности, включенныя, такъ сказать, въ дорожное росписаніе, и, отсрочивши день своего возвращенія, онъ пустился въ Индію въ обществѣ одного англичанина, игравшаго у себя на родинѣ такую же точно роль, какую Морьеръ разыгрывалъ въ Парижѣ. Модные франты отлично поняли другъ друга и въ теченіе нѣсколькихъ мѣсяцевъ щеголяли сообща своимъ изяществомъ.
   Вернувшись наканунѣ и убѣдившись въ ничтожествѣ впечатлѣнія, произведеннаго на молоденькую жену пріятеля, маркизъ задавалъ себѣ вопросъ, не убавился ли его престижъ за долгое время его отсутствія? Въ Парижѣ забываютъ скоро. Возможное ли дѣло, чтобъ эта молодая женщина, очень молодая и, къ тому же, немного провинціалка, ничуть не была заинтересована знакомствомъ съ нимъ? Если бы при ней говорили о немъ, тогда онъ въ ея глазахъ представлялся бы искушеніемъ, опасностью, плодомъ запретнымъ и желаннымъ. А разъ она смотритъ на него съ любезнымъ и спокойнымъ равнодушіемъ, то, стало быть, не слыхала о немъ того, что говорилось прежде всюду.
   Голосъ маленькой де-Живрэ вывелъ его изъ такихъ думъ:
   -- Знаете, скоро двѣнадцать часовъ... Я проголодалась. До свиданія, Андре... до вечера.
   Мадамъ д'Аргонъ пожала руки Шаньи и маркизу и проговорила:
   -- Мы тоже домой.
   Ея красивый, звучный и очень чистый голосъ поразилъ Морьра, взглянувшаго на нее уже съ зародышемъ интереса.
   Д'Аргонъ не выдержалъ. Въ минуту отъѣзда онъ двинулъ свою лошадь ближе къ маркизу и, перегнувшись на сѣдлѣ, тихо спросилъ его, заранѣе улыбаясь выраженіямъ восторга, которыхъ онъ ждалъ:
   -- Что?... Какъ ты ее находишь?
   Морьеръ вѣжливо отвѣтилъ:
   -- Восхитительна, мой другъ... рѣшительно восхитительна!
   Шаньи посмотрѣлъ на него удивленно и, слѣдя взоромъ за удалявшимися галопомъ де-Живрэ, проговорилъ:
   -- Честное слово, можно предполагать, что ты этого не думаешь.
   -- Нѣтъ, вѣрно.
   -- Но какъ же ты это говоришь?... Какъ?... Ты не находишь, что она прелесть, совершенство?
   Морьеръ отвѣтилъ, садясь въ фаэтонъ Шаньи, ожидавшій ихъ на дорогѣ:
   -- Противъ этого можно возразить очень многое.
   

II.

   Трёйли жили въ Паркѣ Монсо, въ прекрасномъ отелѣ, заграможденномъ со вкусомъ рѣдкими и дорогими бездѣлушками, которыя мадамъ де-Трёйль, урожденная Саломонъ, получила въ приданое. Выдавая дочь замужъ, Саломонъ, человѣкъ осторожный и смышленый, устроилъ дѣла такъ, что Трёйль не могъ поживиться ни сантимомъ изъ десяти милліоновъ "Агари". И не только онъ лишенъ былъ возможности коснуться капитала, но долженъ былъ довольствоваться тѣмъ, что соблаговолитъ жена выдавать ему на его маленькія удовольствія, такъ какъ, въ силу брачнаго контракта, за нею было оставлено право распоряжаться имѣніями и получать доходы.
   При такой системѣ,-- по разсчетамъ г. Саломона,-- де-Трёйль, волей-неволей, долженъ былъ оставаться покорнымъ мужемъ. Совсѣмъ иное гласила свѣтская молва. Различіе выходило лишь въ томъ, что одни утверждали, будто путемъ диковинныхъ униженій и изворотовъ онъ выманивалъ у молодой женщины деньги, которыя она выдавала съ глубокимъ сокрушеніемъ; другіе увѣряли, что онъ побоями выколачивалъ изъ нея желательныя ему суммы. Всѣ же были согласны въ томъ, что состоитъ у него на содержаніи,-- довольно скудномъ, впрочемъ,-- мадемуазель Лакомбъ 1-я, обманывающая его сколько силъ ея хватаетъ и съ кѣмъ попало.
   На самомъ же дѣлѣ баронъ де-Трёйль, слишкомъ глупый для того, чтобы быть ловкимъ, и слишкомъ слабый для того, чтобы быть грубымъ, ничего не смѣлъ требовать отъ жены и довольствовался тѣмъ, что ей угодно было выдавать ему. Выдавала она ему немного, если принимать въ соображеніе его потребности, весьма значительныя, но выдавала вполнѣ достаточно для того, чтобы онъ могъ занимать видное положеніе въ обществѣ, гдѣ женѣ хотѣлось видѣть его блестящимъ.
   Очень умная и необыкновенно практичная баронесса хорошо знала настоящую цѣну своему мужу, то-есть его титулу и его имени, широко открывшимъ передъ нею двери, въ которыя ей такъ хотѣлось войти. Она знала, что въ это время беззавѣтнаго "снобизма" всего выше ставится "шикъ", и съ удивительною ловкостью пользовалась людскимъ безуміемъ.
   Оскорбленная вначалѣ измѣною мужа, она очень скоро сообразила, что доброе супружество представляется почти забавнымъ во мнѣніи свѣта и, во всякомъ случаѣ, непригоднымъ для того, чтобы создать себѣ въ немъ какой-либо тонъ. Мужу необходимы развлеченія, если не особенно шумныя, все же достаточно громкія для того, чтобы про это говорили тихо, а жена должна держать себя безукоризненно, не стѣсняясь втихомолку продѣлывать все, что ей вздумается.
   А такъ какъ госпожа де-Трёйль не чувствовала ни малѣйшей нѣжности къ дураку, продавшему ей свое имя и не съумѣвшему при этомъ заполучить въ руки что слѣдовало за поставленный товаръ, то первыя проказы барона де-Трёйля задѣли только ея самолюбіе, и она поспѣшила эксплуатировать ихъ себѣ на пользу. Она начала съ того, что совершенно отклонила всякія проявленія супружеской нѣжности, бывшія лично для нея всегда крайне непріятными. Не высказываясь опредѣленно, она дала понять, что ей все извѣстно, что относится она къ этому съ невозмутимымъ равнодушіемъ, и, ничѣмъ не разъясняя своего великодушія, щедрою рукой увеличила субсидіи барону, растерявшемуся отъ признательности и недоумѣнія. Она относилась къ нему то по-товарищески, то покровительственно, не допуская, однако же, ничего Лишняго, сохраняя надлежащую мѣру съ полнѣйшимъ тактомъ.
   Когда изъ своей ложи она смотрѣла съ беззаботнымъ добродушіемъ на мадемуазель Лакомбъ 1-ю, всѣмъ ясно становилось, что она женщина умная и держать себя умѣетъ образцово. И въ обществѣ, въ которое она пробралась, она съ достоинствомъ занимала свое мѣсто и искусно обезоруживала упорные предразсудки. Самыя неподатливыя великосвѣтскія старухи отдавали справедливость ея достойному поведенію и, разжалобленныя ея положеніемъ обманутой супруги, говорили, глядя на нее почти привѣтливо:
   -- Бѣдная малютка!
   Несмотря на ростъ, безъ малаго въ шесть футовъ, и на пламенные глаза, и на свирѣпый ротъ, она для старыхъ дамъ-пуританокъ, какъ и для свѣтскихъ людей, склонныхъ къ терпимости и жалости, была, все-таки, "бѣдною малюткой".
   Уже около пяти лѣтъ она была замужемъ и знала о невѣрностяхъ мужа, за нею очень ухаживали мужчины ихъ круга, но баронесса де-Трёйль ни разу не подала ни малѣйшаго повода къ злословію. Точно саламандра проскальзывала она сквозь легкій пламень, нe обжигавшій ее. Для нея было вполнѣ достаточно считаться самою модною женщиной Парижа, наиболѣе эффектною. Она довольствовалась всеобщимъ восхищеніемъ и этимъ ограничивалась Появленіе мадамъ д'Аргонъ на короткое время нарушило блаженное состояніе, въ которомъ она жила. Баронесса испугалась, какъ бы эта очень хорошенькая женщина не заняла того мѣста въ обществѣ, которое мадамъ де-Трёйль удерживала за собою до того времени безъ борьбы. Но она скоро успокоилась. На сторонѣ Христіаны былъ перевѣсъ красоты и привлекательности, за то у нея не было ни денегъ, ни желанія, необходимыхъ для того, чтобы стать женщиной "на-виду", за которой хвостомъ бѣгаютъ ротозѣи, на которую дивятся провинціалы съ почтительнымъ недоумѣніемъ. Большая простота госпожи д'Аргонъ, ея недостаточное вниманіе къ условностямъ и модамъ дѣлали ее неспособною играть въ обществѣ ту роль, которую она могла бы отбить у баронессы. И за такую безсознательную уступчивость госпожа де-Трёйль была почти признательна ей и постаралась привлечь ее къ себѣ. Привлекла же она въ особенности графа д'Аргона.
   Графиня, не очень любившая свѣтскій шумъ, очень рѣдко являлась на приглашенія, сыпавшіяся со стороны Трёйлей, но мужъ ея часто бывалъ въ отелѣ Парка Монсо. Немного снобъ, очень ослѣпленный большою роскошью, недоступною ему при его сравнительно-скромныхъ средствахъ, Жакъ д'Аргонъ простодушно восхищался всѣми, кто имѣлъ возможность дѣлать то, что было ему не по силамъ.
   Сдерживаемый въ теченіе всей молодости на привязи скупыми и черствыми родителями, онъ кинулся, очертя голову, въ свѣтъ, который узналъ слишкомъ поздно, и принялся жадно имъ наслаждаться, безъ мѣры и безъ разбора. Онъ млѣлъ передъ людьми блестящими и умственно-ничтожными и не въ состояніи былъ понимать скромныя и избранныя натуры. Трёйли, съ ихъ богатымъ отелемъ, широкимъ образомъ жизни и неоспоримымъ шикомъ, наполняли его почтительнымъ восхищеніемъ. Онъ почти за честь считалъ свою короткость съ ними и выговаривалъ женѣ за ея сдержанность. Его доводили до умиленія туалеты баронессы, обстановка ея маленькой гостиной. Когда разъ госпожа де-Трёйль показала ему свою уборную, онъ вернулся въ совершенномъ экстазѣ, ошеломленный, прерывающимся голосомъ разсказывалъ про диковины, которыя тамъ видѣлъ, и объявилъ, "что мадамъ де-Трёйль должна казаться идеальною за своимъ туалетомъ въ этомъ бѣло-мраморномъ храмѣ".
   И бѣдная Христіана, думавшая, что тамъ-то болѣе, чѣмъ гдѣ-либо, баронесса является очень худою и довольно темнокожею, уныло переносила припадки лиризма своего мужа, котораго обожала страстною и признательною любовью.
   Она всѣми силами своей чистой души обожала этого мужа, богатаго и обворожительнаго, женившагося на ней, почти бѣдной и неизвѣстной въ глуши ея провинціи. Она полюбила его съ перваго раза, съ первой встрѣчи на охотѣ, гдѣ онъ не отходилъ отъ нея ни на минуту. Она тогда же поняла, что и онъ увлеченъ высокою, неловкою дѣвушкой, какою она себя считала. Но въ то время были еще живы родители Жака, и двѣсти тысячъ приданаго Христіаны вызвали съ ихъ стороны настоящіе вопли и рѣшительный, единодушный отказъ въ согласіи на бракъ сына.
   И въ то время, какъ она, съ отчаяніемъ въ душѣ, отказалась уже отъ мелькнувшаго передъ нею счастья, пыталась въ теченіе длинныхъ мѣсяцевъ изгнать изъ своего сердца воспоминаніе объ этой однодневной любви, онъ вернулся къ ней и навсегда.
   Обвѣнчанные болѣе года назадъ, супруги любили другъ друга, рискуя показаться смѣшными въ томъ кругу, гдѣ вѣрность не въ модѣ. Каждый изъ нихъ любилъ по-своему, но оба они любили искренно. Христіана, по натурѣ глубоко привязчивая и нѣжная, казалась очень спокойною, но, въ сущности, была пылкаго и нервнаго темперамента. Жакъ, съ своими порывами и избыткомъ жизненныхъ силъ, всячески старался подавить и, въ особенности, скрыть проявленія страсти потому, что нѣтъ ничего "менѣе шикъ", какъ проявленія восторговъ.
   Когда они вошли въ гостиную, гдѣ поджидали не обѣденнаго часа, уже прошедшаго, а пріѣзда приглашенныхъ, г-жа де-Трёйль двинулась на встрѣчу графинѣ. Баронесса была прелестна въ блестящемъ платьѣ изъ крепона цвѣта "capucine", какъ нельзя лучше шедшаго къ ея красотѣ брюнетки. Нравилась ли она или не нравилась кому, но ее, безпорно, надо было признать красавицей. Правда, вглядываясь внимательно, можно было найти въ ней множество недостатковъ, но общее впачатлѣніе вызывало восхищеніе, а ея глаза, огромные темные глаза, съ яркимъ взглядомъ бархатистыхъ зрачковъ,-- глаза животнаго, то нѣжно-ласковые, то звѣрски-дикіе, отмѣненные тяжелыми рѣсницами,-- поражали своимъ совершенно необычайнымъ блескомъ. Она окинула взглядомъ мадамъ д'Аргонъ и, указывая вѣеромъ на ея очень простое бѣлое платье, спросила любезно-снисходительнымъ тономъ, который она любила принимать:
   -- Очень милъ вашъ туалетъ!... Это отъ Монто?
   -- Нѣтъ,-- сказала Христіана,-- дома сдѣлано...
   Морьеръ, стоя у камина, внимательно наблюдалъ за появленіемъ д'Аргоновъ и прошепталъ на ухо Шаньи:
   -- Можно бы и не говорить... Безъ того видно.
   Шаньи отвѣтилъ:
   -- О, мнѣ это рѣшительно безразлично! Я не въ тебя... До футляра мнѣ дѣла нѣтъ... Я разборчивъ только на вещи.
   Обративши на молодую женщину свои добрые глаза, полные привѣтливаго одобренія, онъ добавилъ:
   -- А относительно такой вещицы можно быть разборчивымъ... Все равно залюбуешься!
   -- Э-э!... Большой ты энтузіастъ! Ужь не того ли?...
   -- О, ни капельки!... Утромъ я разсказывалъ тебѣ... былъ я влюбленъ въ мадамъ д'Аргонъ, какъ и другіе, въ свою очередь.
   -- Сказалъ ей объ этомъ?
   -- Надо полагать, что сказалъ.
   -- И что же?
   -- Ничего, къ чертямъ меня отправила и только... но не разсердилась, безъ большихъ гримасъ, по-пріятельски. И когда я узналъ ее ближе, увидалъ, какая это чудная душа, я понялъ, до чего безсмысленно всякое нападеніе на нее.
   -- И на душѣ у тебя ничего противъ нея не осталось?
   -- Ничего ровно.
   -- А знаешь, необыкновенно похорошѣла баронесса!
   -- По мнѣ, все такая же... глаза лисьи, челюсти звѣриныя, ноздри жвачныхъ... Все это, быть можетъ, и очень красиво, только не по моей модели.
   -- Въ ней жилка есть... есть что-то такое... Вотъ, взгляни на ея силуэтъ... смотри тамъ, какъ онъ выдѣляется на бѣломъ атласѣ драпировки... въ этомъ красномъ платьѣ!
   -- О, она на это мастерица! Умѣетъ выбирать рамку, куда стать и какъ стать... Настоящее диво это мягкое платье, скрывающее своими гибкими складками сухость слишкомъ плоскаго стана... а деколько -- чудо искусства!... А продолжительная остановка передъ бѣлою портьерой въ яркомъ освѣщеніи... Голова повернута такъ, чтобы ты могъ ею полюбоваться въ полъоборота... Вѣдь, для тебя вся игра продѣлывается.
   Де-Морьеръ пожалъ плечами.
   -- Во всемъ тебѣ мерещатся ухищренія! Мадамъ де-Трёйль...
   Шаньи перебилъ его насмѣшливо:
   -- Ангелъ невинный... Какъ же, давно извѣстно!
   Андре замѣтилъ, что баронесса смотритъ на нихъ, и, желая перемѣнить разговоръ, спросилъ:
   -- Уже половина девятаго, ждутъ, что ли, еще кого?
   -- Папа Саломона и Вонанкуровъ.
   Морьеръ поморщился.
   -- Какъ, мы будемъ обѣдать съ этимъ ужаснымъ пугаломъ?
   -- Нельзя, на то онъ въ домѣ папаша и кассиръ... Дорожит приходится этимъ, какъ ты говоришь, "ужаснымъ пугаломъ"... Онъ счастливъ, какъ король, когда случается ему обѣдать съ хорошенькими женщинами и, въ особенности, съ свѣтскими. Вотъ его и приглашаютъ всегда, когда есть хорошенькія женщины.
   Графъ Саломонъ вошелъ, слегка подпрыгивая, очень вѣжливый, немного даже навязчивый, потряхивая своимъ кругленькимъ брюшкомъ на короткихъ и тонкихъ ножкахъ. Шаньи окинулъ его взглядомъ и проговорилъ:
   -- Правда, довольно-таки противенъ.
   И, видя, съ какою гадливостью Морьеръ смотритъ на толстенькаго человѣчка, онъ добавилъ съ шутливымъ соболѣзнованіемъ:
   -- Папашенька депоэтизируетъ тебѣ красавицу Агарь?
   Маркизъ отвѣтилъ недовольнымъ тономъ:
   -- О, она такъ мало на него похожа!
   -- Хе, хе!... Не скажу, чтобъ очень мало... Я вижу такія же точно уши, желтыя и плоскія, такую же кожу, грубоватую... А! наконецъ-то! Вонанкуры!... Голоденъ я до чего!
   -- Все такъ же чудитъ мадамъ де-Вонанкуръ?
   -- А я не знаю... думаю, что преувеличивали много.
   -- Она мила.
   -- Да, но сущая погремушка, минуты покойна быть не можетъ... и трещитъ, и хохочетъ. Меня это просто оглушаетъ.
   Слуга доложилъ, что кушать подано.
   Госпожа де-Трёйль, сіяя улыбкой, подошла къ Морьеру, взяла его подъ руку и усадила рядомъ съ собою. Его сосѣдкой съ правой стороны оказалась мадамъ д'Аргонъ. Въ началѣ обѣда онъ внимательно всматривался въ ея руки, изящныя и нервныя, повидимому, очень гибкія и нѣжныя, съ едва замѣтными голубоватыми жилками и чудесными ногтями, напоминающими розовый перламутръ.
   Машинально Морьеръ перевелъ глаза отъ рукъ сосѣдки справа на руки сосѣдки съ лѣвой стороны. Руки были довольно красивой формы, тонкія и мягкія, молочно-бѣлыя и, казалось, покрытыя тѣмъ же матовымъ и мучнистымъ косметикомъ, что и лицо. Вокругъ очень длинныхъ и тусклыхъ ногтей ложились тоны, слишкомъ розовые для того, чтобъ ихъ можно было принять за натуральные.
   И Морьеръ, прельщенный вначалѣ руками справа, не сводилъ теперь глазъ съ рукъ лѣвой стороны, находя ихъ бархатную бѣлизну съ сверкающими на ней перстнями болѣе "манящими", чѣмъ маленькія, изящно-простенькія ручки Христіаны.
   Начало обѣда прошло тихо, говорили чуть не шепотомъ, и только сосѣди. Причудливыя орхидеи поднимали изъ большихъ низкихъ корзинъ свои странные цвѣты, все еще сверкающіе каплями воды, которою обрызгалъ ихъ садовникъ въ послѣднюю минуту. Другія, заткнутыя въ статуэтки саксонскаго фарфора, между руками Помоны или Венеры, уже опускали свои звѣздообразныя головки, лишенныя воды и истомленныя жарой.
   Де-Морьеръ оглядѣлъ большую столовую, гармонично-роскошную, безъ единаго изъяна. На обояхъ наивнаго рисунка были изображены рощи, населенныя бѣлыми единорогами, пузатыми индюками и неправдоподобными, фантастическими животными. Олени были совсѣмъ маленькіе, а лѣсные голуби -- огромные и грозные. Большіе часы великолѣпной бронзы возвышались въ одномъ изъ угловъ. Люстра, большое церковное паникадило стараго серебра, представляла собой настоящую рѣдкость. Графъ Саломонъ замѣтилъ, что она привлекаетъ вниманіе де-Морьера.
   -- Не правда ли, маркизъ, хороша люстра? Это я привезъ въ мое послѣднее путешествіе по Германіи... Агарь обожаетъ рѣдкости... Вы тоже знатокъ, кажется?
   Андре отвѣтилъ, что онъ до безумія любитъ старинныя вещи, и это была правда. При всемъ его глубокомъ невѣжествѣ и хотя все искусство сводилось для него къ портретамъ расфранченныхъ женщинъ, писанныхъ кѣмъ бы то ни было изъ "извѣстныхъ", да къ акварелямъ, изображающимъ лошадей, все же онъ добился того, что недурно зналъ толкъ въ рѣдкостяхъ. Насмотрѣвшись на старину въ замкахъ, гдѣ прошло его дѣтство, потомъ въ коллекціяхъ финансистовъ, которыхъ онъ усердно посѣщалъ, Морьеръ затвердилъ, наконецъ, что такая-то эпоха распознается по горошинамъ и узламъ, а такая-то -- по акантовымъ листьямъ или по грифонамъ, и понялъ, что и тѣ, и другія имѣютъ свою реальную цѣнность съ точки зрѣнія "шика". Этого было достаточно, чтобы прочно установить въ обществѣ репутацію знатока за маркизомъ де-Морьеромъ.
   Къ нему обращались за совѣтами. Женщины показывали ему, прежде чѣмъ купить, вещи сомнительнаго достоинства. Его знали и побаивались торговцы, потѣшавшіеся надъ нимъ лишь изподтишка и уступавшіе ему вещи за безцѣнокъ, скрѣпя сердце, чтобы заручиться его расположеніемъ.
   Графъ Саломонъ еще разъ бросилъ любовный взглядъ на серебряную люстру и заявилъ:
   -- Это въ своемъ родѣ уника... Дружки ей не найти во всей Германіи.
   Маленькая де-Живрэ разсмѣялась и сказала Шаньи:
   -- Дорого, должно быть, обошлась ему эта "уника"... очень ужь душевно онъ говоритъ о ней!
   Мадамъ д'Аргонъ, какъ и всѣ гости, вѣжливо полюбовалась люстрой и тихо спросила Морьера:
   -- Вы не находите, что напрасно придѣлали къ этой прекрасной старинной люстрѣ вотъ эти вѣтки, которыя совсѣмъ ее обезобразили?
   Маркизъ украдкой взглянулъ на баронессу, боясь, не услыхала ли она, и отвѣтилъ:
   -- А, нѣтъ... сдѣлано очень искусно, въ томъ же стилѣ.
   Христіана подняла на него удивленные глаза и поспѣшила перемѣнить разговоръ:
   -- Вы будете завтра въ Отёйлѣ?
   -- Да, непремѣнно... и вы будете, конечно?
   -- Завтра буду; но я не часто ѣзжу на скачки.
   И, замѣтивши его изумленіе, она продолжала:
   -- Нѣтъ, меня онѣ мало занимаютъ.
   -- Но, вѣдь, туда ѣздятъ не потому, что занимаютъ скачки... Бздятъ, чтобы встрѣчаться, провести время,-- надо же дѣлать что-нибудь.
   Озадаченная въ свою очередь, Христіана проговорила: "А!" -- не находя иного отвѣта.
   А Морьеръ подумалъ:
   "Она положительно глупа!"
   Баронесса, начинавшая прислушиваться, спросила:
   -- Вы какъ ѣдете въ Отёйль, мосьё де-Морьеръ?
   -- Да просто въ фіакрѣ поѣду, если не подвезетъ кто изъ друзей... Пока я безъ лошадей.
   -- Вотъ я и хотѣла предложить вамъ ѣхать съ нами въ кочѣ.
   Морьеръ поклонился.
   -- Въ восторгъ буду... Вы всегда бываете на скачкахъ?
   -- Всегда!-- отвѣтила она, точно пораженная нелѣпостью такого вопроса.
   На противуположномъ концѣ стола начинало дѣлаться поживѣе немного. Голоса становились громче. Шаньи дразнилъ госпожу де-Живрэ, которую онъ видѣлъ въ улицѣ Обера среди какого-то сборища державшею въ рукѣ карточку общества покровительства животнымъ и требовавшею привлеченія къ отвѣтственности извощика, колотившаго лошадь.
   -- Съ нею вѣчно такія исторіи...-- говорилъ ея мужъ сокрушеннымъ тономъ,-- Выѣзжать съ нею -- сущее наказаніе!
   -- Какое наказаніе?-- возразила молодая женщина.-- И кого это могло стѣснять, когда я была одна-одинёшенька?
   -- На этотъ разъ, но не всегда... Очень нужно было выходить изъ кареты, чтобъ отправляться воевать съ какимъ-то извощикомъ!
   -- Куда выходить... когда я въ немъ была?
   -- Въ чемъ?
   -- Ну, вотъ... въ фіакрѣ.
   -- Зачѣмъ же это вы были на улицѣ Обера въ фіакрѣ?
   -- О, что за вопросы!... Я была въ фіакрѣ на улицѣ Обера потому, что сѣла въ фіакръ на бульварѣ Гаусмана, и сѣла я въ него на бульварѣ Гаусмана потому, что вышла отъ Лаферьера, а свой экипажъ отправила въ Лѣсъ съ дѣтьми, возвращаться же пѣшкомъ не желала... вотъ и все. Довольно съ васъ?
   Де-Живрэ продолжалъ:
   -- Хорошо, лошадь упала на улицѣ Обера... ничего въ этомъ нѣтъ удивительнаго, совершенное зеркало эта улица Обера... Что же могъ сдѣлать извощикъ?
   -- Могъ отпречь ее и поднять, а не колотить... Я, впрочемъ, предвидѣла это.
   -- Что?
   -- Что лошадь упадетъ... Видъ у извощика былъ самый звѣрскій. Я ему сказала: "Остановитесь въ улицѣ Оберъ, номеръ 3, но останавливайтесь осторожно, такъ какъ тамъ скользко, а ваша лошадь, кажется, не особенно тверда ногами..." Онъ отвѣтилъ: "Не бойсь!" -- и мы поѣхали, свернули въ улицу Оберъ, не сдѣлали и трехъ шаговъ... пататра!... Я вышла изъ фіакра...
   -- Первымъ дѣломъ и надо выйти,-- важно замѣтилъ графъ Саломонъ.-- Лошадь можетъ подняться въ на половину порванной сбруѣ и помчать... Это очень опасно. Со мною былъ такой случай...
   -- Вы не ушиблись?-- любезно спросилъ де-Вонанкуръ, человѣкъ вѣжливый до крайности.
   -- Къ счастью, нѣтъ, но пострадать могъ сильно.
   Шаньи обратился къ мадамъ де-Живрэ:
   -- И такъ, вы изъ фіакра вышли?
   -- Да... хорошо... я вышла... Лошадь лежитъ на боку, протянувши всѣ четыре лапки копытами почти вмѣстѣ, какъ мертвая коза, когда ее подвѣшиваютъ, встать безъ помощи никакъ уже не можетъ. А кучеръ сидитъ на козлахъ и колотитъ ее, какъ полоумный.
   -- Тогда вы предъявили вашу зеленую карточку?
   -- Нѣтъ еще! Я попросила его очень вѣжливо: "Не бейте такъ... я плачу по часамъ, и мнѣ не къ спѣху... Помогите ей встать. Вы видите, ей не даетъ подняться подбрюшникъ... отпустите его." Онъ съ мѣста не двигается, тогда я говорю: "Я сама отпущу!..." А онъ кричитъ: "Не трожь!" -- и соскочилъ съ козелъ. Тутъ я показала мою зеленую карточку. Проходившій мимо рабочій позвалъ полицейскаго... и, когда подошелъ полицейскій, извощикъ такъ билъ несчастную лошадь ногами и рукояткой бича, что тотъ прямо забралъ его въ полицію, не сталъ и опрашивать, какъ это водится.
   Де-Живрэ спросилъ Шаньи:
   -- Вы присутствовали при всемъ этомъ?
   -- Нѣтъ, я засталъ только финалъ... Извощика вели въ полицію... Стоявшіе кругомъ смѣялись.
   -- Смѣялись надъ Розетой, конечно.
   Маленькая де-Живрэ возразила:
   -- Совсѣмъ нѣтъ... то-есть да, пожалуй! Смѣялись тому, что извощикъ увидалъ мою членскую карточку лишь въ ту минуту, какъ его забрали. Тогда онъ обернулся ко мнѣ и крикнулъ: "А, изъ такихъ-то вы?... Какъ это я не разобралъ сразу, по рожѣ!..." Они и принялись хохотать.
   -- И было надъ чѣмъ!-- сказалъ Шаньи, смѣясь отъ всей души.
   Морьеръ обратился къ Христіанѣ, слушавшей съ улыбкой на губахъ:
   -- Все такая же моя кузина Розета!
   -- Она мила необыкновенно, -- отвѣтила графиня убѣжденно.-- Я очень люблю ее.
   -- Я тоже, но часто браню ее.
   -- За что же вы браните?
   -- За то, что она держать себя не умѣетъ... не думаетъ о томъ, что про нее скажутъ.
   -- Я этого не нахожу.
   -- Какъ? Вы находите допустимымъ, чтобы женщина того общества, къ которому принадлежитъ Розета, унижалась до споровъ съ извощикомъ, который отвѣчаетъ ей: "Не трожь!" или: "Не бойсь!"
   -- Я думаю, что болѣе или менѣе приличные отвѣты не могутъ унижать того, кому они сдѣланы... Только сами себя мы можемъ унижать, а не другіе насъ.
   -- Не такова, я полагаю, мораль свѣта.
   -- Вѣроятно, мадамъ де-Живрэ считаетъ достаточною мораль... просто,-- замѣтила баронесса.
   -- Не считаете вы развѣ, что нужно, прежде всего, держаться идей, заблужденій даже, если хотите, того круга, въ которомъ каждый изъ насъ родился? Что необходимо подчиняться извѣстнымъ традиціямъ, извѣстнымъ правиламъ въ привычкахъ и въ языкѣ,-- однимъ словомъ, поступать, какъ всѣ другіе?
   -- Я полагаю, что нужно быть, прежде всего, самимъ собою, ничуть не заботясь о томъ, что дѣлаютъ и чего не дѣлаютъ другіе.
   -- Если я вѣрно понялъ васъ, вы любите Розету за ея недостатки?
   -- Я люблю мадамъ де-Живрэ за то, что она умѣетъ любить все доброе, понимать все прекрасное... что интересуется она не тѣмъ только, чѣмъ занятъ свѣтъ, не одними платьями, скачками или пересудами. Я люблю ее потому, что она -- единственная женщина, съ которою я не погибаю отъ скуки... И мнѣ кажется, что она платитъ мнѣ нѣкоторою взаимностью.
   Андре подтвердилъ это:
   -- Совершенная правда. Утромъ она говорила мнѣ, что очарована вами, что вы единственная женщина, съ которою она сошлась по-настоящему... Это очень лестно, скажу вамъ, такъ какъ моя кузиночка хотя и дурно воспитана, за то очень умна... и понравиться ей совсѣмъ не легкое дѣло.
   Мадамъ де-Живрэ спросила черезъ столъ, смѣясь:
   -- Э, вы, тамъ! Мнѣ кажется, вы оба очень заняты мною?
   Отвѣтила баронесса кисло-сладкимъ тономъ:
   -- Правда... очень!
   Графъ Саломонъ, сильно раскраснѣвшійся, задыхающійся въ чрезмѣрно-жаркой комнатѣ, возбужденный среди обнаженныхъ плечъ и ароматовъ, заявилъ съ горящимъ взглядомъ и немного хриплымъ голосомъ:
   -- Но всегда недостаточно!
   У банкира была "губа не дура", и очень ему по вкусу приходилась маленькая де-Живрэ. Ея розовое личико, сѣрые глаза мышинаго цвѣта, всегда смѣющіеся изъ-подъ массы свѣтло-золотистыхъ завитковъ, соблазняли его, какъ рѣдкій и лакомый плодъ. А такъ какъ, хотя уже старый и некрасивый, онъ "имѣлъ успѣхъ" у свѣтскихъ женщинъ, такъ же "хорошо поставленныхъ" въ обществѣ, какъ эта, онъ и порѣшилъ давно, что всякой женщинѣ наступитъ свой часъ, и не обезкураживали его ни безупречная репутація, ни то, что онъ называлъ "кажущеюся холодностью маленькой женщинки".
   Въ сущности же, Розета крайне затруднилась бы сказать,-- употребляя ея обычное выраженіе,-- какъ "скроенъ носъ" у папаши баронессы де-Трёйль. Постоянно разсѣянная или пылко заинтересованная чѣмъ-нибудь или кѣмъ-нибудь, она видѣла только то, что ее занимало. Очень смутное представленіе имѣла она объ аморфномъ силуэтѣ и ничтожномъ бурчаніи того, кого она называла "папа Саломонъ", и еслибъ ей сказали, что на ея маленькую, совсѣмъ не хорошенькую, но очень милую особу заглядывается старый финансистъ, она подпрыгнула бы до потолка отъ удивленія и негодованія. Для нея "папа Саломонъ" представлялъ собою у де-Трёйлей нѣчто такое, о чемъ она никогда не думала,-- нѣчто среднее между лакеями и датскими собаками баронессы. Она забывала даже о томъ, что всѣ деньги, потокомъ лившіеся въ домѣ, шли изъ его кармана.
   Она отвѣтила, смѣясь и почти не взглянувши на банкира:
   -- Я не люблю, чтобы мною занимались... Я -- настоящая "фіалка"... Это изъ разсчета, впрочемъ... Не будучи вполнѣ увѣрена въ тѣхъ, кто занимается...
   Замѣтивши движеніе мадамъ д'Аргонъ, она къ ней обратилась:
   -- О, вы-то!... За васъ я спокойна, не боюсь, что вы меня станете раздѣлывать... А вотъ Андре -- другое дѣло, на него я не полагаюсь.
   -- Какъ,-- проговорилъ Морьеръ удивленно, -- ты боишься, что я начну тебя раздѣлывать? Ты думаешь, что...
   -- Очень думаю... Знаю, что шокирую тебя каждую минуту... Ты не терпишь того, что я люблю, и наоборотъ... А потому...
   -- А потому... это вовсе не основаніе, чтобы раздѣлывать, какъ ты говоришь.
   -- Однако...-- она пріостановилась, подумала и докончила:-- Кромѣ того, ты такъ хорошо воспитанъ!
   Жара становилась удручающею. Крупныя пятнистыя головки орхидей опускались все ниже и ниже. Начинали наклоняться даже цвѣты въ корзинахъ: капли воды высохли, и несчастныя растенія, умирая, разливали кругомъ тяжелыя благоуханія, казавшіяся скорѣе дурманящими голову, чѣмъ ароматными.
   Весь багровый, съ увлаженнымъ лбомъ, графъ Саломонъ спросилъ:
   -- Агарь, нельзя ли впустить хотя маленькую струю воздуха, дитя мое?
   Мадамъ де-Трёйль отвѣтила сухимъ тономъ:
   -- У этихъ дамъ надо спросить объ этомъ... Не всѣ любятъ, какъ вы, струи воздуха.
   Она изподтишка оглядывалась кругомъ, опасаясь, какъ бы не дали просимаго дозволенія банкиру, сдѣлавшемуся вдругъ очень блѣднымъ и съ трудомъ выговаривавшему слова отъ усиливавшагося изнеможенія. Госпожа де-Трёйль принадлежала къ числу зябкихъ натуръ, доведенныхъ до анеміи колориферами и шубами, утратившихъ способность жить при нормальной температурѣ. Она боялась воздуха столько же, сколько воды и огня. Жила она, какъ живутъ крестьяне, не отворяющіе никогда ни одного окна, и не допускала, чтобъ отецъ, страдавшій приливами крови къ головѣ, могъ тяготиться жарой. Она не понимала иной жизни, какъ при температурѣ въ двадцать восемь градусовъ искусственнаго тепла, среди аромата цвѣтовъ и духовъ. Замѣтивши, что банкиръ,-- всегда упорно преслѣдовавшій идею, разъ засѣвшую ему въ голову,-- подозвалъ лакея и приказывалъ ему отворить окно, баронесса начала уже лихорадочно дрожать и пугливо торопила обѣдъ, чтобы получить возможность уйти изъ столовой.
   Морьеръ разговаривалъ съ Христіаной и не видалъ, какъ хозяйка встала изъ-за стола. Она дотронулась до его плеча и проговорила тономъ, въ которомъ сквозило недовольство:
   -- Прошу извинить, если отвлеку васъ.
   Мадамъ д'Аргонъ покраснѣла, въ то время, какъ маркизъ извинялся съ совершенно искреннею живостью:
   -- Не нахожу оправданій моей разсѣянности!
   Когда въ углу гостиной госпожа де-Трёйль медленно пила кофе изъ маленькой чашки, онъ опять подошелъ къ ней съ извиненіями:
   -- Вы прощаете меня, смѣю надѣяться?... Очень хорошенькія всегда очень снисходительны!
   Онъ смотрѣлъ на баронессу, эффектную и пышную въ своемъ ярко-красномъ платьѣ, и находилъ ее, на самомъ дѣлѣ, необыкновенно красивою. Только что выслушанный ею комплиментъ былъ сказанъ серьезно и отъ души.
   Приблизившись еще, Морьеръ проговорилъ менѣе громко:
   -- Вы знаете, я былъ сегодня въ манежѣ Гранда.
   -- Меня видѣли?-- живо спросила она.
   -- Да, я видѣлъ васъ... и примите выраженія моего восторга! Я былъ правъ, говоря, что костюмъ долженъ къ вамъ идти... На васъ онъ, какъ влитой! А отъ него ничего большаго и не требуется!-- докончилъ онъ, банально и жеманясь.
   Мадамъ де-Трёйль выпрямилась, сіяя отъ удовольствія. Эта приторная пошлость доставила ей истинное наслажденіе. Подобно всѣмъ дурно сложеннымъ женщинамъ, она только о томъ и мечтала, чтобы плѣнить своею пластическою красотой, и она знала, что ея костюмъ бициклистки могъ заставить вѣрить въ такую красоту. Правильное лицо де-Морьера нравилось баронессѣ, и она съ ума сходила отъ его шика и отъ его репутаціи.
   Онъ продолжалъ:
   -- Я каждый день буду являться смотрѣть, какъ вы берете урокъ... Можно?
   Она отвѣтила наклоненіемъ головы, и онъ закончилъ, вполнѣ искренно, думая о превосходномъ обѣдѣ этого вечера, о хорошенькихъ женщинахъ, о завтрашнихъ скачкахъ и о всемъ въ будущемъ:
   -- Какъ бы то ни было, а хорошо очутиться снова въ Парижѣ!
   Баронесса кинула на него выразительный, ласкающій, очень долгій взглядъ. И Морьеръ, видя этотъ взглядъ, рѣшилъ про себя:
   "И она тоже... Почему бы и не такъ? Въ сущности, никъ чему это не обязываетъ... А она, къ тому же, очень привлекательна!"
   Господинъ д'Аргонъ прошелъ черезъ гостиную и, стоя рядомъ съ Морьеромъ, не стѣснялся восхвалять баронессѣ "ея дивныя формы".
   Христіана издали смотрѣла на обоихъ и почти угадывала, что они говорили. Она думала, что эти два человѣка, ея мужъ, ея нѣжно любимый Жакъ, и тотъ, другой, похожи другъ на друга съ головы до пятъ. Оба одинаково одѣты, у обоихъ одинаковые вкусы и привычки, обоихъ тянетъ къ баронессѣ и къ ей подобнымъ.
   И эта дума слегка опечалила ее.
   

III.

   Въ купэ, отвозившемъ д'Аргоновъ изъ Парка Монсо въ ихъ старинный отель въ улицѣ Лиль, графъ едва отвѣчалъ женѣ. Наконецъ, удивленная такимъ непривычнымъ для нея молчаніемъ, она спросила:
   -- Тебѣ нездоровится?
   -- Нѣтъ.
   -- Такъ что же съ тобой?
   -- Ничего.
   -- Странно... У тебя видъ усталый... или недовольный. Я знаю, что не развеселишься на такомъ обѣдѣ. Но, вѣдь, намъ часто приходилось бывать и на болѣе скучныхъ... А у де-Трёйлей всегда скучаютъ, болѣе или менѣе... на этотъ разъ скучали менѣе.
   Д'Аргонъ отвѣтилъ съ видомъ досады:
   -- Не вижу я, почему бы у де-Трёйлей могло быть скучнѣе, чѣмъ у другихъ.
   -- О!-- возразила, удивленно, молодая женщина,-- Конечно, у нихъ скучнѣе!... Все такъ торжественно, до того натянуто...
   -- Ты находишь, что у нихъ натянуто, когда тамъ просто-напросто корректно?... А къ слову о томъ, что корректно: ты могла бы получше одѣться на сегодняшній вечеръ.
   -- Но я надѣла совершенно свѣжее платье,-- сказала Христіана,-- надѣла въ первый разъ.
   -- Я не говорю, что оно не свѣжее... Оно гадко, это платье. Нѣтъ въ немъ никакого шика. Вообще ты одѣваешься очень дурно.
   -- Боже мой!... я всегда въ бѣломъ.
   -- Мнѣ дѣла нѣтъ до того, въ чемъ ты. Но несомнѣнно то, что мадамъ де-Трёйль, которая во сто разъ хуже тебя, совершенно забила тебя сегодня.
   -- Еще бы!... У нея платья по пятидесяти полуимперіаловъ... лучшія модистки... а мнѣ случится дойти до четырехъ сотъ франковъ, такъ я нахожу это великолѣпнымъ... и разорительнымъ!-- договорила она, смѣясь.
   -- Но у тебя достаточно денегъ на то, чтобы быть одѣтой прилично.
   -- Прилично... да. Но я не могу состязаться съ мадамъ де-Трёйль, которая тратитъ на свой туалетъ больше, чѣмъ мы въ состояніи истратить на все.
   -- Ты преувеличиваешь.
   -- Не думаю. Она одѣвается у Монто, и тамъ только платитъ, по меньшей мѣрѣ, восемьдесятъ тысячъ франковъ... остаются еще шляпы, обувь, корсеты.
   -- А тебѣ нѣтъ надобности тратиться на корсеты.
   И, охвативши рукою гибкій станъ жены, д'Аргонъ привлекъ ее къ себѣ и нѣжно сжималъ.
   Христіана не сопротивлялась, очень счастливая, и сказала своимъ чуднымъ, ласкающимъ голосомъ:
   -- И прекрасно... Такой ты злой, когда бранишь меня!
   -- Никогда я тебя не браню.
   -- Бранишь... и очень часто. Когда мы возвращаемся съ этихъ противныхъ обѣдовъ, видъ у тебя сердитый, недовольный, ужь я не знаю отъ чего. Я бы предпочла дома оставаться, если бы ты согласился выѣзжать безъ меня.
   -- Оставлять тебя?... Да мыслимо ли это?
   -- Въ такомъ случаѣ, совсѣмъ перестать выѣзжать.
   -- Не могу я жить медвѣдемъ. Я не таковъ, какова ты. Я люблю общество.
   -- А, да, -- проговорила Христіана почти страдальческимъ тономъ.
   -- Ты, какъ будто, ставишь мнѣ это въ укоръ? Но подумай только: мнѣ тридцать два года, всю жизнь я былъ лишенъ какихъ бы то ни было развлеченій, спать ложился въ десять часовъ, вставалъ въ полдень, чтобы дни казались мнѣ не такими длинными... а они тянулись, точно и конца имъ не будетъ. Я не могъ даже визитовъ дѣлать, когда шелъ дождь: мнѣ давали такъ мало денегъ, что если бы я сталъ ѣздить въ фіакрѣ, то не на что было бы купить перчатки. Теперь я хочу свое наверстать.
   -- И не таская меня за собой, ты могъ бы такъ же точно наверстать свое.
   -- Нѣтъ... безъ тебя мое удовольствіе было бы не полно. А затѣмъ ты стала бы ревновать, если бы не бывала тамъ, гдѣ я бываю.
   Она отвѣтила убѣжденно:
   -- Значительно менѣе, чѣмъ когда съ тобой бываю... А, впрочемъ, до сихъ поръ ты не подавалъ повода къ этому.
   Она тѣснѣе прижалась къ нему и, нѣжно ласкаясь, просила:
   -- И впередъ не подашь, да?... Никогда, никогда не подавай!
   -- Милая моя,-- прошепталъ онъ любовно,-- что это тебѣ въ голову приходитъ?... Ты знаешь, что я тебя обожаю.
   Онъ прикоснулся губами къ глазамъ Христіаны и долго не отрывался отъ ея глазъ, какъ бы желая помѣшать имъ открыться для нехорошихъ видѣній. И эта ласка, нѣжная и добрая, и искренняя, не удовлетворяла ее. Молодая женщина не чувствовала въ ней той страстности, которая прежде заставляла ее вздрагивать при малѣйшемъ поцѣлуѣ мужа.
   Голосъ кучера, приказывавшаго отворить ворота, вывелъ ее изъ странной тревоги, охватившей ее. Она вошла на лѣстницу, разговаривая съ графомъ о завтрашнихъ скачкахъ.
   Онъ недоволенъ былъ тѣмъ, что ѣхать въ Отёйль предстояло просто въ викторіи, и очень озабоченно задавалъ себѣ такой необыкновенно важный вопросъ:
   -- Почему Трёйли пригласили ѣхать съ ними въ кочѣ Вонанкуровъ, а не насъ?
   Христіана отвѣтила равнодушно:
   -- Потому, что Вонанкуръ самъ назвался на приглашеніе. Нѣтъ человѣка болѣе навязчиваго, чѣмъ онъ.
   И, войдя въ свою комнату, она начала раздѣваться.
   Готовясь снять платье, Христіана взглянула на себя въ большое трюмо, наклоненное на мѣдныхъ сфинксахъ, и невольно задала себѣ вопросъ, почему Жакъ находитъ, что не къ лицу ей это платье?... Самой же ей, наоборотъ, казалось, что очень хороша она въ этомъ легкомъ, совершенно бѣломъ облакѣ, изъ котораго выдаются полныя, нѣжныя плечи. Въ эту минуту д'Аргонъ приподнялъ портьеру, отдѣлявшую его комнату отъ жениной, и спросилъ:
   -- Не нуженъ я тебѣ?
   Выходя изъ пышнаго круга облакомъ лежащаго на коврѣ у ея ногъ платья, она отвѣтила:
   -- Нѣтъ, благодарю... мнѣ ничего не нужно, я управлюсь одна.
   Она никогда не заставляла горничную дожидаться себя. Никто не помогалъ ей раздѣваться, и такъ же точно ни одинъ куаферъ не дотронулся никогда до ея прекрасныхъ волосъ, тонкихъ и тяжелыхъ. Она не выносила прикосновенія чужихъ рукъ. Примѣриваніе платьевъ разстраивало ее до слезъ. Ей противно было присутствіе постороннихъ людей въ ея комнатѣ, вмѣшательство прислуги въ ея интимную жизнь.
   Поднимая сброшенное на полъ платье, Христіана сказала:
   -- Не знаю, чѣмъ прогнѣвило тебя мое бѣдненькое платье. Оно такъ хорошо!
   -- Это ты хороша, радость моя!
   -- Если такъ, -- проговорила она, смѣясь, -- то я могла бы обходиться безъ большихъ хлопотъ о сценической постановкѣ. А ты знаешь, сценическая постановка дорога... и утомительна.
   -- Ты все толкуешь о расходахъ и о дороговизнѣ? Ну, скажи, хочешь, чтобъ я выдавалъ тебѣ больше?
   -- Никогда!-- возразила она быстро.-- Ни такъ ужь трачу слишкомъ много!
   Вступая въ бракъ, графъ сказалъ Христіанѣ, что предоставляетъ ей тратить на туалетъ ея личные доходы. Позднѣе онъ увеличилъ эту сумму до двѣнадцати тысячъ франковъ, воображая въ простотѣ сердечной, что этихъ денегъ достаточно на расходы свѣтской женщины. Онъ былъ абсолютнымъ невѣждой въ дѣлѣ женскихъ нарядовъ. Родители не давали ему денегъ въ разсчетѣ удержать его отъ безобразныхъ кутежей, и въ то время онъ въ состояніи былъ подносить женщинамъ только цвѣты и конфекты. Едва получивши возможность распоряжаться своимъ достаткомъ, Жакъ д'Аргонъ женился, не имѣя ни малѣйшаго понятія о томъ, что отлично извѣстно всѣмъ молодымъ людямъ его круга. Онъ былъ убѣжденъ, что на двѣнадцать тысячъ франковъ женщина можетъ одѣваться восхитительно. Такъ, впрочемъ, и дѣлала Христіана. Она всегда была одѣта очень изящно, но... относительно просто. Слишкомъ умная и чуткая для того, чтобы не понять, что кидающіяся въ глаза вещи должны быть безукоризненны до совершенства и получены изъ самыхъ лучшихъ мастерскихъ, она одѣвалась очень скромно, немного тускло, придерживаясь однообразной гаммы, состоящей, главнымъ образомъ, изъ бѣлаго и сѣраго цвѣтовъ. Платья на ней всегда были прямыя, очень гладкія, даже тогда, когда нарядными казались тѣмъ, кто ничего не понималъ въ ихъ отдѣлкѣ. Отсутствіе корсета не обусловливалось у нея ни претензіей, ни аффектаціей. Не носила она корсета просто потому, что съ дѣтства его не надѣвала, и позднѣе не могла къ нему привыкнуть. А такъ какъ она не могла и не хотѣла стягиваться, то,-- согласно требованію моды,-- и была недостаточно тонка въ таліи. Такъ же точно ея волосы, удивительно густые и мягкіе,-- настоящій шелкъ,-- не выгораживались такъ, какъ то требовалось, потому, что она сама ихъ причесывала, боясь всякихъ искусственныхъ завивокъ и гофрировокъ, "съ ручательствомъ на десять дней". Вообще, госпожа д'Аргонъ была слишкомъ хороша естественно для того, чтобы выиграть отъ дѣланныхъ прикрасъ. Она это знала и оставалась такою, какою ее Богъ создалъ, порѣшила про себя, что не ея амплуа быть кокеткой и изъ своего амплуа выходить ей не слѣдуетъ.
   Вполнѣ правдивая сама съ собою, она безъ ложной скромности была увѣрена въ своей красотѣ и безконечно этимъ счастлива.
   Любящая и нѣжная, чувственная и страстная, она сознавалась, что еслибъ ей предоставлено было выбрать образецъ, по которому она желала бы быть созданною, то она, безъ колебаній, выбрала бы свою собственную особу. Она наивно была убѣждена, что,-- какова ни есть,-- она обладаетъ всѣмъ, что можетъ сдѣлать счастливымъ Жака. И она обожала своего мужа, находила его красавцемъ, великодушнымъ, изящнымъ, ни съ кѣмъ несравнимымъ. Еслибъ она признала, что онъ когда-нибудь можетъ перестать ее любить, она умерла бы безъ малѣйшаго сожалѣнія.
   И онъ любилъ Христіану, какъ только могъ любить, когда видѣлъ ее такою красивою, восхищавшею его своею беззавѣтною нѣжностью. Но въ обществѣ, среди другихъ женщинъ, болѣе расфранченныхъ, болѣе "шикъ", болѣе искусственно хорошенькихъ, чѣмъ она, Жакъ почти злился на нее за то, что не умѣетъ она "пользоваться" своею красотой.
   Въ то время, какъ она обнимала его, уже забывши о томъ, что онъ ей предлагалъ, д'Аргонъ, держась упрямо за свою идею, любовно настаивалъ:
   -- Ну, слушай, хочешь пятнадцать тысячъ?... Не сокровище это неисчерпаемое, конечно.
   Она мягко отказалась, упрямясь съ своей стороны:
   -- Да не надо же!... Съ меня довольно, говорю тебѣ. Къ тому же, три тысячи франковъ заставили бы тебя сократить другіе расходы и стѣсниться во многомъ, и они ничто по отношенію къ тому, что я могла бы на нихъ прибавить. Для чего же стараться сдѣлать то, чего не можемъ мы сдѣлать? Изъ-за чего пускаться въ невозможную борьбу?... Нельзя же всѣмъ жить одинаково. Мы молоды, здоровы, счастливы... я, по крайней мѣрѣ!... Нѣтъ у насъ только большихъ денегъ. У де-Трёйлей деньги огромныя... нѣтъ у нихъ остального.
   -- Какъ нѣтъ остального?
   -- Очень просто, я не нахожу ихъ ни молодыми, ни красивыми, ни сильными.
   -- Но баронессѣ нѣтъ и тридцати лѣтъ.
   -- А!... въ такомъ случаѣ, она плохо сохранилась. Это еще печальнѣе.
   Д'Аргонъ спросилъ:
   -- По-твоему, мадамъ де-Трёйль не хорошенькая?
   -- Нѣтъ, не хорошенькая. Она, быть можетъ, красавица... для тѣхъ, кто любитъ такой родъ красоты.
   -- Требовательна же ты!
   -- За то есть люди слишкомъ ужь не требовательные.
   Онъ спросилъ еще:
   -- Не замѣтила ты, что Морьеръ какъ-то особенно приставалъ къ ней сегодня?
   -- Всѣ мужчины, кажется, всегда особенно пристаютъ къ ней...-- и, смѣясь, она добавила:-- даже ты!
   Д'Аргонъ сталъ оправдываться съ нѣкоторымъ смущеніемъ:
   -- Ну, я?... Это твоя фантазія!... Начать съ того, что я хорошъ съ ея мужемъ и...
   -- О!... что до этого...
   -- И затѣмъ, повторяю, я тебя люблю!
   -- Когда мы совсѣмъ одни, какъ теперь. А въ обществѣ... ищи-свищи!-- какъ говоритъ Розета.
   -- Хорошо бы ты сдѣлала, если бы не повторяла того, что говоритъ мадамъ де-Живрэ.
   -- Ты ее не любишь?
   -- Люблю весьма умѣренно... она дурно воспитана.
   -- То-есть правдива и въ обманъ не дается. Не приходитъ въ наивный восторгъ на вѣру отъ людей за ихъ патентованный шикъ, признанный всѣми. Она хочетъ сама разобрать, сама рѣшить.
   -- Не имѣетъ она права быть такою разборчивой... сама-то она даже не хорошенькая.
   -- Ты находишь?... Поди, спроси на этотъ счетъ мнѣніе мосьё Саломона.
   -- Почему ты говоришь всегда "мосьё" Саломонъ, вмѣсто того, чтобы говорить, какъ всѣ, графъ Саломонъ?
   -- Потому, что никогда никого не титулую... развѣ когда знакомлю. Не французскій это обычай. Это растà {Rasta -- сокращенное rastaquère, иностранецъ, преимущественно -- "экзотическій" человѣкъ,-- бульварное словечко, выражающее призрѣніе парижанъ ко всему чужеземному.} до гадости!
   -- Но разъ Саломонъ такъ дорожитъ своимъ титуломъ...
   -- Дорожитъ въ мѣру того, сколько за него заплатилъ, какъ дорожитъ люстрой де-Трёйлей и, вообще, всѣмъ, что купилъ за свои денежки.
   -- Пора и спать, милая.
   Христіана опустила руки, которыми обвивала шею мужа, поднялась съ кушетки и стала ходить по комнатѣ, заканчивая свой туалетъ. Д'Аргонъ взялся за портьеру, чтобы пройти въ свою комнату, и, пріостановившись, спросилъ:
   -- Завтра на тебѣ будетъ хорошенькій туалетъ?
   -- Завтра?
   -- Да... для скачекъ въ Отёйлѣ.
   -- А, я и забыла совсѣмъ про эти скачки... надѣну бѣлое шерстяное платье, которое очень мнѣ къ лицу.
   -- Опять бѣлое!
   -- Всегда... любимый мною цвѣтъ.
   Графъ вышелъ, но тотчасъ же вернулся.
   -- А, кстати!... Я и забылъ тебя спросить.
   -- Что такое?
   -- Какого ты мнѣнія о моемъ другѣ Морьерѣ?
   -- Я его такъ мало знаю.
   -- Ба!...Не такъ трудно, кажется, съ перваго раза разобрать, что онъ такое и чего стоитъ.
   Она сказала, уклоняясь отъ прямого отвѣта:
   -- Не настолько я проницательна.
   -- Но, вѣдь, смотрѣла же ты на него, я думаю... и можешь высказать свое мнѣніе о его наружности?
   -- Онъ очень милъ... на тебя похожъ.
   -- Ты бредишь!... Онъ во сто разъ лучше меня!
   -- Не нахожу этого... оба вы одинаково ловки и стройны... у обоихъ одинаковые голубые глаза и взъерошенные усы, небольшіе и свѣтлые, какъ волосы ребенка...-- и, улыбаясь, она продолжала:-- Мнѣ сдается даже, что ты постарался всѣми способами усилить это сходство, отъ котораго ты не прочь, я думаю...такъ какъ мосьё де-Морьеръ твой идеалъ. Ты носишь одну съ нимъ прическу, ерошишь усы, какъ онъ.
   Слегка раздосадованный, д'Аргонъ спросилъ:
   -- Въ концѣ-концовъ, нравится онъ тебѣ или нѣтъ?
   -- Нравится очень своею внѣшностью.
   -- Изъ чего заключить надо, что совсѣмъ не нравится морально?
   -- Совсѣмъ нѣтъ... прости, не успѣла составить о немъ мнѣнія.
   -- А сегодня впечатлѣніе получилось дурное?
   -- Сегодня я нашла, что слишкомъ исключительно занимаетъ его кантъ... и шикъ... и, вообще, все мелочное и дѣланное.
   -- Это мадамъ де-Живрэ позаботилась заранѣе отрекомендовать тебѣ Андре?
   -- Никогда Розета не говорила мнѣ про мосьё де-Морьера ничего иного, какъ то, что изъ всѣхъ своихъ двоюродныхъ братьевъ она любитъ одного его.
   -- Дѣло въ томъ, что мадамъ де-Живрэ не очень-то долюбливаетъ всю свою родню и много лучше относится къ друзьямъ.
   -- Да это же и вполнѣ естественно! Друзей мы выбираемъ себѣ по вкусу, тогда какъ родню мы принуждены принимать такою, какова она есть.
   -- Во всякомъ случаѣ, ты сдѣлаешь мнѣ большое удовольствіе, если завтра будешь любезна съ Морьеромъ.
   -- Завтра?... гдѣ?
   -- Въ Отёйлѣ... онъ будетъ тамъ непремѣнно.
   -- Да... онъ ѣдетъ съ Трёйлями.
   -- А-а!-- проговорилъ Жакъ, закусывая усы.-- Нисколько не удивляюсь... Онъ будетъ славой подводы!
   И, помолчавши, онъ добавилъ:
   -- Вотъ этотъ кочъ будетъ шикъ... какъ всегда, впрочемъ!
   Онъ, видимо, терзался тѣмъ, что не удалось ему попасть въ экипажъ Трёйлей. Онъ оставался озабоченнымъ комбинаціями, которыя помогли бы ему этого добиться.
   А Христіана, немного раздраженная такою мелочностью, не выдержала и сказала:
   -- Ну, и тѣмъ лучше для него!
   Д'Аргонъ взглянулъ на нее и возразилъ недовольнымъ тономъ:
   -- Странно мнѣ это!... Умна ты, несомнѣнно, а есть оттѣнки, которыхъ ты никогда не поймешь!
   -- Очень опасаюсь этого!
   Не замѣчая ироніи, онъ продолжалъ:
   -- Какъ не понимаешь ты простой вещи, что пріятно, когда на тебя смотрятъ, какъ на украшеніе... когда ты ѣдешь въ экипажѣ, на который всѣ заглядываются, которымъ всѣ восхищаются?
   -- Мнѣ доставляетъ много больше удовольствія ѣхать въ моемъ собственномъ экипажѣ, въ особенности когда экипажъ красивъ и хороша запряжка, а это у насъ есть, и ничуть я не нуждаюсь въ томъ, чтобы на меня смотрѣли.
   -- И никогда съ такими идеями въ головѣ ты ничего не добьешься.
   -- Но чего же ты хочешь, чтобъ я добивалась?
   -- Быть женщиной, которая "подаетъ ля" {La -- музыкальная нота, по которой настраиваются инструменты. "Donner le la" -- давать тонъ.}, какъ говоритъ мадамъ де-Живрэ, словечки которой ты любишь повторять.
   -- Э! Ни малѣйшаго желанія я не имѣю быть такою женщиной... Вкусы у меня скромные, тщеславіе умѣренное, вѣрнѣе же сказать -- никакого нѣтъ... Я довольна судьбой и недостаетъ мнѣ только одного...
   -- Чего?
   -- Ребенка.
   -- А я и безъ него обойдусь!-- и онъ разсмѣялся.-- Ты все еще сердишься на меня за то, что я не придалъ трагическаго значенія тогдашнему случаю съ тобой. Признаюсь чистосердечно, не оплакивалъ я его.
   -- Не сержусь, а непріятно мнѣ, что чувства наши расходятся въ этомъ, вотъ и все!
   -- Нѣтъ, лучше безъ дѣтей... то-есть безъ заботъ... И много бы ты выиграла, если бы твоя хорошенькая талія, которою ты такъ дорожишь, изуродовалась и сама бы ты начала блекнуть.
   -- Я знаю женщинъ, которыя не поблекли и не изуродовались, хотя у нихъ и есть дѣти... Несомнѣнно одно, что изуродованная или нѣтъ, я хочу имѣть дѣтей!
   Д'Аргонъ разсѣянно поцѣловалъ ея глаза и, указывая на часы, сказалъ:
   -- Взгляни, пожалуйста... Мы совсѣмъ съ ума сходимъ. Три часа, давно бы спать слѣдовало.
   И онъ тихо вышелъ изъ комнаты.
   

IV.

   Госпожа д'Аргонъ, давно уже готовая, ходила взадъ и впередъ по гостиной въ ожиданіи экипажа, о которомъ не докладывали, въ то время, какъ ея мужъ, усѣвшись въ большое кресло, мирно читалъ газету. Наконецъ, удивленная такимъ продолжительнымъ ожиданіемъ, Христіана спросила:
   -- Не случилось ли чего-нибудь?... Экипажъ такъ запаздываетъ.
   Не переставая читать, графъ отвѣтилъ:
   -- Нѣтъ... пріѣдемъ во-время.
   Она снова принялась ходить, немного раздражаясь. На скачки она ѣздила неохотно и не часто потому, что любила проводить воскресенья дома. Не привлекали ее также и люди, которыхъ она тамъ встрѣчала. Надоѣдали ей всѣ эти ничтожные господа съ ихъ поразительными банальностями, на которыя необходимо было отвѣчать. Но скачки сами по себѣ нравились ей и занимали ее, и разъ уже приходилось претерпѣть всѣ непріятности наряжанія, переѣзда, выраженій восторговъ, уваженія или даже нѣжности цѣлой толпы корректныхъ надоѣдальщиковъ, модно одѣтыхъ и щегольски приличныхъ, она желала, по крайней мѣрѣ, въ видѣ вознагражденія, видѣть скачки сполна.
   -- Я увѣрена, что сломано что-нибудь,-- волновалась она.-- Надо позвонить... Почему лошади не готовы?-- обратилась она къ вошедшему лакею.
   Онъ отвѣтилъ, что лошади поданы, не дошло только двухъ или трехъ минутъ до половины третьяго, и не докладывали, ожидая, чтобы пробили часы.
   -- Какъ половина третьяго? Выѣзжаемъ всегда въ два часа.
   -- Графу угодно было такъ приказать... графъ сказалъ, ровно въ два съ половиной.
   Христіана обратилась къ мужу:
   -- Вы приказали подавать къ двумъ съ половиной?
   -- Весьма возможно.
   -- Это почему же?
   -- Ошибся, должно быть.
   Мужъ отвѣчалъ неохотно и Христіана почуяла какую-то комбинацію въ этомъ измѣненіи обычнаго порядка. Подъѣзжая къ Отёйлю, они очутились въ тройномъ ряду экипажей, подвигавшихся впередъ бокъ-о-бокъ и касавшихся другъ друга при малѣйшей остановкѣ. Тутъ молодая женщина разгадала и самую комбинацію. Никогда не случалось имъ тащиться въ такой сутолокѣ, обыкновенно они проѣзжали это мѣсто получасомъ раньше. Графу захотѣлось попасть въ волну запаздывающихъ, то-есть въ элегантную волну. Утѣшившись въ томъ, что не удалось ему попасть въ кочъ Трёйлей, онъ рѣшилъ щегольнуть передъ знатоками полученною изъ Лондона немного тяжелою викторіей и парою ирландскихъ лошадей, статныхъ и рѣзвыхъ, потряхивающихъ головами, изукрашенными розовыми гвоздиками. Не доѣзжая до мѣста, Трёйли обогнали д'Аргоновъ. Трёйль, безупречно корректный, сидѣлъ рядомъ съ госпожею Вонанкуръ въ головокружительномъ туалетѣ, зеленомъ и темно-фіолетовомъ. Баронесса, неизмѣнно вѣрная цвѣтамъ, которые дураки предписали брюнеткамъ, была въ кораллово-красномъ платьѣ изъ китайской тафты съ чудовищными рукавами и въ большой шляпѣ, обильно отдѣланной перьями, огненными, кораловыми и розовыми. Все это было очень удачно и изящно, хотя и слишкомъ ярко, но отмѣчено,-- съ перваго же взгляда опытныхъ глазъ д'Аргона,-- мастерствомъ самаго знаменитаго портного. Рядомъ съ баронессой сидѣлъ ея отецъ, совсѣмъ багровый, въ сѣрой шляпѣ. Напротивъ -- Морьеръ съ холоднымъ и скучающимъ видомъ оглядывалъ полузакрытыми глазами толпу, любопытно смотрящую на изящество, которое онъ олицетворялъ своею особой. Вонанкуръ, болтливый и скромный, суетливый и тихонькій, въ одно и то же время, упивался честью, которую ему сдѣлали, взявши съ собой, и всѣми силами старался подслужиться и напредки. Съ ними же былъ графъ Дюпюи, господинъ лѣтъ тридцати пяти, безобразный, глупый и злой, съумѣвшій какими-то невѣдомыми путями, безъ денегъ, безъ какихъ бы то ни было достоинствъ, пролѣзть въ первые ряды этого крѣпко замкнутаго общества. Красный кочъ на желтомъ ходу такъ и сверкалъ на солнцѣ, а четверикъ рыже-саврасыхъ выступалъ неторопливо, побрякивая сбруей.
   Почти въ то самое время, какъ кочъ объѣхалъ викторію д'Аргоновъ, съ ними поравнялся экипажъ де-Живрэ. Съ минуту они двигались бокъ-о-бокъ. Маленькая де-Живрэ, веселая, какъ зябликъ,-- вся въ жемчужно-сѣромъ крепонѣ и на головѣ съ "канотьеркой" изъ соломенной рогожи, украшенной крыльями чайки, -- оглядывала все окружающее насмѣшливымъ и задорнымъ взглядомъ. И когда графъ Саломонъ, сидѣвшій на заднемъ мѣстѣ коча, продолжительно сморкался, громко, точно труба, мадамъ де-Живрэ указала на него концомъ зонтика и сказала Христіанѣ, бывшей въ ту минуту почти рядомъ съ нею:
   -- Что ни говорите, этотъ бутузикъ -- волосъ въ маслѣ де-Трёйлей!
   Мадамъ д'Аргонъ засмѣялась въ то время, какъ ея мужъ тревожно оглядывался кругомъ, опасаясь, какъ бы не услыхалъ кто, и возсылалъ мольбы къ небу о томъ, чтобы перемѣщеніе экипажей отодвинуло подальше отъ нихъ компрометирующую сосѣдку. Вдругъ онъ оглянулся, чтобы посмотрѣть на красивую запряжку викторіи, подъѣзжавшей справа, очень далеко отъ де-Трёйлей, но на одномъ разстояніи съ ними. Обратившись къ женѣ, д'Аргонъ тронулъ ее за руку и проговорилъ очень тихо:
   -- Вотъ потѣха!.. Бланшъ Лакомбъ подъѣдетъ въ одно время съ Трёйлями!
   Графиня едва замѣтила высокую дѣвушку съ черными бровями, съ огромными рѣсницами и съ темнымъ пушкомъ на верхней губѣ. Но мадамъ де-Живрэ указала на нее мужу, говоря:
   -- Забавно это!... Она похожа на "Агарь"!... На мѣстѣ де-Трёйля я обмѣнила бы съ удовольствіемъ!
   И такъ какъ она начала, смѣясь, оглядываться кругомъ, господинъ де-Живрэ спросилъ:
   -- Что вы ищете?
   -- Трехцвѣтную кокарду... невдалекѣ долженъ быть экипажъ, везущій чиновный народъ.
   Онъ въ свою очередь разсмѣялся и отвѣтилъ:
   -- Весьма вѣроятно.
   Страсть Лакомбъ І-й къ людямъ, власть имѣющимъ, безконечно забавляла весь кружокъ де-Трёйлей.
   Конечно, она обманывала Трёйля потѣшнѣйшимъ образомъ со всякимъ, кому угодно было ей въ томъ помочь, но когда ей удавалось залучить персону политическую и правительственную, ея восторгу не было границъ. Министры, депутаты, директоры департаментовъ,-- всѣ были ей на руку. Скверно пріобрѣтенные чины, купленные титулы, позорно полученные ордена внушали ей благоговѣйное уваженіе, повергали ее въ безпредѣльные экстазы. Дѣвушка, вытащенная изъ уличной грязи людьми свѣтскими и богатыми, постоянно вышучивавшими при ней все чиновное, млѣла отъ восхищенія передъ всякимъ оффиціальнымъ лицомъ, самымъ смѣхотворнымъ и негоднымъ. Для нея чиновничество представляло собою "Дворъ". И слово это, которое она писала съ большой буквы, означало, въ ея понятіяхъ, верхъ изящества и вершину всякихъ почестей. Для пріятелей де-Трёйля было развлеченіемъ разспрашивать ее и узнавать отъ нея имена знакомыхъ ей людей, которыя она перечисляла съ истиннымъ наслажденіемъ.
   Д'Аргонъ оглядывалъ поочередно туалеты баронесы и танцовщицы. Обѣ были въ красномъ, обѣихъ одѣвалъ, очевидно, Монто. А такъ какъ мадамъ де-Трёйль осматривала тоже съ высокомѣрнымъ одобреніемъ любовницу своего мужа, то графъ указалъ Христіанѣ на баронессу и прочувствованнымъ тономъ сказалъ:
   -- Нѣтъ, сколько такта въ этой женщинѣ!... Вотъ тактъ!...
   Христіана только плечами пожала. Отъ всѣхъ этихъ исторій ей тошно становилось. Что она ни дѣлала, но никакъ не могла восхищаться этимъ тактомъ, основаннымъ на компромиссахъ и неряшливой терпимости. Вмѣсто того, чтобы, по мѣрѣ знакомства съ обществомъ, въ которомъ она жила, лучше понять этотъ кругъ людей, она непримѣтно доходила до глубокаго отвращенія. И думалось ей, что на этой залитой солнцемъ дорогѣ, во всѣхъ этихъ экипажахъ, наполненныхъ блестящими туалетами, только и есть дрянныя души, готовыя на всякія притворства и на весь свѣтскій цинизмъ. Она стала искать глазами мадамъ де-Живрэ, чтобы взглядомъ отдохнуть на ея веселомъ и остроумномъ лицѣ, которое она такъ любила, но вереница экипажей слѣва двинулась рысью, и Христіана увидала коляску де-Живрэ исчезающею на поворотѣ. И молодая женщина до пріѣзда на мѣсто не проговорила ни слова, оставалась немного печальною. Она видѣла, какъ вышли изъ коча приглашенные Трёйлями, и проводила ихъ разсѣяннымъ взглядомъ. Одинъ графъ Дюпюи остановился у края дороги и какъ будто поджидалъ кого-то. Выходя изъ экипажа, Христіана оглянулась машинально назадъ и увидала Бланшъ Лакомбъ, съ которой поздоровался Дюпюи и предложилъ руку, чтобы провести танцовщицу. И мадамъ д'Аргонъ подумала, что, вѣроятно, подслуживаясь такимъ образомъ, этотъ господинъ, безъ ума, безъ "внѣшности", безъ денегъ и безъ имени, ухитрился пролѣзть въ общество, къ которому не принадлежалъ, и мало-по-малу занялъ въ немъ видное положеніе.
   Христіана тотчасъ же попросила мужа провести ее къ мадамъ де-Живрэ, сидѣвшей, по всей вѣроятности, на своемъ обычномъ мѣстѣ. Было условлено, что пріѣхавшая ранѣе прибережетъ стулья. Графъ поворчалъ немного.
   -- Довольно странная фантазія вѣчно липнуть къ мадамъ де-Живрэ! Ее не любятъ, сама знаешь.
   -- И дурно дѣлаютъ... а мнѣ это рѣшительно все равно, и ей тоже...
   -- Все равно!... Мило это необыкновенно!... Подумаешь, право, будто ни до кого тебѣ дѣла нѣтъ!
   -- Мнѣ кажется...
   Не зная, что она хотѣла сказать, онъ перебилъ ее:
   -- Тебѣ кажется вздоръ!... Надо нравиться, если мы можемъ... и, во всякомъ случаѣ, не задирать общественное мнѣніе, если хотимъ имѣть успѣхъ.
   -- Въ чемъ успѣхъ? Слушая тебя, можно подумать, что мы хлопочемъ о полученіи мѣста. Какой тебѣ нуженъ успѣхъ? Чѣмъ же ты хочешь быть еще, кромѣ того, что ты есть?
   -- Я хочу, для тебя и для себя, занять такое положеніе, какого мы еще не имѣемъ.
   Не отдавая себѣ отчета въ томъ, что онъ дѣлаетъ, д'Аргонъ вертѣлся вокругъ paddock'а {Paddock -- англійское слово, перешедшее на французскій языкъ, огороженное мѣсто для лошадей.}, забывая провести жену къ госпожѣ де-Живрэ. Христіана спросила, улыбаясь:
   -- Ты долго будешь такъ кружиться со мной?
   Онъ извинился.
   -- Прости... я забылъ о твоемъ свиданіи. Мнѣ такъ хотѣлось бы, чтобы ты поняла жизнь по-настоящему.
   -- То-есть по-твоему?
   -- Именно, мы такъ были бы счастливы!
   Она прошептала со слезами на глазахъ:
   -- А теперь этого нѣтъ?
   Онъ отвѣтилъ въ искреннемъ порывѣ:
   -- О, есть, несомнѣнно, есть! Я хочу только сказать, что еще было бы лучше, если бы мы оба одинаково смотрѣли на вещи...-- и, помолчавши немного, онъ прибавилъ:-- Будь любезна съ Морьеромъ, прошу тебя.
   -- Ты уже говорилъ мнѣ это вчера вечеромъ. Но почему же ты думаешь, что я могла бы быть нелюбезною съ человѣкомъ, котораго я знаю за твоего лучшаго друга?Только... мнѣ кажется, что я-то совсѣмъ не нравлюсь ему.
   Замѣтивши, что онъ смотритъ на нее чуть не съ отчаяніемъ, она сказала:
   -- Почему ты такъ хлопочешь о томъ, чтобъ я понравилась мосье де-Морьеру?
   Онъ отвѣтилъ, направляясь къ де-Живрэ, которыхъ только что увидалъ:
   -- Потому, что онъ дѣлаетъ репутаціи и успѣхъ въ обществѣ.
   Когда д'Аргонъ устроилъ жену рядомъ съ мадамъ де-Живрэ и спросилъ, не нуженъ ли онъ ей, Христіана отвѣтила просто:
   -- О, ни на что ровно!
   И молодая женщина почувствовала даже нѣкоторое облегченіе, когда онъ удалился.
   Госпожа де-Трёйль прошла подъ руку съ де-Морьеромъ. Они поклонились, не останавливаясь, и Христіанѣ почудилось, будто они про нее говорятъ. Такъ это и было. Маленькая де-Живрэ своимъ тоненькимъ ушкомъ разслышала ихъ слова и обратилась къ графинѣ:
   -- Они находятъ, что вы дурно одѣваетесь.
   -- Жакъ говоритъ то же.
   Де-Живрэ окинулъ взглядомъ молодую женщину, такую свѣженькую въ бѣломъ платьѣ, и спросилъ:
   -- Даже сегодня?
   Она разсмѣялась:
   -- Нѣтъ, сегодня не критиковалъ... нашелъ даже, что это почти хорошо.
   -- Въ добрый часъ! Не то ужь былъ бы онъ слишкомъ требователенъ. Не правда ли, Розета?
   Госпожа де-Живрэ, занятая своимъ кузеномъ Морьеромъ и баронессой, не отвѣтила на вопросъ мужа и, но всегдашнему своему обыкновенію, преслѣдовала свою идейку.
   -- Бѣдняга Андре! Вотъ человѣкъ, который все имѣлъ для того, чтобы быть прелесть какимъ!
   -- А теперь... развѣ не таковъ онъ?-- спросила удивленная Христіана.
   -- Да... конечно... но совсѣмъ онъ одурѣлъ отъ шика... только и думаетъ о шикѣ... Живетъ шикомъ и для шика.
   Госпожа д'Аргонъ спросила, улыбаясь:
   -- Я думала, что онъ живетъ также для нея или, вѣрнѣе, для нихъ...
   -- Для нихъ тоже, но подъ условіемъ, чтобъ и онѣ были "шикъ"! Женщина можетъ быть хороша собой, добра, умна, очаровательна, но для него она не существуетъ, если у нея нѣтъ шика. Сегодня онъ завтракалъ у насъ, и я чуть не поссорилась съ нимъ.
   -- Изъ-за чего?
   -- Изъ-за вчерашняго вечера.
   Она смолкла по знаку мужа, и Христіана подумала: "Они обо мнѣ говорили".
   Госпожа де-Живрэ продолжала:
   -- И если, наоборотъ, у женщины есть шикъ, то ему дѣла нѣтъ до того, что она зла и глупа... и, кромѣ того, еще дурна собой.
   -- Въ настоящую минуту онъ вправѣ быть болѣе разборчивымъ,-- замѣтилъ господинъ де-Живрэ,-- мадамъ де-Трёйль очень красива.
   -- А, такъ мадамъ де-Трейль...-- начала было Христіана.
   -- Нѣтъ еще, конечно... Онъ же вернулся всего два дня назадъ. Но, повидимому, она ему нравится и занятъ онъ ею страшно.
   -- А она,-- заявила мадамъ де-Живрэ,-- не стѣсняясь, уже свиститъ передъ дискомъ...
   Графиня повторила вопросительно:
   -- Свиститъ передъ дискомъ?..
   -- Это значитъ: путь свободенъ -- пояснилъ г. де-Живрэ и, обратившись къ женѣ, продолжалъ:-- Видите, Розета, вашъ языкъ настолько.... богатъ, что даже друзья васъ не понимаютъ... Я полагаю, что лучше бы...
   Она перебила мужа:
   -- Оставьте, пожалуйста! Вы знаете, что со мною ровно ни къ чему не приведутъ наставленія.
   -- Вы не понимаете, что нельзя говорить такъ, какъ вы говорите.
   -- Понимаю, отлично понимаю! А дальше что? Какія ни принимай я хорошія рѣшенія, сколько ни остерегайся, а какъ заговорю... и ищи свищи... все попрежнему, я ужь знаю... да и вы тоже...
   Къ нимъ подходилъ графъ Дюпюи,-- ротъ сердечкомъ, поклоны мягкія. Онъ безъ приглашенія взялъ стулъ, сѣлъ и, высоко заложивши ногу на ногу, заговорилъ съ вульгарною развязностью:
   -- Видѣли?... Хороша штука! Мы пріѣхали рядышкомъ, колесо въ колесо, съ Лакомбъ... то мы впереди, то она впереди, то бокъ-о-бокъ... Баронесса -- одинъ шикъ, просто, головокружительна, mon cher!... Впрочемъ, я думаю, что, въ сущности, это доставляетъ ей удовольствіе... Въ своемъ родѣ тоже часть обстановки. А она любитъ, чтобъ и эта статья была на славу, какъ и все остальное... Мнѣ иногда приходитъ въ голову вопросъ, не сама ли она выбираетъ туалеты и заказываетъ -- "какъ на самой", и видъ такой выходитъ, точно двѣ родныхъ сестрицы... Милые они люди, Трёйли... а нравы у нихъ диковинные.
   Никто ему не отвѣтилъ, и онъ спросилъ:
   -- Подъѣзжая, вы, конечно, видѣли Лакомбъ?
   Мадамъ де-Живрэ терпѣть не могла Дюпюи. Она находила его скучнымъ и нахальнымъ. Хотя ей далеко не симпатичны были и Трёйли, ее, все-таки, злило, что этотъ господинъ, постоянно пользовавшійся ими, ихъ широкимъ житьемъ и даже,-- какъ говорили,-- ихъ кошелькомъ, позволяетъ себѣ нападать на нихъ такъ беззастѣнчиво и гадко. Поднявши свою маленькую головку, какъ въ дни битвъ, она проговорила сухо:
   -- Я не видала, какъ пріѣхала мадемуазель Лакомбъ... но видѣла ее здѣсь, когда вы вели ее подъ руку.
   Графъ Дюпюи сдѣлалъ движеніе, подыскивая отвѣтъ, но мадамъ де-Живрэ разошлась уже и продолжала:
   -- Это меня, знаете, нисколько не шокируетъ... Я отлично понимаю, что, имѣя такихъ милыхъ и полезныхъ друзей, какъ Трёйли, поневолѣ закрываешь глаза на ихъ маленькія слабости... и, когда нужно, протягиваешь имъ руку помощи, при всей своей личной щекотливости по части нравовъ.
   Онъ отвѣтилъ съ апломбомъ:
   -- Вы совершенно правы. Надо быть снисходительнымъ къ другимъ и помнить, что никто не совершенство.
   Черезъ секунду онъ ушелъ.
   -- Вѣдь, это нелѣпо!-- проговорилъ де-Живрэ, полу-піутя, полу-серьезно.-- Что вамъ за охота связываться съ этимъ скотомъ? Была минута, когда я думалъ, что онъ разсердится.
   -- Разсердится?... Ну, вотъ еще!... Чтобы потомъ имѣть дѣло съ вами? Не такъ онъ глупъ, чтобы рисковать чѣмъ-нибудь изъ-за пустяковъ. О, вы совсѣмъ его не знаете!
   Де-Живрэ началъ было возражать, но она стояла на своемъ:
   -- Да нѣтъ же, говорю я вамъ!... Если бы вмѣсто васъ,-- милаго малаго, очень умнаго, добродушнаго и веселаго, не имѣющаго ничего общаго съ "послѣднимъ крикомъ",-- былъ бы такой господинъ, какъ... какъ Андре де-Морьеръ, напримѣръ, я посдержалась бы... Тогда дуэль покрыла бы его славой, и изъ-за этого онъ, пожалуй, рискнулъ бы своею шкурой... А съ вами, мой бѣдный другъ, ни малѣйшей славы не получишь отъ того, что "скрестишь шпаги", ничего ровно не выиграешь, зная почти навѣрное, что проткнутъ тебя, какъ улитку.
   -- А, такъ вотъ это какой господинъ!-- сказала госпожа д'Аргонъ, смотря вслѣдъ графу Дюпюи, исчезавшему въ толпѣ.
   -- Ботъ какой!... Что вы хотите этимъ сказать? Онъ такой господинъ, какъ другіе... А, вотъ и Андре!
   Морьеръ поклонился госпожѣ д'Аргонъ и, поднимая голову, окинулъ ее всю взглядомъ своихъ голубыхъ глазъ, умѣвшихъ отлично все разсмотрѣть въ то время, какъ они, казалось, будто ласкали только.
   Розета подвинула ему ногой стулъ и сказала:
   -- Присядешь тутъ?
   Онъ отвѣтилъ съ шутливою любезностью, мягко звучавшею въ его голосѣ:
   -- Присяду... если вамъ угоденъ буду.
   И, обратившись къ графинѣ, онъ спросилъ:
   -- Развѣ д'Аргона нѣтъ?
   -- Вотъ онъ,-- отвѣтила Христіана, указывая на мужа, сидѣвшаго съ госпожею де-Трёйль въ нѣсколькихъ шагахъ отъ нихъ.
   Госпожа де-Живрэ спросила:
   -- Ты держалъ?... за кого?
   -- За Swanhot'а, его не побьютъ.
   -- А!... тѣмъ лучше для него... и для тебя!
   -- Онъ уже показалъ себя... и онъ настолько сильнѣе...
   Видя, что Христіана не слушаетъ и смотритъ вдаль, онъ не кончилъ и проговорилъ:
   -- Мы увлеклись скачками, не сообразивши, что это нисколько не занимаетъ мадамъ д'Аргонъ.
   -- Что такое?-- сказала графиня, не слыхавшая ничего, кромѣ своего имени.
   -- Я говорю, что мы можемъ наскучить вамъ разговоромъ о предметѣ, который вы не любите...
   -- О, нисколько... я не слушала,-- отвѣтила она разсѣянно.
   Морьеръ взглянулъ на нее, смущенный и поистинѣ озадаченный тѣмъ малымъ значеніемъ, какое онъ имѣлъ въ глазахъ молодой женщины. Онъ не привыкъ къ такому безцеремонному обращенію.
   Розета смутно угадала, что происходитъ въ немъ, и насмѣшливо спросила:
   -- Что, ошеломленъ?... Знаешь, позволь мнѣ еще секундочку понадоѣдать мадамъ д'Аргонъ... Я хочу сказать тебѣ одну вещь.
   -- Что именно?
   -- Ты милъ будешь, если устроишь мнѣ одно маленькое пари.
   Онъ сдѣлалъ гримасу:
   -- Ты не можешь поручить Анри?
   -- Нѣтъ, онъ никогда не держитъ... и понятія не имѣетъ, какъ это дѣлается.
   -- Ну, а я-то?... Неужели ты воображаешь, что я съ своими пари хожу въ эти грязныя коробки?... Все это устраивается заранѣе.
   -- Это ничуть не помѣшаетъ тебѣ отнести мои десять хорошенькихъ полуимперіаловъ... Вотъ бери и отправляйся.
   Морьеръ поднялся съ мѣста.
   -- Сейчасъ вернусь съ билетами.
   Розета сказала:
   -- Вонъ и папа Саломонъ тащится,-- и, обратившись къ графинѣ, прибавила:-- на васъ полюбоваться.
   Христіана возразила, улыбаясь:
   -- Нѣтъ, не на меня... на васъ!
   Госпожа де-Живрэ готова уже была заспорить, но Морьеръ поддержалъ графиню:
   -- Мадамъ д'Аргонъ совершенно права, идетъ ради тебя... Нечего большіе глаза дѣлать! "Папа Саломонъ", который умеръ бы съ горя, если бы заподозрилъ, что ты его такъ называешь, совершенно безъ ума отъ "маленькой де-Живрэ", какъ онъ говоритъ. Это всѣмъ извѣстно, кромѣ тебя.
   Она спросила, обозленная, глядя на банкира, остановившагося въ нѣсколькихъ шагахъ съ Дюпюи:
   -- Онъ осмѣливается называть меня "маленькою де-Живрэ"?
   -- Да, какъ всѣ...
   Она крикнула гнѣвно:
   -- А я не хочу этого!... Не хочу! Неужели такъ и будутъ меня знать "маленькою де-Живрэ" до самой смерти?... Это бѣситъ меня, наконецъ!
   Ея уши покраснѣли въ то время, какъ она вглядывалась въ финансиста, осторожно пробиравшагося между стульями и низко кланявшагося знакомымъ. Госпожа де-Живрэ прошептала:
   -- Господи!... до чего онъ гадокъ! Никогда я въ него такъ не всматривалась... Все лицо у него испещрено красными жилками, точь-въ-точь изнанка листа бегоніи.
   Прежде чѣмъ онъ подошелъ къ нимъ, молодая женщина встала и взяла Морьера подъ руку:
   -- Пройдемся немного, хочешь?
   И она удалилась, мило поздоровавшись съ банкиромъ. Недовольный, но очень вѣжливый, онъ неловко сѣлъ между госпожею д'Аргонъ и господиномъ де-Живрэ и молча смотрѣлъ на нихъ съ любезнымъ и растеряннымъ видомъ.
   Графиня едва сдерживала разбиравшій ее смѣхъ и спросила, чтобы сказать что-нибудь:
   -- Вы за кого держали пари?
   -- Я не держалъ... никогда не держу пари
   Де-Живрэ пояснилъ:
   -- Мосьё Саломонъ держитъ пари только за своихъ лошадей.
   Конюшня у банкира была не изъ важныхъ, но пари онъ держалъ большія и неустрашимо пускалъ своихъ лошадей на скачки. Разбогатѣвши поздно, онъ ровно ничего не смыслилъ въ лошадяхъ и поручилъ графу Дюпюи завѣдывать конюшней и ставками. Но опытность человѣка, ловко "обрабатывавшаго" другихъ, уяснила ему очень скоро, что Дюпюи "обработаетъ" его самого и, что того хуже, дискредитируетъ его цвѣта, доброю славой которыхъ онъ дорожилъ гораздо больше, чѣмъ своею собственной. Тогда онъ бодро выучился дѣлу самъ, сталъ лично всѣмъ распоряжаться и былъ этимъ вполнѣ доволенъ. Толпа знала, что пускаетъ онъ своихъ лошадей на скачки изъ-за выигрыша, и никогда выраженія недовольства не провожали его отставшихъ лошадей.
   Мимо проходилъ Шаньи, веселый, беззаботный и довольный. Графъ Саломонъ окликнулъ его. Онъ обожалъ виконта, одного изъ очень немногихъ свѣтскихъ людей, бывавшихъ у его дочери и непытавшихся его "продернуть",-- единственнаго, бывшаго съ нимъ вѣжливымъ.
   Дѣло въ томъ, что Шаньи,-- хотя и ненавидѣлъ банкировъ-иностранцевъ,-- находилъ, что у Трёйлей "омерзительны съ папа Саломономъ". Трёйль, довольно смирный въ присутствіи тестя, свое наверстывалъ, когда его не было. Онъ простить не могъ финансисту, что тотъ одурачилъ его во время женитьбы. Что же касается "Агари", то она относилась къ отцу и вообще ко всѣмъ людямъ своего прежняго круга съ полнѣйшимъ пренебреженіемъ. Изъ ея жизни они исчезли и существовали для баронессы лишь въ качествѣ полезностей, машинъ для обдѣлыванія дѣлъ и добыванія денегъ.
   Нерѣдко, видя банкира одинокимъ среди гостей дочери, большинству которыхъ было даже неизвѣстно имя этого навязчиваго, толстенькаго господина, приглашавшаго садиться съ заискивающею улыбочкой, Шаньи, по добротѣ сердечной, разговаривалъ съ нимъ. Этого было болѣе чѣмъ достаточно для того, чтобы "папа Саломонъ" объявилъ виконта превосходнѣйшимъ и умнѣйшимъ изъ людей. Выше виконта де-Шаньи для него ничего не было.
   Шаньи сѣлъ. Графъ Саломонъ не трогался съ мѣста. Господинъ де-Живрэ и Христіана посматривали другъ на друга и чуть не задыхались отъ смѣха, глядя, какъ Розета прохаживается подъ руку съ Морьеромъ и выжидаетъ, когда банкиръ надумается уйти. Всѣ возвращались на свои мѣста, должна была начинаться скачка на призъ Исси. Съ толпою вмѣстѣ подошелъ д'Аргонъ подъ руку съ мадамъ де-Трёйль. Она сѣла на стулъ, предложенный ей господиномъ де-Живрэ. Розета сообразила, что не дождаться ей ухода банкира, котораго Морьеръ называлъ "ея влюбленнымъ красавцемъ", и рѣшилась вернуться на свое мѣсто.
   Графъ Саломонъ только что купилъ очень извѣстнаго скакуна. Д'Аргонъ поздравилъ его съ удачною покупкой. Тогда только госпожа де-Трёйль замѣтила отца. Ея красивыя брови приподнялись, на губахъ появилось выраженіе досады. Мало того, что привезли его сюда, надо ему еще прилипнуть къ нимъ и во время скачекъ! Въ теченіе уже нѣсколькихъ дней присутствіе родителя особенно раздражало ее. Сильно увлекающаяся въ данную минуту Морьеромъ, она хорошо понимала, насколько банкиръ не въ его вкусѣ, и она все на свѣтѣ отдала бы за возможность не допускать опасныхъ встрѣчъ. Она знала также о своемъ прискорбнѣйшемъ сходствѣ съ отцомъ и о томъ, что, глядя на него, всякій могъ легко себѣ представить, каково будетъ ея лицо современемъ. Мысль эта сокрушала ее. Баронесса кидала злобные взгляды на отца, самодовольно говорившаго:
   -- А, да... не правда ли? Хорошая лошадь... Лады удивительные! Надѣюсь, что приплодъ выйдетъ великолѣпный.
   -- Этого не узнаешь,-- разсѣянно замѣтилъ Морьеръ,-- угадать нельзя... Гладіаторъ ничего не далъ, кромѣ клячъ.
   -- Правда, но это, вѣдь, исключеніе... Нѣтъ, я вѣрю въ наслѣдственность какъ у животныхъ, такъ и у людей... Возьмите хоть собакъ,-- одно и то же пятно въ десяти поколѣніяхъ передается на томъ же самомъ мѣстѣ... такъ же точно, какъ хорошіе волосы и густыя рѣсницы у людей... или хорошіе зубы... или какая-нибудь другая отличительная черта семьи или рода... О, да, я вѣрю въ наслѣдственность!
   Машинальнымъ движеніемъ маленькая де-Живрэ обернулась посмотрѣть на носъ баронессы, отчаянно выдѣлявшійся на фонѣ чернаго сюртука Морьера, и отвѣтила, невольно подчеркнувъ свою мысль упорнымъ взглядомъ:
   -- Я тоже вѣрю!
   Опасаясь быть понятой, она живо заговорила, немного путаясь и сама не зная точно, что изъ этого выйдетъ:
   -- Да вотъ... мосьё' Дюпюи, напримѣръ... Да я увѣрена, что онъ похожъ на своихъ родныхъ... Я родныхъ его не знаю... и, кажется, ихъ никто не знаетъ... Но у него ноги и уши такія необыкновенныя, что не могли они такъ сразу явиться у него перваго... Это могло сдѣлаться только постепенно.
   Госпожа де-Трёйль проговорила, улыбаясь:
   -- Вы не любите бѣдняжку Дюпюи?
   -- О, нѣтъ!
   -- А, вѣдь, онъ предобрый малый.
   -- Не нахожу этого,-- возразила Розета.
   -- Я полагаю, -- несмѣло заговорилъ г. Саломонъ, хорошо помнившій мошенническія продѣлки завѣдывавшаго когда-то его конюшней,-- я полагаю, что madame la vicomtesse де-Живрэ совершенно права... Графъ Дюпюи такой господинъ, котораго надо остерегаться...-- и, обратившись къ дочери, онъ добавилъ:-- А ты не достаточно остерегаешься его, Агарь!
   Поднявшійся шумъ далъ знать о приближеніи лошадей къ столбу. Мадамъ де-Живрэ спросила:
   -- Кто взялъ призъ?
   Отвѣтить никто не могъ и, видя, что банкиръ готовъ кинуться узнавать имя выигравшей лошади, госпожа де-Живрэ остановила его:
   -- Нѣтъ, мнѣ это рѣшительно все равно... Я такъ сказала, сама не знаю зачѣмъ... какъ почти все, что я говорю, впрочемъ!
   Немного грустнымъ, но и насмѣшливымъ, въ то же время, взглядомъ госпожа д'Аргонъ смотрѣла на своего мужа, предлагавшаго руку баронессѣ, чтобы пройти посмотрѣть лошадей. Баронесса отказалась, говоря, что устала и предпочитаетъ здѣсь посидѣть. Къ тому же, надо разыскать Вонанкуровъ передъ отъѣздомъ. Она отвѣчала довольно холодно, видимо, недовольная такою предупредительностью, оказывавшеюся совсѣмъ не въ попадъ. И какъ ни хотѣлось госпожѣ де-Трёйль сохранить надлежащую сдержанность, она не въ силахъ была не кидать украдкой выразительныхъ взглядовъ на Морьера, неизмѣнно невозмутимаго.
   Вдругъ Шаньи сказалъ съ видомъ отчаянія:
   -- О, мадамъ де-Буйльонъ еще потолстѣла!
   Княгиня де-Буйльонъ, женщина лѣтъ пятидесяти, съ все еще красивою головой на чудовищномъ тѣлѣ, проходила подъ руку съ господиномъ д'Антенъ, высокимъ молодымъ человѣкомъ, очень корректнымъ.
   Графъ Саломонъ поддержалъ Шаньи:
   -- Она очень толстѣетъ... Третьяго дня въ Оперѣ я посмотрѣлъ на ея руки... это ужасъ! Не сразу даже разберешь, что это такое... Получается странное впечатлѣніе...
   -- Впечатлѣніе большой непристойности, -- сказалъ Шаньи, смѣясь.
   -- Да перестаньте же!-- прошептала госпожа д'Аргонъ.-- Она сюда подходитъ.
   Княгиня на самомъ дѣлѣ подходила къ нимъ, слегка всѣмъ поклонилась и, обратившись къ госпожѣ де-Трёйль, заговорила очень любезно и вкрадчиво:
   -- У меня къ вамъ просьба объ одной милости... Одинъ изъ моихъ друзей, премилый молодой человѣкъ, пламенно желаетъ познакомиться съ вами... Когда могу я вамъ его представить?
   Всѣ головы поднялись сразу, прислушиваясь съ большимъ любопытствомъ, чѣмъ допускалось это свѣтскими приличіями. Съ мѣсяцъ уже занималъ всѣхъ новый флиртъ княгини. Подъ "флиртомъ" разумѣлось какъ разъ противуположное обычному значенію этого слова. Новый флиртъ княгини живо всѣхъ интересовалъ и немного сбивалъ съ толку. Давно никому не были въ диковинку ея многочисленныя приключенія, на нихъ закрывали глаза, пока исторія длилась, и затѣмъ стирали на-чисто, чтобы дать мѣсто слѣдующей. Но то были приключенія, такъ сказать, предвидѣнныя, съ такими людьми, положеніе которыхъ или иныя обстоятельства заранѣе предназначали въ герои почти роковымъ образомъ. На этотъ разъ все оказалось по-иному. Новому фавориту было двадцать два года и,-- какъ говорили,-- онъ былъ не изъ общества. Его видѣлъ лишь кое-кто изъ самыхъ близкихъ знакомыхъ княгини и никто не запомнилъ его имени.
   Шаньи спросилъ Христіану.
   -- Не хотите ли пройтись... скушать что-нибудь?
   -- Пройдусь съ удовольствіемъ.
   Когда мадамъ д'Аргонъ показывалась въ толпѣ, ея странная красота,-- мало извѣстная, такъ какъ молодая женщина показывалась рѣдко,-- привлекала вокругъ нея наивныхъ или грубыхъ зѣвакъ, всегда находящихся въ сборищѣ людей, относительно порядочныхъ даже. Она замѣчала это и на это не сердилась. Но Шаньи, не особенно довольный множествомъ обращенныхъ на нихъ взглядовъ, спросилъ:
   -- Не пройти ли намъ наверхъ посмотрѣть скачку?
   -- Какъ хотите.
   -- Въ такомъ случаѣ, надо торопиться, лошади сейчасъ двинутся.
   Они стали подниматься наверхъ. На лѣстницѣ никого не было. Не оставалось сомнѣнія въ томъ, что началась большая скачка съ препятствіями и что всѣ были уже на мѣстахъ и смотрѣли. Христіана, всходившая первою почти бѣгомъ, вдругъ остановилась и сильно покраснѣла. Когда же смолкъ топотъ ея маленькихъ каблучковъ, Шаньи, остановившійся позади нея, тихо засмѣялся, потѣшаясь необычайно.
   Нѣсколькими ступеньками выше разговаривали люди, которыхъ имъ не было видно, но пониженные голоса которыхъ они тотчасъ же узнали. То были Морьеръ и госпожа де-Трёйль.
   -- Нѣтъ, нѣтъ...-- говорила она очень мягко, безпомощнымъ тономъ.-- Не надо этого... Не просите!
   -- Умоляю васъ!... Будьте добры... я такъ люблю васъ!
   -- Любите?... Любите, пріѣхавши три дня назадъ?
   -- Я любилъ васъ до отъѣзда.
   -- Не вѣрю...
   -- Но чемъ же я прошу васъ? Пріѣхать ко мнѣ... побыть только со мною... войти на нѣсколько минутъ въ квартиру, гдѣ такъ я одинокъ!
   -- Къ вамъ?-- возразила она.-- Это невозможно!
   -- Въ другое мѣсто...
   -- Куда?
   -- Къ одному... къ одному изъ моихъ друзей.
   -- Гдѣ живетъ вашъ другъ?
   Морьеръ, на мгновеніе растерявшійся, отвѣтилъ:
   -- Въ проѣздѣ Гошъ... нижній этажъ...
   Онъ припомнилъ, что ему говорили о квартирѣ, которую хотѣли бы передать, въ проѣздѣ Гошъ. Но кто говорилъ? Забылъ, хоть убей, забылъ!... Не желая, однако, дать остыть настроенію мадамъ де-Трёйль, онъ сталъ умолять:
   -- Прошу, прошу васъ... не дѣлайте меня несчастнымъ... пріѣзжайте!
   Слегка упавшимъ голосомъ она проговорила:
   -- Да, хорошо... пріѣду.
   -- Когда?
   Она раздумывала, уже совсѣмъ оправившись, припоминала всѣ скачки, необходимые визиты, примѣриванія платьевъ на недѣлѣ и, наконецъ, сказала:
   -- Въ пятницу.
   -- Вы не суевѣрны?-- спросилъ Морьеръ.
   Суевѣрна она была до крайности и почти крикнула:
   -- А, нѣтъ, нѣтъ!... Въ четвергъ!
   -- Въ четвергъ? Въ какомъ часу?
   -- Въ три.
   И они стали подниматься выше.
   Шаньи проговорилъ:
   -- Не долгая была осада!
   Ошеломленная легкостью, съ которою рѣшается дѣло, представлявшееся ей такимъ серьезнымъ, Христіана прошептала, не отдавая даже отчета себѣ въ томъ, что она говоритъ вслухъ:
   -- Какъ просто это дѣлается!
   Шаньи отвѣтилъ, смѣясь:
   -- Привычка!
   И, слыша наверху топотъ ногъ, онъ добавилъ:
   -- Мы можемъ уходить, скачка кончилась.
   Христіана задумчиво шла за нимъ, не говоря уже ни слова.
   

V.

   -- Андре не прогуливался съ тобой вчера въ Отёйлѣ?
   Христіана отвѣтила:
   -- Нѣтъ, я прошлась только съ мосьё де-Шаньи.
   -- Странно!
   Она казалась очень занятою персикомъ, который очищала.
   Мужъ продолжалъ:
   -- И онъ не предлагалъ тебѣ...
   -- Чего?
   -- Ну... да это... пройтись съ нимъ?
   -- Нѣтъ. Если бы предложилъ, я бы пошла, никакого основанія не было не идти мнѣ съ мосьё Морьеромъ.
   Она отвѣчала разсѣянно. Напоминаніе о прогулкѣ съ Шаньи навело ее на мысль о лѣстницѣ галлереи и о томъ, что они тамъ слышали. Д'Аргонъ по глазамъ жены видѣлъ, что она почти его не слушаетъ, и это немного сердило его.
   -- Я уже говорилъ тебѣ... Ты одѣваешься чучелой... Да...Ты мнѣ не хочешь вѣрить. А я убѣжденъ, что поэтому-то единственно Андре и не предложилъ тебѣ руки.
   -- А я, съ своей стороны, не вижу, что можетъ быть интереснаго въ томъ, предложилъ или не предложилъ мнѣ руку мосьё де-Морьеръ?
   Д'Аргонъ пожалъ плечами. Съ самаго начала завтрака ему покоя не давала мысль о необходимости объясненія съ женой по поводу недостаточнаго вниманія къ ней Морьера, и онъ нетерпѣливо выжидалъ ухода слуги.
   Графъ продолжалъ ѣдкимъ тономъ, превращавшимъ его похвалы въ укоры:
   -- Ты, безъ сравненія, самая красивая изъ женщинъ... Я разумѣю женщинъ, о которыхъ говорятъ... Всѣхъ ихъ превосходишь красотою, умомъ...
   Христіана сдѣлала движеніе.
   -- О! велика мнѣ польза отъ моего ума!
   Невозмутимо онъ говорилъ дальше:
   -- Андре долженъ былъ тебя замѣтить... Тебѣ прямо предстояло поправиться ему изъ всѣхъ остальныхъ... И, признаюсь, я нѣсколько разсчитывалъ на него, надѣялся, что онъ введетъ тебя въ стиль, такъ сказать.
   Она смотрѣла на мужа въ недоумѣніи, онъ добавилъ:
   -- О, я разсчитывалъ на него, какъ на друга... и только! Я тебя знаю и совершенно спокоенъ.
   -- Очень мило съ твоей стороны!
   -- Въ тебѣ-то я увѣренъ... Такъ какъ, признаюсь, что его касается, какіе мы ни будь съ нимъ задушевные друзья... Я очень хорошо знаю, какъ только замѣшается женщина, такъ ужь ничто не существуетъ... Онъ Господа Бога способенъ обмануть, при случаѣ!... Нѣтъ, я надѣялся на очень оживленный флиртъ, который, благодаря тебѣ, такъ и остался бы флиртомъ... И я разсчитывалъ, что тебѣ большую пользу принесетъ эта игра...
   -- Невинная?
   -- Да, само собою разумѣется... Очень невинная. Я такъ разумѣю, что Андре долженъ быть для тебя не столько другомъ, сколько образцомъ... сколько... не нахожу вотъ подходящаго выраженія.
   -- Профессоромъ шика?
   -- Почти такъ. Я надѣялся, что, при его вліяніи, ты избавишься отъ своей рѣзкости... моральной, разумѣется, и кончишь тѣмъ, что пріобрѣтешь то... не знаю, какъ это сказать... чего недостаетъ тебѣ.
   -- И что есть у мадамъ де-Трёйль?
   Д'Аргонъ слегка вспыхнулъ.
   -- И что есть у мадамъ де-Трёйль... Совершенно вѣрно. Но вернемся къ нашему дѣлу.
   -- Такъ ли это необходимо?-- спросила она усталымъ тономъ.
   -- Да... Я хочу, чтобы ты поняла, наконецъ... Ты умна, моя милая Христіана.
   -- Это я уже слышала отъ тебя.
   -- Но порою на тебя находитъ какая-то умственная лѣнь... Выслушай меня внимательно и пойми... Андре находитъ, что ты хороша собой... Да, онъ говорилъ это Шаньи... Но одѣта ты дурно... и это онъ сказалъ. А этого онъ не выноситъ. Женщину некрасивую и восхитительно одѣтую онъ предпочитаетъ самой хорошенькой, которая не умѣетъ себя показать... И вотъ почему онъ не занимается тобой.
   -- Я же думаю, потому, что онъ занятъ другою.
   Д'Аргонъ спросилъ:
   -- Ты хочешь сказать про мадамъ де-Трёйль? Не говори, что не такъ это...
   -- Я и не говорю, что не такъ.
   -- Правда, Морьеръ немного ухаживаетъ за нею, какъ бы онъ сталъ за тобой ухаживать, если бы... ты захотѣла.
   -- Быть можетъ, тебѣ показалось бы, что это "немножко" -- болѣе, чѣмъ слѣдуетъ?
   -- Какъ?... Ты думаешь, что... Э, перестань! Ты не знаешь мадамъ де-Трёйль! Она кокетничаетъ, но это безупречнѣйшая женщина.
   Христіана смѣялась, готовая уже разсказать о томъ, что она слышала наканунѣ. Она сдержалась, однако, сообразивши, насколько это было бы гадко, и отвѣтила просто:
   -- Оставимъ мы въ покоѣ мадамъ де-Трёйль и мосьё Морьера. Скажи мнѣ лучше, чего ты отъ меня хочешь? Ненавижу я въ спорахъ ходить вокругъ да около, что ни къ чему не ведетъ...Ты хочешь, чтобъ я одѣвалась иначе?... Такъ это?
   -- Я хочу, чтобы ты была милою, прелестною женщиной, вполнѣ шикъ.
   Онъ поднялся съ мѣста и подошелъ обнять жену. Она тихо отстранила его и продолжала задавать вопросы:
   -- Скажи, у кого мнѣ заказывать туалеты? У Монто?
   -- Да, онъ всѣхъ лучше.
   -- Ну, и рѣшено, поѣду сегодня.
   -- Тебѣ деньги нужны?
   -- Нѣтъ... благодарю, у меня есть.
   Она знала, что мужъ не можетъ тратить на нее больше того, что она имѣла. Восьмидесяти тысячъ дохода Жака едва хватало имъ на прожитокъ. Христіанѣ пришло на мысль продать свои брилліанты, которыхъ она никогда не надѣвала, сходясь въ этомъ съ мужемъ, находившимъ, подобно ей, что брилліанты должны быть замѣчательно хороши или не быть совсѣмъ.
   Эти брилліанты, стоившіе, по ея мнѣнію, тысячъ двадцать франковъ, достались ей отъ ея родныхъ, составляли ея личную собственность, и она была вправѣ располагать ими по своему усмотрѣнію.
   Д'Аргонъ проговорилъ очень нѣжно:
   -- Когда не будетъ у тебя денегъ, ты мнѣ скажешь?
   -- Скажу, разумѣется.
   -- Не сердишься на мои маленькія замѣчанія?...Это для твоей же пользы, дорогая моя... Для меня ты всегда обворожительна. Но мнѣ хотѣлось бы, чтобы ты была очаровательна для другихъ... Понимаешь это -- для другихъ?
   -- Для другихъ... да, прекрасно! Понимаю вполнѣ!
   И она мысленно договорила:
   "Для другихъ!... Весь онъ тутъ!... Вся жизнь его на это уходитъ!"

-----

   Въ три часа Христіана остановилась въ проѣздѣ Боске передъ маленькимъ отелемъ госпожи де-Живрэ. Отъ сердца у нея отлегло, главную заботу она свалила съ рукъ. Ювелиръ, отдѣлывавшій ея брилліанты къ свадьбѣ, купилъ ихъ за двадцать шесть тысячъ франковъ, и на эти деньги она порѣшила быстро совершить превращеніе, котораго добивался Жакъ. Прежде чѣмъ ѣхать къ Монто, она хотѣла повидать Розету, чтобы совсѣмъ оправиться, собраться съ духомъ.
   Госпожа де-Живрэ всегда бывала дома отъ двухъ до четырехъ часовъ и принимала лишь очень немногихъ близкихъ друзей. Неумолимый швейцаръ всѣмъ безразлично заявлялъ, что "госпожи виконтессы нѣтъ дома", но посвященные проходили прямо въ первый этажъ, гдѣ она принимала.
   Мадамъ де-Живрэ, покойно сидя въ креслѣ, обитомъ старою выцвѣтшею шелковою матеріей, читала романъ Demi-Vierges. Она быстро поднялась, видимо, обрадованная.
   -- Очень мило, что пріѣхали! А такъ какъ вы здѣсь, то поѣдемте вмѣстѣ къ мадамъ де-Буйльонъ въ пять часовъ. Я должна ей визитъ три мѣсяца.
   -- Я тоже...-- и, смѣясь, Христіана добавила:-- Хотите посмотрѣть молодого человѣка?
   -- А, того юношу!... Представьте, посмотрѣла уже, вчера... Онъ проходилъ мимо насъ въ то время, какъ вы прогуливались съ Шаньи.
   -- Проходилъ съ мадамъ де-Буйльонъ?
   -- Да... Она приводила его представлять Трёйлямъ... и мнѣ, уже заодно. Его зовутъ мосьё Фрюлингъ.
   -- Каковъ же этотъ юноша?
   -- Прехорошенькій мальчикъ... въ сыновья ей годится. Это ужасно!
   -- А мосьё де-Буйльонъ?... что онъ говоритъ?
   -- Да ничего не говоритъ... исполняетъ, какъ всегда, свою должность корректнаго мужа давно прошедшихъ временъ, возитъ молодого человѣка на скачки и въ Оперу, приглашаетъ къ себѣ обѣдать и вида не показываетъ, что удивленъ присутствіемъ этого новаго друга... Подумайте только, вѣдь, мосьё де-Буйльонъ тридцать лѣтъ играетъ эту роль... пора привыкнуть.
   -- Вотъ бѣдняга!
   -- Нечего его жалѣть! Онъ счастливѣйшій изъ мужей, изъ отцовъ и изъ политическихъ людей... находитъ, что жизнь прекрасна, а люди превосходны... И такъ рѣшено, въ пять часовъ мы ѣдемъ къ мадамъ де-Буйльонъ?
   -- Если хотите, но впередъ мнѣ надо побывать у Монто... Да... Вы удивлены? Жакъ находитъ, что я дурно одѣваюсь, такъ вотъ хочу попробовать.
   -- Это нелѣпо!
   -- Я того же мнѣнія, но не хочу съ нимъ спорить изъ-за такихъ пустяковъ, разъ онъ думаетъ, что я буду красивѣе.
   Маленькая де-Живрэ окинула Христіану удивленнымъ взглядомъ:
   -- А такъ-то онъ васъ находитъ некрасивою?... Ну, признаюсь!... Прихотливъ же мосьё д'Аргонъ!
   -- Развѣ вашъ мужъ не дѣлаетъ вамъ никогда подобныхъ замѣчаній?
   -- О, нѣтъ!.. Анри находитъ, что я всегда хороша...-- и, разсмѣявшись, она добавила:-- Потому, что онъ никогда на меня не смотритъ!
   Дверь позади Христіаны тихо пріотворилась. Госпожа де-Живрэ крикнула:
   -- Входите... да идите же... у меня мадамъ д'Аргонъ.
   И, обратившись къ графинѣ, она сказала:
   -- Это Андре и Анри.
   Де-Морьеръ поклонился Христіанѣ такъ церемонно, что, немного растерявшись, она не подала ему руки, какъ дѣлала это до сихъ поръ.
   Она чувствовала на себѣ пристальный взглядъ его красивыхъ глазъ, полуопущенныхъ, которые безпощадно разбирали ее по ниточкѣ. Графиня угадывала, что въ эту самую минуту Морьеръ находитъ ея рукава недостаточно пышными, шляпку -- слишкомъ простою, волосы -- безобразно прилизанными. Машинально она спрятала подъ стулъ ногу,-- чудную ножку, на которую онъ смотрѣлъ,-- спрятала потому, что у ея маленькихъ лаковыхъ башмаковъ были каблуки "Louis XV", а она знала, что шикъ требуетъ каблуковъ англійскихъ.
   Христіана сознавала, что нисходитъ до пустой мелочности, за которую осуждала другихъ, и злилась на себя за такую слабость.
   Маркизъ спросилъ:
   -- Жакъ здоровъ?
   -- Совершенно здоровъ... хотѣлъ, кажется, у васъ быть.
   -- Нѣтъ, мы условились сойтись въ клубѣ передъ обѣдомъ.
   -- Да, такъ... я знала, что онъ увидится съ вами.
   Ей было не по себѣ, она встала и сказала Розетѣ:
   -- Такъ въ пять часовъ, въ улицѣ Сенъ-Доминикъ... Мы ѣдемъ врознь, не правда ли?
   -- Да, я думаю... Лучше не имѣть вида, будто нарочно сошлись ради этого.
   Де-Живрэ спросилъ:
   -- Ради чего?
   -- Ради визита мадамъ де-Буйльонъ.
   Морьеръ сдѣлалъ движеніе, и его кузина подумала: "Ему какъ будто это не по вкусу".
   Черезъ мгновеніе онъ сказалъ:
   -- Вотъ мысль... не поѣхать ли и мнѣ къ добрѣйшей мадамъ де-Буйльонъ? Не былъ я у нея года три!
   Розета взглянула на него, убѣжденная, что тамъ онъ долженъ встрѣтиться съ госпожею де-Трёйль, и подумала: "Видно будетъ!"
   -- Смотрите, не отъявитесь другъ за другомъ, какъ утки, проглотившія бичевку!-- предостерегалъ виконтъ де-Живрэ и добавилъ насмѣшливо:-- Можетъ выйти такой случай, что вдругъ пріѣдетъ... кто-нибудь четвертый.
   -- Очень возможно,-- смѣялась Розета, искоса поглядывая на Морьера,-- но что за бѣда?
   -- Бѣда такая, что тогда всѣмъ ясно будетъ, какъ это у васъ "не условлено заранѣе"... А вы знаете, она тотчасъ насторожится, эта добрѣйшая мадамъ де Буйльонъ... которую я, съ своей стороны, считаю совсѣмъ не доброю...
   -- Боже мой!-- вскричала Христіана, взглянувши на каминные часы,-- уже четыре часа! Бѣжать надо, иначе я ничего не успѣю сдѣлать.
   Андре де-Морьеръ протянулъ руку своей кузинѣ, говоря:
   -- До свиданія... я удаляюсь одновременно съ мадамъ д'Аргонъ, если она позволитъ.
   Розета провожала его смѣющимися глазами.
   -- Смотри, не забудь пріѣхать въ пять часовъ въ улицу Сенъ-Доминикъ!

-----

   -- Въ такомъ случаѣ, вы позволите мнѣ усадить васъ въ карету?-- спросилъ Морьеръ, сходя рядомъ съ Христіаной съ хорошенькой голландской лѣстницы.
   -- О, да... конечно, позволяю!
   Молодая женщина усиливала свои улыбки, старалась казаться болѣе развязною, чѣмъ была въ дѣйствительности. Чувство стѣсненности все еще не покидало ея. Она знала, что маркизъ судитъ ее недоброжелательно, и испытывала своего рода боязливое любопытство, охватывающее очень чистую женщину въ присутствіи молодого человѣка, "пользующагося успѣхомъ". Соображала она также, что если не удастся ей понравиться этому до крайности требовательному господину, то и Жакъ перестанетъ цѣнить ея красоту.
   А Морьеръ, оставшись немного позади, чтобы посмотрѣть, какъ она сходитъ, думалъ про себя: "Талія недостаточно тонка... гибка она, правда, но слишкомъ... Это гибкость звѣриная, не культурная".
   Онъ помогъ ей сѣсть въ купэ и, держа шляпу въ рукѣ, спрашивалъ взглядомъ. Она сказала:
   -- Я ѣду къ Монто.
   Слегка пѣвучимъ голосомъ онъ повторилъ адресъ кучеру. Христіанѣ показалось, будто взглядъ маркиза смягчился съ того момента, какъ она назвала знаменитаго портного.
   Христіана пріѣхала первою къ княгинѣ. Мадамъ де-Буйльонъ была одна, такъ же какъ Розета, читала Les Demi-Vierges и заявила, что "это, поистинѣ, чудная книга, жизненная, безпощадная и увлекающая". Минуту спустя вошла мадамъ де-Живрэ, за нею Морьеръ, удивившійся съ большимъ апломбомъ "счастливой случайности, которая ихъ свела".
   Разговоръ шелъ довольно вяло. Каждый былъ занятъ своимъ, не обращая вниманія на хозяйку.
   Госпожа д'Аргонъ, принявшаяся за наряды въ первый разъ въ жизни, думала, что Монто ее "понялъ" и не сдѣлаетъ изъ нея банальной куклы, какою она не желала становиться. Радовало ее и удовольствіе Жака, который будетъ имѣть, наконецъ, такую жену, о какой онъ мечтаетъ. Андре находилъ, что баронесса очень запаздываетъ. Розета начинала бояться, что не сбудутся ея предсказанія: если не пріѣдетъ мадамъ де-Трёйль, то и потѣхи будетъ немного. И госпожа де-Живрэ посматривала на дверь, карауля появленіе жадно ожидаемой баронессы.
   Вмѣсто нея, вошелъ Шаньи, уныло-покорный судьбѣ, и его доброе лицо просіяло тотчасъ же при видѣ друзей. Не подозрѣвая, что своимъ появленіемъ онъ обманулъ ожиданія, Шаньи удивился ихъ довольно холодному пріему.
   Наконецъ, явилась и баронесса, ослѣпительная въ платьѣ изъ двуцвѣтной китайской тафты, блѣдно-зеленой съ розовымъ, съ косынкой "принцесса Ламбаль" изъ стариннаго кружева и въ рисовой шляпкѣ, покрытой гортензіями трехъ колеровъ. Ея длинная талія, необыкновенно тонкая, округленная артистическими приспособленіями корсета и лифа изъ тафты, казалась очень эффектною и изящною. Цвѣтъ лица, часто желтоватый немного, пріобрѣлъ какъ будто особенную и невиданную прозрачность отъ сосѣдства нѣжныхъ колеровъ. Баронесса сіяла. И Христіана, почти невидная въ своемъ пепельно-сѣромъ платьѣ, думала о своемъ мужѣ и о Морьерѣ: "Оба они правы... Многое зависитъ отъ туалета".
   Госпожа де-Трёйль сѣла, поздоровавшись и пожавши руки, потомъ подняла къ глазамъ лорнетъ изъ свѣтлой черепахи на длинной ручкѣ съ брилліантовымъ вензелемъ, и воскликнула:
   -- А, мосье де-Морьеръ, и вы здѣсь... я не видала васъ!
   Онъ всталъ, немного раздосадованный:
   -- Я имѣлъ честь поклониться вамъ.
   -- Извините... я такая разсѣянная.
   Эта красивая женщина, корректная и холодная, тонко разсчитывавшая малѣйшія свои движенія и ничтожнѣйшія слова, производила впечатлѣніе далеко не разсѣянной особы, и мадамъ де-Живрэ какъ бы невольно замѣтила:
   -- Разсѣянная?... Вотъ ужь чего нельзя сказать!
   Баронесса взглянула на книгу, лежавшую на маленькомъ столикѣ около хозяйки дома:
   -- А!... вы читаете Les Demi-Vierges!... Я не успѣла еще. Хорошо это?
   Княгиня воскликнула въ лирическомъ восторгъ:
   -- Чудно!... Жизненно, безпощадно, увлекательно!
   И, обратившись къ мадамъ де-Живрэ, она спросила:
   -- Вы читали?... вѣдь, правда?... восхитительно?
   Розета отвѣтила искренно:
   -- Не знаю... можетъ быть, и такъ... На меня эта книга произвела впечатлѣніе повѣсти изъ жизни полусвѣта и не стѣсняющихся пороковъ, написанной для лавочниковъ.
   -- О-о!-- воскликнула княгиня, чуть не задыхаясь.
   Это д'Антенъ, которому она безусловно вѣрила,-- какъ вѣрила, впрочемъ, всѣмъ знакомымъ мужчинамъ,-- привезъ ей романъ Марселя Прево и увѣрилъ ее, что это "жизненно, безпощадно" и т. д. Прочитавши его, княгиня повторяла лишь то, во что увѣровала раньше. Высказанное Розетой мнѣніе сбивало ее съ толку и повергало въ тяжелое сомнѣніе, такъ какъ ея собственный, дубоватый здравый смыслъ подсказывалъ ей, что мадамъ де-Живрэ, быть можетъ, и права.
   Розета продолжала:
   -- Но, все-таки, я нахожу это довольно занимательнымъ... и если не особенно жизненнымъ, то живо написаннымъ.
   Княгиня тотчасъ же ухватилась за это:
   -- Да, да... очень живо, не правда ли? И, къ тому же, я обожаю Марселя Прево!
   Она обратилась къ Морьеру:
   -- А вы?
   Онъ сознался, что, вообще, читаетъ мало. Клубъ, лошади, скачки, фехтовальный залъ, теннисъ и визиты поглощаютъ почти все его время. За послѣдніе два года онъ не прочелъ ни одной книги. Говорили ему въ Калькутѣ о Мемуарахъ Марбо... одинъ англичанинъ даже книгу ему далъ на пароходѣ... но она улетучилась куда-то, въ иллюминаторъ каюты, должно быть, такъ какъ онъ ее никогда уже не видалъ потомъ.
   Госпожа де-Буйльонъ спросила Христіану:
   -- А вы, мадамъ д'Аргонъ, любите Марселя Прево?
   -- Мнѣ очень нравится Скорпіонъ,-- отвѣтила молодая женщина.
   -- Что?
   -- Я говорю, что мнѣ нравится Скорпіонъ.
   -- Это что же такое?
   -- Это, кажется, первое произведеніе г. Прево... по крайней мѣрѣ, первое, которое я прочла.
   Княгиня заговорила восторженно:
   -- Я не знаю, каковъ Скорпіонъ, но его женщины... онѣ чудно хороши... въ особенности героиня его романа Осень женщины!... Вы читали Осень женщины?
   -- Въ книгахъ намъ особенно нравится все то, что подходитъ къ намъ самимъ,-- разсѣянно сказалъ Шаньи, думая о лѣтахъ и приключеніяхъ госпожи де-Буйльонъ.-- Въ сущности, мы всегда любимъ только самихъ себя!
   Княгиня поднялась съ мѣста, не отвѣчая, и направилась наливать чай. Госпожа де-Живрэ тоже встала, чтобы помочь ей, и, проходя мимо Шаньи, тихо сказала ему:
   -- Вы хватили совсѣмъ по-моему, мой добрый Шаньи... Къ счастью, съ вами лишь иногда случается то, что со мною на каждомъ шагу.
   Вошелъ графъ Саломонъ. Онъ одѣтъ былъ слишкомъ молодо, букетъ въ его петличкѣ былъ слишкомъ большой. Лицо баронессы омрачилось, и она тревожно взглянула на Морьера. Ея отецъ имѣлъ привычку безпрерывно обращаться къ ней, называя ее "Агарь", а она ненавидѣла это имя. Кромѣ того, она угадывала, что маркизъ считаетъ возмутительнымъ этого толстаго вульгарнаго человѣка, говорившаго очень громко, сильно размахивавшаго мерзѣйшими руками. Княгиня, съ своей стороны, боялась посѣщеній банкира не столько потому, что онъ былъ непредставителенъ, сколько потому, что онъ одержимъ былъ страстью садиться на ея дивные маленькіе стулья "Louis XVI", трещавшіе подъ его массивнымъ и неуклюжимъ тѣломъ.
   Она съ минуту уже мастерила, стараясь усадить его съ чашкой чая на болѣе устойчивую мебель, когда явился маркизъ деферси, весь красный, взбѣшенный, съ густыми сѣрыми бровями, торчавшими жесткими щетками подъ его открытымъ лбомъ. Онъ пріѣхалъ прямо изъ палаты депутатовъ въ высшей степени взвинченнымъ, какъ-то всегда бывало, когда онъ возвращался изъ палаты.
   Это былъ одинъ изъ очень немногихъ депутатовъ правой, которому совершенно не знакомы были всякіе подозрительные компромиссы, двусмысленныя сдѣлки, уступки и соглашенія. Когда разъ одинъ изъ его коллегъ вздумалъ ему объяснить, что въ виду предстоявшихъ выборовъ надо будетъ кое-чѣмъ поступиться, начать заигрывать съ республикой, съ тѣмъ, чтобы потомъ дать ей окончательно подъ ножку, какъ только наступитъ благопріятное время, маркизъ сначала чуть не задохся отъ бѣшенства, потомъ умирать раздумалъ и удовольствовался тѣмъ, что ошалѣвшему товарищу залѣпилъ основательнѣйшую пощечину, которую на слѣдующій день подчеркнулъ ловкимъ ударомъ шпаги. Съ тѣхъ поръ порѣшено было, что "старикъ Ферси" -- отжившая тупица, никуда не годная коряга; но за то уже никто не предлагалъ ему пускаться въ неопрятныя избирательныя продѣлки. Вмѣсто того, чтобъ отречься отъ своихъ старыхъ принциповъ, вѣру въ которые онъ, впрочемъ, и самъ утратилъ, онъ провозглашалъ ихъ болѣе громко, чѣмъ когда-либо, и его избиратели, несмотря ни на что, снова дали ему мѣсто въ парламентѣ огромнымъ большинствомъ. Они дорожили человѣкомъ и, чтобы не лишиться его, рукой махнули на его идеи.
   Маркизъ де-Ферси доводился дядей княгинѣ де-Буйльонъ, которая считала его немного "рококо", но любила очень искренно. Обычнымъ посѣтителямъ ея салона онъ былъ далеко не по вкусу. Старикъ относился съ дикою ненавистью къ фальшивымъ титуламъ, къ фальшивымъ именамъ и, вообще, ко всему блестящему и поддѣльному. При этомъ у него была страсть допытываться до рода и племени каждаго, и онъ такъ и подскакивалъ, когда слышалъ у племянницы, что кого-нибудь называютъ именемъ, угасшимъ сто лѣтъ назадъ. Онъ находилъ, что княгиня принадлежитъ къ такому кругу, который долженъ былъ бы довольствоваться "своими", не связываясь съ разными проходимцами и расти, и не допускалъ, чтобы, подъ предлогомъ блестящихъ баловъ или благотворительности, можно было водить знакомство съ людьми, единственное достоинство которыхъ въ томъ, что у нихъ много денегъ, пріобрѣтенныхъ скверными способами.
   И, какъ разъ, едва онъ вошелъ, а мадамъ де-Живрэ предложила ему чаю, изъ-за драпировки двери показалась востромордая, лисья голова графа Дюпюи. Старый маркизъ рѣшительно не выносилъ этого господина. Правда, онъ былъ ничуть не хуже, чѣмъ д'Антенъ или Шато-Ландонъ, которыхъ его племянница тоже принимала неизвѣстно почему. Но онъ былъ безобразнѣе ихъ лицомъ... гадокъ былъ болѣзненнымъ и хилымъ безобразіемъ, внушавшимъ отвращеніе маркизу де-Ферси. Д'Антенъ и Шато-Ландонъ принадлежали къ обществу и ихъ терпѣли, какъ терпятъ въ стадѣ присутствіе плохихъ животныхъ. Но этотъ Дюпюи!... Откуда онъ взялся, откуда вылѣзъ этотъ скотъ? И Дюпюи, въ смутной тревогѣ, въ страхѣ, какъ бы старый маніакъ не пустился въ розыски по части его родословной, чувствовалъ, что жалкая кровь стынетъ въ его жилахъ при одномъ видѣ маркиза. Уже нѣсколько разъ старикъ принимался за него, изводилъ его разспросами о его родныхъ, о его родинѣ, о его происхожденіи... А такъ какъ Дюпюи, при всей своей трусливости, скорѣе согласился бы умереть, чѣмъ сознаться въ томъ, что онъ меньшой изъ сыновей москательщика улицы Суфло, то сердце у него принималось усиленно биться при каждой встрѣчѣ съ опаснымъ недругомъ.
   И вправду, заинтересованнымъ было чего бояться, когда всѣ уже знали, какъ разспрашиваетъ старый маркизъ, вглядываясь въ новое лицо, встрѣченное въ салонѣ племянницы, черезъ который дефилировалъ весь свѣтъ: "Этотъ откуда еще взялся? Я бы желалъ знать, кто онъ такой?" И когда ему называли французское имя,-- имя какой-нибудь мѣстности или владѣнія,-- онъ начиналъ приставать.
   -- Нѣтъ, я хочу знать не это имя, а другое... настоящее!
   И съ поразительнымъ упорствомъ онъ, въ концѣ-концовъ, доказывалъ, что старое чутье не обмануло его, и со всѣхъ сторонъ наживалъ себѣ непримиримыхъ враговъ.
   Добрякъ въ душѣ, онъ не разыгрывалъ изъ себя древняго римлянина и относился снисходительнѣе, чѣмъ кто-либо, къ мелкимъ грѣхамъ, не маравшимъ человѣка. Онъ глубоко презиралъ большую часть сновавшихъ кругомъ его людей, но свое презрѣніе выражалъ, какъ человѣкъ хорошо воспитанный, въ формѣ безукоризненно-вѣжливой и полной юмора.
   Пользуясь тѣмъ, что господинъ де-Ферси занялся разговоромъ съ только что вошедшимъ полковникомъ де-Тріелемъ, Дюпюи обходомъ проскользнулъ между безпорядочно стоящими стульями и пробрался поклониться княгинѣ, которая, замѣтивши его, уже поглядывала безпокойно на своего дядю.
   Христіана молча пила чай и невольно наблюдала за Морьеромъ, старавшимся приблизиться къ госпожѣ де-Трёйль, не привлекая на себя вниманія. Вспомнивши разговоръ, невзначай подслушанный наканунѣ, Христіана машинально повторяла про себя: "Въ четвергъ... свиданіе въ четвергъ!"
   Она представить себѣ не могла баронессу иначе, какъ расфранченною и покрытою драгоцѣнностями,-- такою, какою видѣла ее въ эту минуту, вытянутою и жеманящеюся, въ сверкающемъ переливами платьѣ. Всякія простыя и свободныя движенія казались ей несовмѣстными съ обычными величественными позами баронессы, ни даже съ родомъ ея красоты.
   Всматриваясь затѣмъ въ Морьера, безукоризненно-чопорнаго и вылощеннаго, въ сѣромъ сюртукѣ, въ высокомъ галстукѣ, искусно смятомъ, въ панталонахъ съ совершенно одинаковыми морщинками на обѣихъ ногахъ, артистически причесаннаго, Христіана думала, что эти два существа, -- какъ будто нарочно созданныя, чтобы понимать другъ друга, -- должны быть необыкновенно забавны на любовномъ свиданіи. А такъ какъ у нея сильно развиты были пониманіе комическаго и способность все представлять себѣ въ образахъ, то она и разсмѣялась, рисуя въ своемъ воображеніи такую парочку.
   Шаньи, протягивая руку взять ея пустую чашку, спросилъ:
   -- Что васъ такъ забавляетъ?
   Она покраснѣла, застигнутая врасплохъ, и не знала, чѣмъ объяснить свой смѣхъ.
   Шаньи продолжалъ:
   -- Пари держу, что вы поджидаете, какъ старикъ Ферси вцѣпится въ Дюпюи!... Подождите, не сейчасъ еще... въ данную минуту де-Ферси попался вкрѣпкую полковнику Долбнѣ.
   -- Почему вы называете мосьё де-Тріеля полковникомъ Долбней?
   -- Потому, что разъ онъ ухватится за какой-нибудь сюжетъ въ разговорѣ, то ужь и долбитъ его, долбитъ безъ конца... Не такъ ли?
   -- Да,-- отвѣтила Христіана, смѣясь.
   Она окидывала глазами салонъ, очень красивый, пестрѣющій туалетами и цвѣтами, оживленный рокотомъ кипящей воды, легкимъ звономъ стакановъ на хрустальныхъ блюдечкахъ, смутнымъ шумомъ голосовъ и передвигаемыхъ стульевъ. Госпожа де-Вонанкуръ была тутъ же, щебетала и вертѣлась въ свѣжемъ желтомъ платьѣ, придававшемъ ей видъ звонкой канарейки, надоѣдливой, но хорошенькой. Явился и Пьеръ де-Берне, чистосердечный и веселый малый,-- офицеръ, съумѣвшій не огрубѣть отъ военной службы, странная смѣсь повѣсы и паладина, истый парижанинъ, пріѣхавшій въ отпускъ изъ Африки и чувствующій себя настолько дома, будто на одинъ день всего уѣзжалъ изъ города. Всѣ двигались, смѣялись, болтали мило и непринужденно.
   Графиня указала на облитую лучемъ солнца, прокравшимся сквозь сторы, маленькую, хорошенькую и пустую головку мадамъ де-Вонанкуръ и проговорила, обращаясь къ Шаньи:
   -- Интересно было бы посмотрѣть ихъ души, какъ мы видимъ лица!
   Шаньи принялъ удивленный видъ:
   -- Души? Гдѣ же бы вы ихъ нашли, эти души? Ужь не здѣсь ли?
   Она возразила:
   -- Какъ? Неужели вы до того разочарованы?
   Онъ отвѣтилъ:
   -- Я разочарованъ? Да никогда въ жизни! Я доволенъ всѣмъ и все нахожу восхитительнымъ. Но не можетъ же мнѣ придти въ голову мысль розыскивать, напримѣръ, птицъ, у которыхъ не перья были бы, а шерсть!
   -- А, вы думаете, что я слишкомъ многаго требую?
   -- Я убѣжденъ, что вы требуете невозможнаго.
   -- Стало быть, вы полагаете, что въ нашемъ обществѣ нѣтъ того, что я разумѣю... что вы разумѣете подъ словомъ "душа"?
   -- Есть... даже здѣсь есть души.
   -- Очевидно, ваша и моя!
   -- Съ нихъ и начнемъ... А затѣмъ душа мадамъ де-Живрэ, добрая и надежная душа... съ головою и руками.
   -- И даже съ острымъ клювомъ и когтями?
   -- Пожалуй... но лишь тогда, когда это нужно... И вотъ у насъ уже есть душа мадамъ де-Живрэ, ваша и моя... Оказалось не много, но... позвольте, сколько насъ?... Двѣнадцать... семнадцать... девятнадцать... Насъ девятнадцать человѣкъ. Но есть тутъ еще мосьё де-Ферси съ прекрасною душой, отлично сохранившеюся, неспособною поддаться слабости... Есть еще Берне, чудесная душа, чистая душа ребенка для тѣхъ, кто знаетъ ея затаенные уголки.
   -- А затѣмъ?
   -- Затѣмъ? Ну, затѣмъ -- точка, всѣ тутъ!
   Удивленная Христіана спросила:
   -- А вашъ другъ... Морьеръ?
   Шаньи отвѣтилъ мягко:
   -- Да, конечно... Но душа Морьера -- слишкомъ "шикъ". Для меня это недосягаемо, а потому я и знаю ее недостаточно.
   Госпожа де-Трёйль хотѣла поставить свою чашку на столъ. Морьеръ кинулся къ баронессѣ.
   -- Позвольте, я возьму...
   Она прошептала очень тихо:
   -- Вы не сказали мнѣ номера.
   Онъ отвѣтилъ, слегка смутившись:
   -- А, да... правда. Скажу завтра утромъ... въ Лѣсу.
   Шаньи, смѣясь, обратился къ госпожѣ д'Аргонъ, видѣвшей все это.
   -- Васъ забавляютъ эти маленькія перешептыванія, такъ какъ вы уже знаете, въ чемъ дѣло?... А они и не подозрѣваютъ, что двоимъ извѣстны ихъ планы на будущій четвергъ... Я говорю двоимъ, когда посвященныхъ по меньшей мѣрѣ трое.
   -- Трое?
   -- Да, мы двое и д'Аргонъ... Вѣроятно, вы ему разсказали?
   -- Нѣтъ,-- отвѣтила Христіана, слегка оскорбившись,-- ничего ровно я не разсказала!
   -- Нѣтъ?... А, вотъ это хорошо!... Вы, поистинѣ, рѣдкостная женщина!
   Одни уѣзжали, другіе усаживались на вычурныя и покойныя кресла, образуя довольно большой кружокъ.
   Послышался голосъ графа Саломона. Онъ продолжалъ разговоръ, начатый съ полковникомъ и маркизомъ де-Ферси:
   -- Я купилъ этотъ коммодъ въ Гентѣ, въ домѣ, гдѣ умеръ король Людовикъ XVIII...
   Маркизъ не возражалъ, но полковникъ поправилъ:
   -- Людовикъ XVIII умеръ не въ Гентѣ.
   -- Какъ не въ Гентѣ?-- встревожился банкиръ за историческое значеніе своего коммода.-- Вы увѣрены въ этомъ?... Нѣтъ, онъ долженъ былъ умереть въ Гентѣ!
   -- Полагаю, что нѣтъ,-- сказалъ полковникъ, сбитый немного съ толку такою увѣренностью финансиста.
   Г. Саломонъ продолжалъ:
   -- Такъ вы думаете, что король Людовикъ XVIII не былъ въ Гентѣ?
   -- Былъ!-- крикнулъ старикъ де-Ферси раздраженно.-- Но, на вашу бѣду, умеръ не тамъ!
   -- О, если былъ, то до остального мнѣ дѣла нѣтъ!... Мой коммодъ могъ ему принадлежать. Коммодъ, впрочемъ, и безъ того очень хорошъ.
   Госпожа де-Трёйль гнѣвно смотрѣла на улыбавшагося банкира. Въ ту же минуту Морьеръ сказалъ, безъ всякаго злого умысла:
   -- Ни чуть не желалъ бы я имѣть вещь, принадлежавшую Людовику XVIII. Онъ былъ слишкомъ дуренъ собой.
   -- А что-жь такое, что онъ былъ дуренъ, лишь бы комодъ былъ хорошъ,-- довольно основательно замѣтилъ графъ Саломонъ, дорожившій своею покупкой.
   Морьеръ пояснилъ:
   -- Я не могу выдѣлять вещи или людей отъ того сосѣдства съ вещами или людьми противными, въ которомъ они жили. Совершенно вопреки моей волѣ они сливаются для меня въ нѣчто общее съ безобразными предметами и въ моемъ представленіи сами являются непривлекательными.
   -- Въ такомъ случаѣ,-- сказалъ Шаньи,-- подобная непріятность должна часто тебя постигать, такъ какъ нерѣдки очень странныя сочетанія.
   -- Это и бываетъ часто... Достаточно мерзкаго мужа, чтобы мнѣ противною казалась жена... достаточно противнаго гостя, чтобы испортить мнѣ обѣдъ.
   Баронесса взглянула украдкой на своего отца, а Шаньи и госпожа де-Живрэ одновременно подумали: "Папа Саломонъ не будетъ обѣдать у своей дочери, когда тамъ будетъ Морьеръ".
   Въ шесть часовъ явился господинъ Фрюлингъ. Это былъ совсѣмъ юноша, бѣлокурый, съ хорошенькимъ личикомъ. Среди неловкаго молчанія онъ подошелъ къ княгинѣ, такъ и впившейся въ него глазами, поцѣловалъ ея руку, сѣлъ и не проговорилъ ни одного слова.
   

VI.

   Выходя отъ княгини де-Буйльонъ, Шаньи предложилъ Морьеру проѣхать въ Лѣсъ. Тотъ согласился, сильно озабоченный необходимостью найти квартиру этимъ же вечеромъ, чтобы завтра сообщить баронессѣ точный адресъ. Онъ ломалъ себѣ голову и никакъ не могъ припомнить, кто говорилъ ему въ Отёйлѣ о желаніи передать нижній этажъ, совершенно меблированный, въ проѣздѣ Гошъ.
   Нижній этажъ, проѣздъ Гошъ?-- это вызывало,-- казалось ему,-- какія-то смутныя представленія, которыя ему не удавалось опредѣлить точно.
   Выйдя изъ экипажа подъ Акаціями, маркизъ и Шаньи пошли аллеей пѣшеходовъ, когда ихъ кто-то окликнулъ. Голосъ раздался изъ щегольской викторіи, и Морьеръ узналъ Бланшъ Лакомбъ и моментально припомнилъ то, надъ чѣмъ безплодно ломалъ голову со вчерашняго дня. Именно танцовщица-то и спрашивала, не найдетъ ли онъ нанимателя на ея квартиру, такъ какъ баронъ де-Трёйль подарилъ ей маленькій отель. До своего отъѣзда въ Персію Андре не разъ бывалъ въ маленькомъ помѣщеніи нижняго этажа, которое сообща занимали обѣ Лакомбъ. Онъ помнилъ, что квартирка удобна и прилична.
   Аллея мало-по-малу пустѣла. Танцовщица приказала кучеру остановиться, чтобы поболтать съ молодыми людьми. По всему было замѣтно, однако, что она не въ духѣ. Ея красивыя правильныя черты лица приняли злое выраженіе подъ сдвинутыми черными бровями. Обратившись къ Шаньи, она рѣзко выговаривала ему за то, что онъ сдѣлалъ видъ, будто не узнаетъ ее наканунѣ въ "Мадритѣ", гдѣ онъ обѣдалъ довольно близко отъ нея.
   Шаньи слабо оправдывался: онъ былъ съ пріятелями, которыхъ она не знаетъ... и, во всякомъ случаѣ, ей поклонился.
   Лакомбъ 1-я, очень красивая и изящная физически, олицетворяла собою морально и умственно типъ "негодницы" во всей его мерзости. Алчная, невѣжественная и глупая, она мечтала играть роль свѣтской женщины. Она напускала на себя необыкновенную чопорность, удручала своихъ пріятелей раздушенными и претенціозными записками, нацарапанными скверными каракулями, испещренными потѣшными орѳографическими ошибками, изучала высшій свѣтъ по романамъ и въ обществѣ не допускала ни малѣйшей вольности. Злая, лживая и дерзкая, она вопила въ глаза Трёй лю самыя дикія ругательства, которыя онъ покорно выслушивалъ. Ея завѣтною мечтой было знакомство со всѣми "шикарными" людьми Парижа, и ее рѣзко задѣла за живое фраза Шаньи: "Я обѣдалъ съ пріятелями, которыхъ вы не знаете". Конечно, далеко этому Шаньи до мосьё Лупена, депутата, только что подарившаго ей великолѣпнѣйшіе сапфиры, осыпанные брилліантами, или до маленькаго Вертебона, секретаря "самаго лучшаго министра, человѣка вполнѣ свѣтскаго и большого потѣшника", но, какъ бы то ни было, все-таки, и Шаньи -- виконтъ, да, къ тому же, задушевный другъ маркиза де-Морьера, "шикарнѣйшаго человѣка Парижа", вождя всего высшаго дендизма. Ясно, что и знакомъ Шаньи только съ "очень хорошими людьми".
   Снова накидываясь на него, Лакомбъ спросила:
   -- Кто же эти такіе ваши пріятели?
   -- Вамъ-то это на что же нужно, разъ вы ихъ не знаете?
   -- Стало быть, эти люди неизвѣстные?
   -- О, напротивъ... очень извѣстные!-- дразнилъ ее Шаньи,
   -- Тогда я ихъ знаю... ихъ имена, по крайней мѣрѣ!
   -- Не думаю.
   -- И вы не можете назвать мнѣ по именамъ этихъ очень извѣстныхъ господъ?
   -- Конечно, могу,-- сказалъ Шаньи, выведенный изъ терпѣнія танцовщицей.-- Со мною были Рене Декартъ, Буало Депрео и Аруэ де-Вольтеръ...-- и, смѣясь, добавилъ:-- Говорилъ, что вамъ незнакомы, правда?
   Она отвѣтила съ большимъ апломбомъ:
   -- И неправда... Аруэ де-Вольтеръ -- это такой высокій... у него кабріолетъ на желтыхъ колесахъ.
   И, видя, что Морьеръ чуть не падаетъ отъ смѣха, она рѣзкимъ тономъ заявила:
   -- У вашихъ друзей и имена-то такія, что слушать противно!
   Шаньи отошелъ въ сторону, чтобы съ кѣмъ-то поздороваться. Маркизъ спросилъ:
   -- Вы сказали мнѣ вчера, что желали бы передать какую-то квартиру?
   -- Да, мою квартиру въ проѣздѣ Гошъ.
   -- Такъ вотъ я... одинъ изъ моихъ друзей ищетъ квартиру въ той сторонѣ.
   -- Кто такой?
   -- Говорю же вамъ, пріятель мой.
   Бланшъ Лакомбъ была неизмѣримо глупа во всемъ, что не касалось ея ремесла, за то по части любовныхъ дѣлъ оказывалась довольно смѣтливой. Окидывая взглядомъ Морьера, она проговорила:
   -- Времени вы, какъ видно, не теряете... Вернулись всего съ недѣлю назадъ.
   Дѣлая видъ, будто не слышитъ, Морьеръ спросилъ:
   -- Вы за сколько хотѣли бы передать?
   -- Тысяча въ мѣсяцъ.
   -- Ого!... мебель-то, должно быть, изъ чистаго золота?
   -- Мебель очень хорошая, мой милѣйшій... А затѣмъ, хотите берете, хотите нѣтъ.
   -- Беру... А когда перейти можно?
   -- Хоть завтра, если хотите.
   -- И отлично... я думаю, что мой пріятель переѣдетъ завтра... вѣроятно...
   -- Такъ я сегодня пришлю вамъ условіе. Вы потрудитесь передать его вашему пріятелю.
   Она хохотала. Маркизъ сказалъ досадливо, указывая на Шаньи, стоявшаго въ нѣсколькихъ шагахъ отъ нихъ:
   -- А вы потрудитесь не говорить объ этомъ при Шаньи.
   Она отвѣтила:
   -- Будьте покойны... я же попрошу васъ такъ же точно не говорить про это Трёйлю.
   -- Трёйлю?-- невольно вздрогнулъ Морьеръ, нежданно услыхавши это имя.-- Почему именно Трёйлю?
   -- Да потому,-- отвѣтила Лакомбъ,-- что если онъ узнаетъ про сдачу квартиры, то прекратитъ выдачу мнѣ пяти тысячъ франковъ, которыя по условію я обязана платить за нее. Вы, пожалуй, скажете, что пять тысячъ не золотыя горы... а, все-таки, на полу не найдешь. Вы чего смѣетесь?
   Смѣялся онъ, узнавши, что за квартиру, нанятую имъ для свиданія съ баронессой, платитъ ея мужъ. Снимая квартиру у танцовщицы, онъ совсѣмъ забылъ, что Бланшъ Лакомбъ любовница Трёйля, и теперь это случайное совпаденіе забавляло его.
   Видя, что онъ продолжаетъ улыбаться, не отвѣчая на ея вопросъ, Бланшъ обидѣлась.
   -- Не знаю, что васъ такъ смѣшитъ... вѣроятно, тайна въ томъ же родѣ, какъ вотъ сейчасъ... имена пріятелей мосьё де-Шаньи? Маркизъ началъ извиняться:
   -- Не сердитесь... мнѣ пришла въ голову одна мысль, могущая интересовать только меня, и вы можете быть спокойны. Трёйлю я не скажу, что нанялъ у васъ квартиру... для добраго моего пріятеля.
   Танцовщица пристально посмотрѣла на него:
   -- Довольно, кажется! Пора оставить эти шутки!... Была бы охота, а то завтра же я узнаю не только то, что вы являетесь въ это помѣщеніе, но еще и то, кого вы тамъ принимаете!
   Морьеръ поморщился.
   -- А знаете,-- заговорилъ онъ, принимая шутливый тонъ,-- мнѣ нравится даже наемъ при такихъ условіяхъ!
   Танцовщица покачала головой съ видомъ отвращенія:
   -- Очень мнѣ это нужно, кого вы тамъ принимаете... да и принимаете ли кого-нибудь... Наплевать мнѣ на всѣ чужія исторіи, съ меня и своихъ довольно... Занятно, нечего сказать!
   Чувствовалось, какъ глубоко надоѣло, какъ опостылѣло ей такое существованіе, и Андре подумалъ: "Пріятно, должно быть, Трёйлю съ такою!"...
   Госпожа де-Трёйль сказала ему, что катается верхомъ въ десять часовъ и доѣзжаетъ до Булоня по аллеѣ для верховой ѣзды. Онъ поѣхалъ въ обратномъ направленіи, чтобы встрѣтиться съ баронессой,-- Морьеръ пробовалъ лошадь, купленную наканунѣ и казавшуюся ему хорошею. Солнце просвѣчивало сквозь листву и бросало яркія пятна свѣта на желтый песокъ аллеи, воробьи трещали на вѣтвяхъ, и Лѣсъ казался особенно оживленнымъ въ это утро. Морьеръ встрѣчалъ знакомыя лица, прислушивался къ говору, къ веселому шуму, который онъ такъ любилъ. За время его путешествія ни о чемъ онъ не скучалъ такъ, какъ объ аллеѣ для верховой ѣзды.
   Въ то время, какъ онъ галопомъ поднимался по легкому наклону, начинающемуся у Булонскихъ воротъ, позади него послышался запыхавшійся голосъ:
   -- Вы не видали Агарь?
   Проскакалъ мимо д'Антенъ и обернулся, смѣясь, чтобы взглянуть на графа Саломона, догонявшаго Морьера,-- смѣялся онъ потому, что всѣмъ обычнымъ посѣтителямъ аллеи хорошо былъ знакомъ возгласъ банкира: "Не видали ли вы Агарь?"
   Таковъ былъ его всегдашній способъ заговаривать съ людьми, къ которымъ онъ не осмѣливался обратиться безъ какого-либо предлога. Близкимъ знакомымъ онъ говорилъ: "Видѣли ли вы Агарь?" -- а остальнымъ: "Видѣли ли вы мою дочь?" Ему отвѣчали: "да" или "нѣтъ", и онъ продолжалъ путь уже рядомъ, что, собственно, и было ему желательно. Его лошадь шла хорошо только вмѣстѣ съ другою лошадью, иначе она останавливалась щипать траву, отмахивала мухъ, совалась изъ стороны въ сторону потереться объ ноги всѣхъ встрѣчающихся.
   Морьеру неизвѣстны были эти продѣлки лошади и всадника, и его немного озадачилъ совсѣмъ нежданный вопросъ.
   -- Нѣтъ,-- сказалъ онъ,-- я не встрѣчалъ мадамъ де-Трёйль. Развѣ она не будетъ сегодня?
   Баронъ заявилъ, что она непремѣнно пріѣдетъ. Онъ видѣлъ ихъ верховыхъ лошадей у главной аллеи Лѣса, только баронесса всегда запаздываетъ, слишкомъ долго одѣвается. Представить себѣ невозможно, сколько она времени тратитъ на туалетъ!
   -- И какъ разъ,-- добавилъ онъ,-- сегодня, кажется, день красильщицы.
   Морьеръ взглянулъ на него въ недоумѣніи, и графъ Саломонъ пояснилъ:
   -- Да, сегодня день такой женщины, которая приходитъ ей волосы красить... А, вы не знаете, какъ это дѣлается, господинъ маркизъ? Удивленъ? Я думалъ, что такому человѣку, какъ вы, должны быть извѣстны доподлинно всѣ маленькія тайны туалета. Такъ вотъ, дѣлаютъ нѣчто вродѣ большихъ горчишниковъ изъ henné... {Henné -- лавзонія, кустарникъ, ростущій въ Индіи и въ Африкѣ; изъ него добывается краска для волосъ.}, ими обвертываютъ голову и оставляютъ такъ, чтобы краска пристала хорошенько... Видите, какая штука?
   -- Какъ нельзя лучше!-- сказалъ Андре, отлично представлявшій себѣ эту "штуку" и находившій ее совсѣмъ не привлекательною.
   Графъ Саломонъ продолжалъ:
   -- И понятно, что возня эта довольно длинная, тѣмъ болѣе, что потомъ надо дать волосамъ просохнуть.
   Морьеръ спросилъ:
   -- А дѣлать это приходится часто?
   -- Есть женщины, которыя дѣлаютъ только разъ въ двѣ недѣли. Но натуральный цвѣтъ начинаетъ просвѣчивать у корней. Агарь еженедѣльно продѣлываетъ... А, вотъ ваши родственники де-Живрэ!
   Супруги Живрэ быстро пронеслись мимо. Андре ухватился за этотъ предлогъ, чтобъ отдѣлаться отъ банкира.
   -- Прошу извинить, мнѣ необходимо сказать нѣсколько словъ кузинѣ.
   И онъ умчался, оставляя банкира озабоченнымъ пріисканіемъ другого спутника, такъ какъ его лошадь тотчасъ же остановилась и принялась щипать нѣжные, едва развертывающіеся листочки дуба на молодомъ побѣгѣ, соблазнительно свѣсившемся на дорогу.
   Морьеръ догналъ Живрэ. Они остановились съ Шаньи и съ Вонанкурами. Морьеръ тотчасъ же напалъ на Розету за то, какъ взнуздана ея лошадь.
   -- Это нелѣпо! Зачѣмъ ты въ Лѣсъ выѣхала на трензелѣ?
   -- Потому, что мнѣ такъ лучше. На мундшукѣ Мальчикъ отвратителенъ, всю руку оттянетъ.
   -- А, эту лошадь зовутъ Мальчикъ?
   -- Да, ты находишь его безобразнымъ?
   -- Не безобразнѣе любого чистокровнаго. Я не люблю чистокровныхъ подъ дамскимъ сѣдломъ.
   -- А я только ихъ и люблю.
   -- Дурно дѣлаешь.
   -- Можетъ быть... Но разъ мнѣ нравится...
   Госпожа де-Вонанкуръ проговорила, указывая на Морьера и маленькую де-Живрэ:
   -- Отстать не могутъ отъ привычки вѣчно спорить!
   Розета, ѣхавшая впереди съ своимъ кузеномъ, обернулась и сказала:
   -- Онъ такой маніакъ,-- до того придирчивъ, до того мелоченъ!
   -- Я не придирчивъ,-- возразивъ Моріеръ,-- а ты беззаботна до невозможности. Никакого у тебя чутья нѣтъ къ тому, что дѣлается и чего нельзя дѣлать...Такъ, возвращаюсь къ твоему трензелю...
   -- И возвращаться не за чѣмъ!
   -- Такъ ѣздятъ только въ деревнѣ... Здѣсь это не дѣлается!
   Розета спросила, смѣясь:
   -- Потому, что не по-щегольски это?
   Онъ возразилъ съ упрямою самоувѣренностью:
   -- Не дѣлается потому, что не дѣлается... Ты бы посмотрѣла на себя... Вдобавокъ ко всему эта шелковая шляпа...
   Она не поняла сначала, потомъ сообразила и отвѣтила:
   -- А, да, ты правъ... Завтра надѣну "дыньку" {Melon -- дыня, круглая низенькая шляпа, напоминающая формой половинку дыни,-- почти то же, что у насъ "котелокъ".}.
   Морьеръ такъ и вскрикнулъ:
   -- Дыньку!... Да развѣ можно теперь показаться въ дынькѣ?
   -- Почему же нельзя?
   -- Въ дынькѣ... до главнаго приза!
   Онъ проговорилъ это въ ужасѣ, почти трагическомъ. Маленькая де-Живрэ обратилась къ госпожѣ д'Аргонъ только что подъѣхавшей къ нимъ.
   -- Видите, привожу въ негодованіе Андре!
   Христіана обратила на Морьера свои большіе, ясные глаза и спросила:
   -- Какими дѣлами?
   -- Тѣмъ, что на Мальчика надѣла трензель потому, что онъ не любитъ мундштука, и тѣмъ еще, что хочу завтра кататься въ дынькѣ.
   -- А!-- проговорила графиня, нисколько, повидимому, не удивленная.
   -- Андре совершенно правъ,-- вступился г. д'Аргонъ,-- это не дѣлается. До главнаго приза ѣздятъ только въ шелковой шляпѣ.
   Розета возразила:
   -- Но если мнѣ жарко невыносимо?
   -- Въ дынькѣ не прохладнѣе... Это заблужденіе. Наоборотъ, въ шелковой шляпѣ больше воздуха, она отъ головы дальше.
   -- За то къ солнцу ближе.
   Христіана смѣялась, и мужъ смотрѣлъ на нее почти разсерженный. "Рѣшительно, она никогда не научится понимать все это. А мадамъ де-Живрэ, съ своимъ нежеланіемъ стѣсняться, съ своими дикими понятіями и съ предвзятымъ пренебреженіемъ корректности, прескверный примѣръ для нея".
   Морьеръ всматривался въ Христіану, съ минуту уже ѣхавшую впереди его. При нѣкоторыхъ движеніяхъ молодой женщины, ему казалось, будто онъ видитъ игру мускуловъ подъ сукномъ амазонки. Наконецъ, очень заинтригованный, онъ не выдержалъ, тоже послалъ корректность ко всѣмъ чертямъ и обратился къ Жаку д'Аргону:
   -- Прошу извинить мою нескромность, но скажи... мадамъ д'Аргонъ не носитъ корсета?
   Жакъ, очень гордый таліей жены, отвѣтилъ:
   -- Никогда!
   Морьеръ удивленно мигнулъ глазомъ и проговорилъ:
   -- Вотъ какъ!
   Потомъ, черезъ секунду, онъ добавилъ:
   -- Если бы мадамъ д'Аргонъ одѣвалась, какъ всѣ, у нея была бы прелестнѣйшая талія во всемъ Парижѣ.
   -- Не правда ли?-- отозвался графъ.
   Немного омраченный послѣднимъ замѣчаніемъ Морьера, онъ сказалъ женѣ, только что поровнявшейся съ нимъ:
   -- Вотъ видишь... Ты воображаешь, будто никто не замѣчаетъ, что ты не надѣваешь корсета. А Морьеръ очень хорошо разобралъ это!
   Она покраснѣла, и маркизъ, остававшійся назади, видѣлъ, какъ розоватый тонъ охватилъ ея шею. Христіана краснѣла, точно ребенокъ, кровь приливала къ ея прозрачной кожѣ и окрашивала ее нѣжными вспышками.
   Когда д'Аргонъ поѣхалъ опять рядомъ съ Морьеромъ, тотъ сказалъ:
   -- Ты говоришь женѣ "ты"?
   -- Да,-- отвѣтилъ графъ, краснѣя въ свою очередь,-- Шокируетъ это?
   -- О, ничуть! Меня не такъ-то легко шокируетъ что бы то ни было. Нѣтъ, просто, удивило только.
   Какъ ни старался онъ сохранить вѣжливость, неодобреніе чувствовалось въ формѣ фразы и въ выраженіи и заставило д'Аргона задуматься.
   Онъ находилъ, что Андре правъ, что въ самомъ дѣлѣ "ты" -- не шикъ и даже не особенно совпадаетъ съ хорошимъ тономъ. И самъ же онъ въ первое время супружества настаивалъ на такомъ интимномъ обращеніи, стѣснявшемъ его жену. Христіана всегда слышала, какъ ея родители говорили другъ другу "вы", и знала, что они нѣжно любили другъ друга. Въ обществѣ, въ которомъ она жила, мужья и жены не были на "ты", и вначалѣ говорить "ты" казалось ей почти неприличіемъ. Но такъ какъ Жакъ, слишкомъ влюбленный для того, чтобы взвѣшивать слова, уснащалъ свои фразы мѣстоименіями "ты" и "вы" въ перемежку, что производило эффекты довольно потѣшные, то жена покончила рѣшеніемъ держаться уже чего-нибудь одного и согласилась на "ты". Въ то время онъ понятія не имѣлъ о "свѣтѣ", который Христіана знала очень хорошо. Закупоренный съ своими строгими родителями въ ихъ старинномъ домѣ, гдѣ бывали только старые друзья, строгіе и скучные, и ихъ дѣти,-- строгія и скучныя не менѣе родителей,-- Жакъ искренно думалъ, что всѣ люди одного общественнаго положенія должны быть похожи на тѣхъ, которыхъ онъ зналъ. И когда, ставши самъ себѣ господиномъ, женившись, получивши возможность жить, какъ ему угодно, онъ сразу кинулся въ этотъ свѣтъ, обворожительный, изящный, фальшивый и довольно сомнительнаго достоинства, состоящій, однако же, изъ людей одного сорта съ нимъ, Жакъ сначала совсѣмъ растерялся. Андре де-Морьеръ, единственный изъ друзей дѣтства, который могъ бы руководить имъ, былъ въ отлучкѣ, путешествовалъ.
   Мать Андре, строгая и холодная, была очень дружна съ матерью Жака, и мальчики совсѣмъ еще дѣтьми полюбили другъ друга. Де-Морьеръ рано вышелъ изъ-подъ зависимости отъ матери, получивши значительное наслѣдство послѣ одного изъ своихъ родственниковъ, и пустился въ свѣтъ, превратился черезъ нѣсколько мѣсяцевъ въ блестящаго молодого человѣка, но, попрежнему, продолжалъ бывать въ домѣ стариковъ д'Аргонъ. За это Жакъ сохранилъ къ нему чувство безконечной благодарности. Въ то время, какъ отецъ и мать д'Аргона заявляли, что Морьеръ имѣетъ видъ модной картинки, Жаку онъ представлялся высшимъ и таинственнымъ существомъ, о жизни котораго онъ не имѣлъ понятія, но которымъ онъ восхищался. Морьеръ, съ своей стороны, избѣгалъ разговоровъ съ своимъ другомъ о незнакомомъ тому блестящемъ обществѣ. Онъ не хотѣлъ своими разсказами вызвать въ пріятелѣ стремленіе къ этому неизвѣстному, омрачить сожалѣніями его однообразную и тихую жизнь.
   Первое время супружества Христіана и Жакъ путешествовали цѣлые полгода, а вернувшись, по желанію мужа, кинулись съ полнымъ увлеченіемъ въ обычную жизнь того моднаго кружка, который доставляетъ газетамъ матеріалъ для ихъ "свѣтскихъ отголосковъ". Въ этомъ кружкѣ, душою котораго былъ маркизъ де-Морьеръ, Трёйли, Вонанкуры, Буйльоны и ихъ прихвостни, вродѣ Дюпюи и д'Антена, задавали тонъ. Госпожа де-Живрэ, которую дружба съ графиней д'Аргонъ и родство съ Буйльонами дѣлали иногда участницей ихъ "маленькихъ развлеченій", не пользовалась никакимъ значеніемъ съ точки зрѣнія "шика".
   Въ то время, какъ д'Аргонъ печально соображалъ, что обращеніе на "ты" между мужемъ и женой вредитъ свѣтскому престижу,
   Морьеръ, смотрѣвшій сбоку на сѣдло своей кузины де-Живрэ, сдѣлалъ по его поводу одобрительное замѣчаніе:
   -- Знаешь, у тебя прехорошенькое сѣдло... Легкое оно, должно быть?
   -- Девять съ половиной фунтовъ.
   -- Оно очень мило, со смысломъ... только...
   Онъ нагнулся впередъ, засматривая за правую ногу мадамъ де-Живрэ, и продолжалъ съ крайнимъ изумленіемъ:
   -- А тамъ что же это такое? Кожи-то нѣтъ спереди? Подъ ногой у тебя лошадь?
   -- Она самая.
   -- Да, вѣдь, это дико!
   -- Нѣтъ, это легко.
   -- Ты пачкаешь всѣ свои юбки... и, затѣмъ, ногѣ лежать не на чемъ.
   -- Нога лежитъ очень хорошо. О ней не хлопочи.
   -- А сзади сѣдло совсѣмъ прямое, не раздается влѣво?
   -- Совсѣмъ прямое... не раздается влѣво.
   -- Послушай, это безобразіе! Это имѣетъ видъ, будто ты ѣздишь на мужскомъ сѣдлѣ съ дамскими луками.
   -- А почему бы мнѣ не ѣздить на мужскомъ сѣдлѣ съ дамскими луками?
   -- Потому что не дѣлается это!
   -- О!-- воскликнула Розета, начиная выходить изъ себя.
   -- Нѣтъ, не дѣлается! Всѣ сѣдла, выписанныя изъ Англіи, расширены въ лѣвую сторону, у всѣхъ кожаная подкладка спереди, предохраняющая юбку и поддерживающая ногу.
   -- Какое мнѣ дѣло до всего этого?
   -- Позволь... Я часто бывалъ на охотѣ съ лэди Дольби. Она ѣздитъ верхомъ лучше всѣхъ въ Англіи. Такъ у лэди Дольби сѣдло шире слѣва и у нея...
   -- Оставь ты меня въ покоѣ съ своей лэди Дольби! Еслибъ у нея и у меня было всего одно сѣдло, тогда я не стала бы спорить. Но такъ какъ каждая изъ насъ ѣздитъ на своемъ собственномъ, то обѣ мы вправѣ имѣть такія, какія кому угодно.
   Господинъ де-Живрэ смѣялся и замѣтилъ Морьеру:
   -- Вы имѣете привилегію пользоваться очень большимъ расположеніемъ Розеты. Если бы кто другой вздумалъ такъ пробирать ее...
   Маркизъ отвѣтилъ убѣжденно:
   -- Она рѣшительно не понимаетъ извѣстныхъ оттѣнковъ!
   Госпожа д'Аргонъ взглянула на него. Ей такъ и чудилось, будто она слышитъ фразы своего мужа,-- такъ поразительно были они похожи другъ на друга сужденіями, вкусами и даже разговоромъ. При сходныхъ обстоятельствахъ оба употребляли одни и тѣ же выраженія. Маленькая де-Живрэ, на нервы которой уже дѣйствовало сѣдло лэди Дольби, пустила свою лошадь въ галопъ, разсчитывая отдѣлаться отъ надоѣдливыхъ замѣчаній кузена. Но Морьеръ не унимался, призвавъ ее къ порядку:
   -- Твоя лошадь идетъ съ лѣвой ноги.
   -- Сама знаю.
   -- Зачѣмъ ты пускаешь ее съ лѣвой ноги?
   -- Затѣмъ, что я предоставляю ей идти съ той лапки, съ какой ей нравится.
   -- Некрасиво это... и, къ тому же, очень вредно.
   -- Милый мой Андре, мнѣ тридцать три года... лѣтъ двадцать пять я галопирую такъ и чувствую себя совершенно здоровою.
   -- Но это безобразно!
   -- До этого мнѣ дѣла нѣтъ.
   -- А мнѣ до этого есть дѣло! Я скорѣе готовъ прочь отъ васъ уѣхать, чѣмъ смотрѣть, какъ ты скачешь... Такъ не ѣздятъ!
   Доведенная чуть не до слезъ, она крикнула:
   -- А, надоѣлъ же ты мнѣ, наконецъ! Угодно -- оставайся, но угодно -- убирайся прочь!
   Онъ тревожно оглядѣлся кругомъ, боясь, что кто-нибудь слышалъ. "Поистинѣ, Розета дурно воспитана, способна хоть кого компрометировать".
   Онъ сообразилъ, въ то же время, что ему надо разыскать Трёйлей, и воспользовался выходкой Розеты. Морьеръ повернулъ лошадь и, проѣзжая мимо де-Живрэ, проговорилъ:
   -- Твоя жена -- сущее наказанье! Я просто не знаю, что съ нею дѣлается!
   -- Ни тоже! Но я знаю, что сдѣлалось бы со мною, еслибъ я былъ на ея мѣстѣ.
   -- Что именно?
   -- Нервный припадокъ.
   Госпожа де-Вонанкуръ поддержала его:
   -- Истинная правда. Вы придираетесь къ ней каждую минуту.
   Розета обернулась на сѣдлѣ и крикнула удаляющемуся маркизу:
   -- Ты воображаешь, кажется, будто я не понимаю, что тебѣ хотѣлось уѣхать?
   Морьеръ проѣхалъ нѣсколько саженъ и, встрѣтивши Дюпюи, спросилъ:
   -- Вы не видали Трёйлей?
   Тотъ ехидно засмѣялся:
   -- Эге! и вы слѣдомъ за папашей Саломономъ... "Вы не видали Агарь?" Нѣтъ, я не видалъ Агарь! На что она вамъ понадобилась? Имѣете сказать ей что-нибудь?
   Онъ насмѣхался. Маркизъ очень желалъ бы отдѣлаться отъ него, но онъ сообразилъ, что, при встрѣчѣ съ баронессой, Дюпюи будетъ полезенъ тѣмъ, что займетъ ея мужа. Катающихся верхомъ было много и ѣхать можно было только по двое въ рядъ: Дюпюи поѣдетъ рядомъ съ Трёйлемъ, а онъ, Морьеръ, успѣетъ дать послѣднія указанія женѣ де-Трёйля. Они повстрѣчали Шаньи, направляющагося къ Парижу. Дюпюи обратился къ нему съ вопросомъ:
   -- Не видали ли Трёйлей? Мы ихъ ищемъ.
   -- Ихъ не видалъ, но, если поѣдете дальше, то встрѣтите ихъ папашу тамъ, на поворотѣ... Его лошадь уже минутъ пять пощипываетъ крапиву, отъ которой нѣтъ возможности ее оттащить. Я васъ покидаю,-- добавилъ онъ.-- Вонъ подвигаются ваши Трёйли. До ихъ высотъ мнѣ далеко и не особенно меня влечетъ къ себѣ красавица Агарь, -- и, видя недовольное лицо Морьера, онъ продолжалъ:-- Красива она, спора нѣтъ... великолѣпна! Но ея позы, всѣ ея гримасы, костюмы... До свиданія, утекаю... чтобы не упасть къ ея ногамъ!
   Трёйли приближались медленнымъ, очень размѣреннымъ и правильнымъ галопомъ. Они сдержали лошадей и баронесса кинула Морьеру долгій, выразительный взглядъ, всѣмъ хорошо замѣтный и немного раздосадовавшій его, вызвавшій почти непріязненное чувство.
   А вслѣдствіе такого чувства, Агарь показалась ему уже не такою красавицей, какъ наканунѣ. Не годилась эта женщина для открытаго воздуха. Цвѣтъ лица ея, казавшійся жасминно-матовымъ при вечернемъ, искусственномъ освѣщеніи, принималъ желтоватые тоны. А глядя на ея чудесные блестящіе волосы, Морьеръ вспоминалъ не особенно поэтическій разсказъ папаши Саломона, его,-- правдивое, вѣроятно,-- описаніе процесса окрашиванія. Маркизу слышался почти голосъ слишкомъ откровеннаго папаши: "Агарь просушивается!" И у Морьера возникали даже колебанія, увлеченія уже не было,-- весь онъ какъ-то вдругъ остылъ.
   Онъ смотрѣлъ на баронессу, тщетно старался подогрѣть свое воображеніе, а передъ нимъ мелькала залитая розовыми тонами шейка Христіаны... Тогда онъ пытался увѣрить себя, самому себѣ доказать, насколько "Агарь" красивѣе, привлекательнѣе, съ ея правильными контурами, съ тонкою, готовою переломиться таліей, съ своею артистически-сшитою амазонкой, облегавшею ея станъ, казавшійся безукоризненнымъ.
   Наконецъ, Морьеру и баронессѣ удалось переговорить безъ помѣхи...
   

VII.

   Господинъ де-Трёйль спросилъ горничную Бланшъ Лакомбъ:
   -- Не знаете, куда мадамъ уѣхала?
   -- Не знаю, господинъ баронъ. Обыкновенно, когда мадамъ такъ выѣзжаетъ, то отправляется въ Оперу. Мадамъ приказала доложить господину барону, что вернется въ половинѣ третьяго, не позднѣе.
   Горничная положила на столъ нумеръ Gaulois и вышла изъ комнаты, окинувши барона изподтишка насмѣшливымъ взглядомъ.
   Де-Трёйль сѣлъ очень взволнованный. Всякія измѣненія въ его привычкахъ тревожили его точно какія бѣды. Каждый день послѣ завтрака онъ отправлялся выкурить сигару у танцовщицы, когда же случалась у нея репетиція, она заранѣе извѣщала его объ этомъ.
   Черезъ минуту онъ всталъ, чтобы взять газету. Рядомъ съ нею лежалъ маленькій свертокъ, а на немъ нацарапанный дрянными каракулями Лакомбъ адресъ: "Маркизу де-Морьеръ, проѣздъ Моптень".
   Трёйль въ недоумѣніи задавалъ себѣ вопросы:
   -- Что такое можетъ она посылать Морьеру? И почемъ она знаетъ, что онъ вернулся?
   Потомъ онъ вспомнилъ, что танцовщица видѣла Морьера на скачкахъ. Баронъ вертѣлъ въ рукѣ сверточекъ, очень маленькій и тяжелый, въ которомъ лежало что-то тонкое и твердое, что-нибудь вродѣ перочиннаго ножа или маленькихъ ножницъ, или ключа. Да, всего болѣе похоже на ключъ. Зачѣмъ, однако, Бланшъ посылаетъ ключъ Морьеру? И что это за ключъ?
   Трёйль взглянулъ на часы. "Вернется въ два часа",-- сказала горничная. Онъ успѣетъ развязать и опять завязать тщательно запакованный свертокъ.
   Ловко, какъ женщина, и аккуратно, какъ аптекарь, онъ быстро развязалъ тонкій розовый шнурокъ. Въ нѣсколькихъ листкахъ шелковой бумаги лежалъ ключъ, который Трёль узналъ тотчасъ же. Самъ онъ заказывалъ его годъ назадъ. Большой любитель всякихъ новинокъ, онъ прельстился маленькими англійскими замками, прочными и сложными, которые выписывалъ изъ Лондона г. де-Буйльонъ, и приказалъ поставить такіе же въ своемъ домѣ Парка Монсо и въ квартирѣ Бланшъ Лакомбъ, въ проѣздѣ Гошъ.
   Баронъ вертѣлъ въ рукахъ крошечный никелевый ключъ, хорошо ему знакомый. Имъ отпирается входная дверь квартиры, гдѣ прежде жила Бланшъ. У Трёйля былъ точно такой же, лежащій безъ употребленія въ вазочкѣ на каминѣ уже три мѣсяца, съ тѣхъ поръ, какъ танцовщица переѣхала въ свой домъ. Сегодня утромъ еще Трёйль видѣлъ свой ключъ, разыскивая запонки къ рукавамъ.
   И, разъ убѣдившись, что танцовщица посылаетъ Морьеру ключъ отъ своей прежней квартиры, онъ уже не сомнѣвался и въ томъ, что она обманываетъ его съ Морьеромъ и видаетъ его въ проѣздѣ Гошъ, или, вѣрнѣе, будетъ видать, такъ какъ ключъ еще не отосланъ. Очень ловко онъ вновь задѣлалъ сверточекъ, положилъ его на мѣсто и сталъ ждать возвращенія Бланшъ, едва осиливая нетерпѣніе. Какъ вынудить ее сказать правду?
   А настоящая-то правда въ томъ заключалась, что швейцаръ изъ улицы Гошъ приходилъ утромъ "отъ господина, снявшаго квартиру, съ просьбой доставить ему второй ключъ отъ входной двери, который долженъ быть у прежней квартиранки. Тому господину нужны оба ключа, необходимы къ тремъ часамъ". Танцовщица была въ Лѣсу, когда являлся швейцаръ. Вернувшись домой, она запаковала требуемый ключъ съ тѣмъ, чтобы послать его прямо къ Морьеру, жившему въ двухъ шагахъ отъ нея, но заторопилась и уѣхала, позабывши приказать отнести свертокъ.
   Барону пришлось ждать не долго. Въ половинѣ второго пріѣхала Лакомбъ, совершенно измученная,-- какъ она говорила,-- безконечнымъ примѣриваніемъ. Она была у Монто за платьемъ "Louis XIV", въ которомъ Машаръ долженъ сегодня начать ея портретъ.
   -- Сегодня?-- спросилъ Трёйль подозрительно.-- Я думалъ, что портретъ условлено начать завтра.
   -- Нѣтъ, сегодня... Ты припомни, говорено въ четвергъ... сегодня четвергъ.
   -- А, да!-- сказалъ баронъ.-- Мнѣ почему-то казалось, что среда.
   Бланшъ увидала забытый на столѣ свертокъ, вскрикнула и бросилась къ звонку.
   -- Ахъ, Боже мой, я и забыла!...
   Она не договорила и немного покраснѣла, раздосадованная мыслью, что баронъ могъ замѣтить свертокъ и начнетъ требовать объясненій. Ей ни за что не хотѣлось признаться въ томъ, что она передавала квартиру, и очень желательно было не потерять пяти тысячъ франковъ наемной платы, что составляло съ двѣнадцатью тысячами Морьера семнадцать тысячъ, то-есть двѣнадцать тысячъ чистой прибыли.
   Пока она придумывала какой-нибудь изворотъ, де-Трёйль спросилъ съ равнодушнымъ видомъ:
   -- Ты что это посылаешь Морьеру?
   -- Я...-- начала она, запинаясь болѣе, чѣмъ слѣдовало бы.-- Видишь ли, я... такъ, пустякъ это... онъ хотѣлъ только посмотрѣть... Это...
   Баронъ повторилъ уже нетерпѣливо, похлопывая ногой по полу:
   -- Что такое ты посылаешь?
   Она сообразила, что лучше будетъ не лгать на тотъ конецъ, чтобы баронъ,-- если ему вздумается открыть свертокъ,-- убѣдился, что она голубка невинная, и, придумывая подходящее объясненіе, отвѣтила:
   -- Ключъ посылаю.
   Удивленный такою откровенностью и притворись ничего незнающимъ, Трёйль спросилъ:
   -- Ключъ? Какой ключъ?
   Бланшъ Лакомбъ подумала, что на этотъ разъ уже нельзя сказать правду, не возбуждая подозрѣнія въ томъ, что квартира сдана, и проговорила:
   -- Ключъ здѣшній... такъ, отъ какой-то двери. Ему хотѣлось посмотрѣть, какіе у насъ ключи, онъ хочетъ поставить у себя такіе же замки, какъ наши.
   И, обратившись къ только что вошедшей горничной, она сказала:
   -- Отошлите сейчасъ этотъ сверточекъ къ маркизу де-Морьеру въ улицѣ Монтень.
   Къ ея удовольствію, свертокъ исчезъ. Она боялась, какъ бы баронъ не раскрылъ его. Память у Трёйля была поразительная, и онъ, навѣрное, узналъ бы ключъ отъ прежней квартиры. Ключи недавно купленнаго отеля были такіе же, какъ въ домѣ Парка Монсо, нѣсколько большаго размѣра.
   Де-Трёйль нервно ходилъ по комнатѣ, увѣренный въ томъ, что его обманываютъ, и слишкомъ трусливый для того, чтобы высказать это, не имѣя въ рукахъ доказательствъ. Наконецъ, онъ остановился:
   -- Гдѣ же, однако, вы видѣли Морьера?
   -- Въ Отёйлѣ, прошлое воскресенье...
   -- И видѣли его только тамъ?
   Она отвѣтила, не задумываясь:
   -- Только тамъ видѣла... Гдѣ же еще я могла его видѣть?
   -- А я почемъ знаю... Васъ спрашиваю.
   Она ничего не возразила, и онъ продолжалъ:
   -- И Морьеръ, такъ, вдругъ, пожелалъ видѣть вашъ ключъ, ни съ того, ни съ сего?
   -- Разумѣется, не такъ вдругъ... Мы говорили о вещахъ, которыя приходится носить въ карманѣ... Тогда Шаньи,-- Шаньи тамъ же былъ,-- Шаньи и сказалъ, что система ключей у меня -- одинъ шикъ.
   Встревоженный упоминаніемъ о Шаньи, онъ опять спросилъ:
   -- А Шаньи почему это знаетъ?
   -- Послушайте! Вы меня изъ терпѣнія выводите! Не сами ли вы уши всѣмъ прожужжали вашею выдумкой англійскихъ замковъ? Съ полгода вы ни о чемъ другомъ не говорили... Это былъ самый излюбленный вашъ конекъ!
   И, сразу мѣняя голосъ, она заговорила:
   -- Мой туалетъ въ воскресенье имѣлъ, кажется, огромный успѣхъ. У Монто мнѣ говорили, что очень многіе восторгались имъ... и въ числѣ другихъ ваша жена.
   -- О, прошу васъ, оставьте вы въ покоѣ мою жену!
   Въ сущности, ему рѣшительно безразлично было, говоритъ или не говоритъ танцовщица про мадамъ де-Трёйль, но ему казалось, что допускать это не согласно съ хорошимъ тономъ. Къ тому же, ему просто нужно было придраться къ чему-нибудь и поворчать. Онъ до ужаса боялся танцовщицы, но иногда наскакивалъ на нее изъ-за ничтожнаго вздора.
   Она обернулась къ нему, вся красная:
   -- Стало быть, я уже не имѣю права произносить имя вашей супруги?... Чудесно, этого еще недоставало! Вы потѣшаете меня...
   Она встала.
   -- Знаете, прогонять васъ я не желала бы, но въ половинѣ третьяго мнѣ нужно быть у Машара, и я должна сейчасъ ѣхать.
   -- Развѣ вы не будете переодѣваться?
   -- Нѣтъ, не буду переодѣваться... Мое платье къ нему послано.
   -- Экипажъ у васъ есть?
   -- Есть, не безпокойтесь... есть все, что мнѣ нужно. Благодарю.
   Она, видимо, раздражалась все сильнѣе. Дѣлаясь опять очень смирнымъ, Трёйль спросилъ:
   -- Мы уговаривались, кажется, что я поѣду взглянуть, какъ вы будете позировать?
   -- Не сегодня только... сегодня невозможно! Онъ будетъ выбирать позу и мѣшать ему нельзя. На этотъ разъ, надѣюсь, вы не будете приставать ко мнѣ.
   Она ходила изъ угла въ уголъ, стараясь поскорѣе его выпроводить. Баронъ сказалъ:
   -- Вы не въ духѣ!
   Она грубо отвѣтила:
   -- Каждому своя очередь!
   Очутившись на улицѣ, Трёйль задумался, куда идти теперь. Обыкновенно онъ оставался у танцовщицы до трехъ часовъ и теперь онъ окончательно не зналъ, что ему дѣлать. Въ его жизни, совершенно рутинной, малѣйшее событіе принимало важные размѣры, а, кромѣ того, онъ еще былъ внутренно убѣжденъ, что его обманываютъ.
   Къ Бланшъ онъ привыкъ, и она была ему положительно необходима. Теперь же мысль, что она понравилась Морьеру, дѣлала танцовщицу въ его глазамъ еще болѣе привлекательной. Очень былъ Морьеръ разборчивъ. Чтобы быть имъ замѣченною, надо было женщинѣ имѣть много шика, и если, только что вернувшись, онъ обратилъ свое вниманіе на Бланшъ, то, очевидно, онъ находитъ, что въ ней больше шика, чѣмъ во всѣхъ другихъ. Это было, конечно, лестно, но, въ то же время, и непріятно: вздумай Андре потребовать, чтобы танцовщица выбрала одного изъ нихъ двоихъ, она, разумѣется, выберетъ Морьера. Какъ ни былъ хвастливъ баронъ, онъ все же отлично сознавалъ, что вездѣ и всегда ему придется уступать маркизу. Всего разумнѣе было бы, пожалуй, закрыть глаза и не путаться въ ихъ дѣла.
   Трёйль направлялся къ Елисейскимъ полямъ, когда увидалъ, что Морьеръ вышелъ изъ своего дома, повернулъ тоже къ Елисейскимъ полямъ и пошелъ метрахъ въ двадцати впереди Трёйля. Дойдя до скрещиванія дорогъ, онъ свернулъ влѣво къ тріумфальной аркѣ. Баронъ подумалъ: "Теперь пойдетъ въ проѣздъ Гошъ"... и послѣдовалъ за маркизомъ, твердо рѣшивши дознать правду, какова бы она ни была. Дойдя до площадки, гдѣ стоятъ экипажи, Морьеръ взглянулъ на часы и ускорилъ шаги. Но, вмѣсто того, чтобы повернуть въ проѣздъ Гошъ, какъ того ждалъ Трёйль, онъ перешелъ черезъ площадь въ проѣздъ Виктора Гюго и тамъ вошелъ къ Гаже. Баронъ прошелъ мимо магазина и видѣлъ, что Морьеръ указываетъ разныя вещи продавщицамъ и прикащикамъ, суетящимся вокругъ него. Трёйль остановился довольно далеко и выжидалъ.
   Андре вышелъ черезъ нѣколько минутъ и своимъ эластическимъ, широкимъ шагомъ пустился на этотъ разъ къ проѣзду Гошъ, очень торопливо и посматривая на свои часы. Дойдя до угольнаго дома, онъ свернулъ въ ворота. Баронъ все еще надѣялся до послѣдней минуты, что онъ пройдетъ мимо, и остановился на мѣстѣ въ страшномъ бѣшенствѣ, охваченный желаніемъ тотчасъ же бѣжать слѣдомъ и тутъ же дать пощечину Морьеру. Но онъ сообразилъ, что швейцары знаютъ его и что въ результатѣ получится совсѣмъ нелестная для него, потѣшная сплетня. Подумалъ было онъ также подождать Бланшъ и съ нею имѣть объясненіе. Быть уже здѣсь она не могла, наряжалась она долго и не успѣла, конечно, явиться такъ скоро. Но онъ побоялся, что его замѣтятъ и узнаютъ. Тогда ему пришла въ голову мысль, которую онъ счелъ блистательной. Онъ разсуждалъ: "Отправлюсь я за ключемъ и накрою ихъ тихонько, безъ шума. Это будетъ шикъ!"...
   Онъ кликнулъ фіакръ и помчался въ Паркъ Монсо. Трёйль взбѣгалъ на лѣстницу черезъ три-четыре ступеньки, опустивши голову, и чуть не сбилъ съ ногъ свою жену, сходившую внизъ, распространяя кругомъ ароматъ сильныхъ духовъ. Привыкши видѣть жену всегда въ полномъ блескѣ, разодѣтою на славу, онъ не узналъ ее въ простомъ черномъ нарядѣ.
   Она смотрѣла на него широко раскрытыми глазами съ выраженіемъ притворнаго изумленія.
   -- Боже мой, до чего вы красны!... И какъ вы бѣжите! Можно подумать, будто вы гонитесь за воромъ!
   Ему почудилось, будто ей извѣстно постигшее его злоключеніе. Онъ пробормоталъ сконфуженно:
   -- Нѣтъ, я... я домой иду... А вы? Вы уходите? Я не видалъ экипажа внизу.
   Она отвѣтила:
   -- Хочу пройтись немного по парку... или по улицѣ. Докторъ сказалъ, что это поможетъ мнѣ отъ головныхъ болей...
   -- У васъ головныя боли?-- спросилъ онъ простодушно.
   Госпожа де-Трёйль пожала плечами и пошла дальше, не сказавши больше ни слова.
   Придя въ свою комнату, баронъ взялъ изъ вазы маленькій никелевый ключъ и, усѣвшись въ большое кресло, принялся раздумывать такъ, какъ не думалъ во всю свою жизнь.
   Дѣло шло о томъ, чтобы не попасть въ дурацкое положеніе.
   Морьеръ былъ въ обществѣ личностью, много болѣе симпатичною, чѣмъ онъ, Трёйль, и на этотъ счетъ Трёйль не вдавался ни въ какія иллюзіи. За Морьеромъ было неоспоримое преимущество изящества, въ обществѣ онъ былъ очень "виднымъ" человѣкомъ. Ни въ какомъ случаѣ не слѣдовало вооружать противъ себя тѣхъ, кто, конечно, былъ бы на сторонѣ маркиза, если бы вся эта исторія сдѣлалась извѣстною. Безусловно необходимо было уловить тутъ самыя нѣжные оттѣнки. Помимо этого, охваченный ревностью, терзавшею его въ эту минуту, баронъ всего болѣе озабоченъ былъ тѣмъ, чтобъ удержать за собой танцовщицу и такъ уладить все съ Морьеромъ, чтобы не дошло до дуэли.
   Совсѣмъ уже собравшись уходить, онъ сѣлъ опять. Ему не хотѣлось встрѣтиться съ женою, вышедшею прогуляться, страшно было, что узнаетъ она про его любовныя неудачи. Онъ только что замѣтилъ, какъ насмѣшливо она спросила о причинѣ его волненія, и желалъ дать ей время уйти подальше.
   Наконецъ, и онъ рѣшился пуститься въ путь, оглядѣвши предварительно паркъ и улицу, не виднѣется ли гдѣ высокій силуэтъ Агари. Удостовѣрившись, что ея нѣтъ, баронъ пошелъ очень быстро.
   Сильно билось его сердце, когда онъ вынулъ изъ кармана маленькій ключъ. Всю дорогу Трёйля пугала мысль, что они могли, войдя въ домъ, вложить опять ключъ въ замокъ. Этого не оказалось, и его ключъ вошелъ легко. Прежде чѣмъ повернуть его, баронъ еще разъ задалъ себѣ вопросъ, ловко ли выйдетъ то, что онъ затѣвалъ сдѣлать? Вообще, онъ все на свѣтѣ готовъ былъ предпочесть увѣренности, которая, во всякомѣслучаѣ, потревожитъ тихій покой его мирнаго существованія. Но его будоражила мысль о томъ, что происходитъ тамъ, за этою дверью.
   Онъ поколебался еще съ секунду и стремительно вошелъ.
   Прежде всего, его поразила темнота прихожей. Глаза, привыкшіе къ яркому свѣту улицы, залитой солнцемъ, не различали рѣшительно ничего. Зная расположеніе квартиры, онъ ощупью отворилъ дверь и вошелъ въ гостиную. Въ полуоткрытыя жалузи проходили длинные лучи свѣта и снова ослѣпили его. Понемногу глаза присмотрѣлись къ этому неполному освѣщенію.
   Справа была отворена дверь въ комнату Бланшъ. Трёйль направился къ ней, тихо крадучись по ковру. Трость, положенная поперекъ кресла, за которую онъ задѣлъ, покатилась на полъ со звономъ глухого колокольчика. Въ тотъ же мигъ на порогѣ двери появился Морьеръ.
   Узнавши де-Трёйля, онъ стремительно опустилъ портьеру. Въ то же время, раздался пронзительный крикъ женщины и позади Морьера промелькнуло облако красной шелковой матеріи и кружева.
   Трёйль и Морьеръ стояли молча другъ противъ друга. Наконецъ, маркизъ заговорилъ тономъ, вѣжливынъ и рѣзкимъ, въ то же время:
   -- Позвольте узнать, милѣйшій мой Трёйль, зачѣмъ вы пожаловали ко мнѣ?
   Онъ былъ блѣденъ и говорилъ слегка хриплымъ голосомъ, но улыбался крайне насмѣшливо. Баронъ чувствовалъ, что попалъ въ забавное положеніе. Лица Бланшъ онъ не видалъ за минуту передъ этимъ, успѣлъ разсмотрѣть только ея высокій ростъ и черу ные чулки подъ шелковою юбкой цвѣта настурціи, который она особенно любила, но Трёйль не сомнѣвался въ томъ, что и танцовщица въ той комнатѣ потѣшается надъ нимъ.
   Онъ отвѣтилъ медленно, отбивая слова:
   -- Не мнѣ ли скорѣе спросить у васъ, съ кѣмъ вы тутъ?
   Морьеръ отвѣтилъ опредѣленно:
   -- Я не скажу вамъ, что съ любовницей... это было бы не вѣрно. Женщина, находящаяся тамъ, достойна еще, -- клянусь вамъ въ томъ,-- полнаго уваженія.
   Трёйль усмѣхнулся:
   -- Очень мило это "достойна полнаго уваженія"!
   -- Это правда, и я повторяю вамъ, мой милый Трёйль, что, будучи ослѣплены какимъ-то неизвѣстнымъ мнѣ подозрѣніемъ, вы продѣлываете совершенно неумѣстныя вещи... о чемъ сами же пожалѣете, навѣрное.
   Баронъ сознавалъ, насколько оказывался смѣшнымъ, и страшно бѣсился. Ничего не возражая, онъ двинулся было впередъ.
   Морьеръ не тронулся съ мѣста, только плотнѣе прислонился къ двери и сказалъ:
   -- То, что вы дѣлаете, мой милый, просто безумно!... Вы являетесь ко мнѣ невзначай, безъ малѣйшаго на то права, безъ всякаго повода... да, безъ всякаго повода... Я не знаю, что вамъ отъ меня угодно.
   И про себя онъ думалъ: "До чего безсмысленно затѣвать такую исторію! Онъ глупѣе даже, чѣмъ я его считалъ!"
   Трёйль отчаянно бормоталъ:
   -- Я хочу видѣть ту женщину!...
   -- Хотите видѣть женщину, которая у меня находится? Да вы не въ своемъ умѣ! Это является съ розыскомъ столь сомнительнаго достоинства, тотъ приглашаетъ съ собой полицейскаго коммиссара... Грязно это, но, по крайней мѣрѣ, согласно съ порядкомъ.
   -- Э, чортъ возьми!-- крикнулъ Трёйлъ.-- Если бы могъ я только!... На мое горе, полиція не оказываетъ покровительства любовнымъ связямъ такихъ сумасбродовъ, какъ я, и такихъ негодницъ, какъ вонъ та!
   Морьеръ, озадаченный и успокоенный, хотѣлъ возражать, но Трёйль завопилъ:
   -- Я хочу видѣть мадемуазель Лакомбъ, понимаете меня? Хочу только сказать ей нѣсколько словъ и потомъ уйду. Съ вами объяснюсь въ другое время.
   Морьеръ не шевельнулся. Его лицо оставалось безстрастнымъ, и онъ, совершенно спокойно на этотъ разъ, заговорилъ:
   -- Еще разъ повторяю, милый мой Трёйль, что мадемуазель Лакомбъ здѣсь нѣтъ. Я вчера нанялъ у нея эту квартиру, но совсѣмъ не затѣмъ, чтобы принимать ее у себя. Въ томъ даю вамъ мое честное слово.
   Трёйль упрямо стоялъ на своемъ.
   -- Полно же вамъ! Я сейчасъ видѣлъ ее, узналъ.
   -- О, только этого не хватало!-- разсмѣялся Морьеръ.
   Затѣмъ, видя, что баронъ ни за что не уйдетъ, онъ продолжалъ:
   -- Послушайте... мадемуазель Лакомбъ должна быть теперь у Машара.
   -- Вы почему знаете?
   -- Утромъ я посылалъ къ ней за вторымъ ключомъ... не зналъ, что имѣется еще третій, и ея горничная сказала моему посланному, что мадемуазель Лакомбъ вернется рано, такъ какъ въ три часа она должна позировать у Машара и пріѣдетъ домой одѣваться.
   Трёйль въ нерѣшительности соображалъ про себя: "Все это очень похоже на правду".
   Маркизъ предложилъ:
   -- Можете сейчасъ же поѣхать къ Машару и удостовѣриться, что Лакомбъ у него.
   -- Чтобы тѣмъ временемъ вы ее спровадили отсюда?
   -- Хотите, я съ вами поѣду?
   -- Такъ... а она утечетъ...
   -- Хотите послать кого-нибудь и ждать здѣсь?
   -- Это другое дѣло,-- сказалъ Трёйль, замѣтно поколебленный.-- На это я согласенъ.
   Морьеръ позвонилъ. Баронъ написалъ на своей карточкѣ: "Могу ли я пріѣхать полюбоваться на васъ одну минуту? Мѣшать не буду". Передавая карточку швейцару, онъ наказывалъ ему поторопиться и записку передать въ руки самой мадемуазель Лакомбъ, позировавшей у Машара.
   Онъ сѣлъ и сталъ ждать, молча, противъ Морьера, потѣшавшагося въ душѣ надъ вытянутою физіономіей припертой баронессы.
   Черезъ полчаса явился швейцаръ съ отвѣтомъ танцовщицы.
   На клочкѣ бумаги она написала: "Я вамъ сказала -- нѣтъ, стало быть -- нѣтъ. Не сегодня, вы все испортите". По ея царапанью видно было, что она разозлилась. Де-Трёйль уже совсѣмъ по-дурацки спросилъ:
   -- Вы видѣли мадемуазель Лакомбъ? Какъ она одѣта?
   Швейцаръ отвѣтилъ, вертя въ рукахъ фуражку:
   -- Въ такомъ платьѣ, какъ въ Луврѣ королевы на портретахъ, и видъ у нея былъ очень недовольный тѣмъ, что ее побезпокоили... очень даже недовольный!
   -- Милый мой Морьеръ,-- заговорилъ баронъ,-- я въ отчаяніи отъ моей глупой выходки... Простите меня... я такъ ревнивъ... такъ ужасно ревнивъ! Только теперь понялъ я это. Вы не знаете, что такое ревность!
   -- Пока еще не знаю,-- отвѣтилъ Морьеръ, улыбаясь, и добавилъ, поглядывая украдкой на дверь, за которою представлялъ себѣ фигуру Агари въ ея красной юбкѣ:-- и не надѣюсь, что не познакомлюсь съ такимъ чувствомъ на этотъ разъ.
   Въ началѣ этого свиданія, нарушеннаго столь необыкновеннымъ образомъ, баронесса показалась ему настроенною нѣсколько лирически, что не совпадало съ его вкусами. Онъ явился сюда отнюдь не затѣмъ, чтобы наслаждаться воркованьемъ, и постарался объяснить ей это настолько опредѣленно, что ея напыщенныя фразы живо смѣнились робостью пансіонерки и напускными страхами, которые злили его.
   Въ ту минуту, когда баронъ уходилъ, продолжая извиняться, Морьеръ весело обратился къ нему:
   -- Э, послушайте-ка, оставьте мнѣ ужь и третій ключъ!
   И, выпроводивши его за дверь, отъ отобралъ его ключъ, тщательно заперъ дверь, удостовѣрился, что все спокойно, и безъ малѣйшаго увлеченія вернулся къ Агари, бросившейся ему на шею съ трагическими жестами, чуть не съ воплями:
   -- Ты на дуэль его не вызовешь?... Я не хочу, чтобы ты шелъ на дуэль изъ-за меня!
   Онъ успокоилъ ее, говоря, что объ этомъ и рѣчи не было, и сталъ ей нѣжно гладить волосы, показавшіеся ему немного грубоватыми. И невольно припомнились ему тонкіе и тяжелые волосы госпожи д'Аргонъ, ласкать которыя, должно быть, такъ пріятно.
   Госпожа де-Трёйль спросила:
   -- О чемъ вы замечтались?
   Онъ отвѣтилъ, но далеко не убѣдительно:
   -- О васъ!...

-----

   Трёйль шелъ по улицѣ счастливый и безконечно довольный убѣжденіемъ, что ему не измѣняютъ, но, вмѣстѣ съ тѣмъ, занятый очень любопытнымъ вопросомъ, что тамъ у Морьера за женщина, которая такъ похожа на Бланшъ и которая одѣвается, какъ Бланшъ?
   А Бланшъ тѣмъ временемъ бросила свой портретный сеансъ и, подобравши свои юбки, забиралась на пятый этажъ дома въ улицѣ Дюфо.
   Она отправлялась "повидать на минутку" премилаго молодого человѣка, состоявшаго въ данное время простымъ чиновникомъ при министерствѣ, но пользовавшагося покровительствомъ министра и стоявшаго на отличнѣйшей дорогѣ.
   

VIII.

   Д'Аргонъ передалъ женѣ то, что Морьеръ говорилъ про ея талію. Онъ повторилъ фразу маркиза: "Если бы мадамъ д'Аргонъ одѣвалась, какъ всѣ, у нея была бы самая прелестная талія въ Парижѣ!" -- и затѣмъ высказалъ собственное заключеніе:
   -- Ботъ видишь, милочка моя, и выходитъ, что напрасно ты не надѣваешь корсета. Необходимо надо быть, какъ всѣ!
   И Христіана, находившая, наоборотъ, что всегда надо быть самой собою, вспоминала совершенно одинаковыя мнѣнія своего мужа и маркиза, противуположныя ея мнѣніямъ, и печально думала: "Правы они: надо быть, какъ всѣ!"
   Она отвѣтила покорно, обращая все въ шутку:
   -- Я буду надѣвать корсетъ, разъ это угодно господину Морьеру и тебѣ. Мнѣ все равно.
   На самомъ же дѣлѣ это было ей далеко не "все равно". Первымъ дѣломъ она думала, что это будетъ ей вредно, а затѣмъ она дорожила естественностью "очертаній". Очень умная и артистически развитая, она знала, что эти "очертанія" прекрасны и что они потеряютъ отъ перемѣны.
   За то какъ же доволенъ останется Монто!
   Мужу она не сказала ни о продажѣ брилліантовъ, ни о томъ, что была у Мопто. Ей хотѣлось вдругъ, нежданно, явиться передъ Жакомъ въ новомъ видѣ, сдѣлать ему этотъ сюрпризъ, который приведетъ его въ восторгъ. Несмотря на все свое нежеланіе отказаться отъ простоты, которую она любила, молодая женщина вынуждена была признать, что платья портного дѣлаютъ ее много красивѣе съ свѣтской точки зрѣнія. Онъ какъ нельзя лучше понялъ характеръ ея красоты и стройность фигуры. Онъ съ любовью настоящаго художника пробовалъ драпировать ее разными матеріями, мягкими и жесткими, давая имъ, такъ сказать, произвольно ложиться или ломаться складками вокругъ ея гибкаго и нервнаго стана. Онъ съумѣлъ приложить все свое искусство къ этой замѣчательной и странной красотѣ, состоящей изъ сочетанія поразительно чистыхъ линій и крайней подвижности выраженія. Въ первый же день, когда онъ снималъ мѣрку съ молодой женщины, въ которой уже чуялъ хорошую кліентку въ будущемъ, онъ порѣшилъ, что хорошо одѣть ее можно, только тщательно разсмотрѣвши и понявши различныхъ женщинъ, слившихся во-едино въ ея личности. Она могла все надѣть, все "смѣть", при непремѣнномъ условіи, чтобъ ея индивидуальность сохранила преобладаніе надъ ея туалетомъ. Изъ нея не слѣдовало дѣлать,-- какъ онъ то дѣлалъ съ своими обыкновенными кліентками, -- женщину "Louis XIV", или "Henri II", или "1830 года", то-есть, въ сущности, картину. Здѣсь же картина была готова и задача состояла въ томъ, чтобы дать ей раму, но раму, достойную ея. И Христіана, примѣривая въ послѣдній разъ свои уже готовыя платья, ясно замѣтила, что восхищеніе примѣривальщицъ и хозяина ихъ издѣліемъ нисколько не преувеличено. Сама она находила въ себѣ такую громадную перемѣну, что смотрѣла на себя съ наивнымъ любопытствомъ, счастливая тѣмъ, что видитъ себя такою красивою, впередъ наслаждаясь удивленіемъ и радостью Жака.
   Глядя на себя въ высокія зеркала, отражавшія ея молодой и свѣжій образъ въ бѣломъ атласномъ платьѣ, стройный и полный граціи, несмотря на корсетъ, который она рѣшилась надѣть, она подумала также и о Морьерѣ. Какъ бы то ни было, она ему обязана этимъ превращеніемъ. Въ глубинѣ, въ самой глубинѣ своего существа ей жаль было прежней, вчерашней Христіаны, такой простой въ своихъ незатѣйливыхъ платьяхъ, немного даже тусклой. И эта Христіана перваго образца, казалось, уже начинала стираться въ ея памяти. Когда же, примѣривши всѣ пять заказанныхъ туалетовъ, она опять надѣла свое сѣрое шерстяное платье, когда передъ зеркаломъ завязала ленты своей маленькой скромной шляпочки съ васильками, она улыбнулась, какъ доброму старому другу. Она опять себя видѣла. А то, вотъ сейчасъ, была не она, а какая-то дама, казавшаяся ей очень красивою, на которую она смотрѣла съ нѣкоторымъ почтеніемъ.
   Выйдя отъ Монто, она отослала домой свою карету и пошла побродить по улицѣ. Христіана знала, что впередъ уже не пройти ей нигдѣ незамѣченной. До сихъ поръ, несмотря на свою красоту, она могла прогуливаться, не привлекая докучнаго вниманія тѣхъ, кто заглядывается на нарядную женщину больше, чѣмъ на женщину красивую.
   Теперь конецъ! Конецъ свободѣ ходить спокойно, безъ помѣхи, и никогда уже не будетъ этой свободы. Домой вернулась Христіана немного усталою и очень печальною,-- ей казалось, будто она похоронила близкаго друга. Она обошла шкафы съ платьями, пересмотрѣла картонки съ шляпками, отдала своей горничной все, что та могла носить, а остальное, кромѣ пеньюаровъ и бѣлья, приказала уложить со множествомъ душистыхъ саше въ большіе сундуки. Она не хотѣла имѣть передъ глазами что бы то ни было, напоминающее ей покинутаго друга, но принадлежавшее ему желала сохранить на память. Грустная и сосредоточенная, она присутствовала при этомъ укладываніи, точно при какомъ-то погребеніи. Когда все было уложено и сундуки отнесены въ кладовыя, Христіана опять повеселѣла и съ шаловливою радостью обдумывала, какъ бы получше устроить "сюрпризъ" Жаку.
   Когда онъ вернулся къ обѣду, Христіана читала, лежа на диванѣ въ своей уборной, закутанная въ длинную блузу изъ бѣлаго крепона.
   Жакъ сѣлъ на диванъ у ногъ жены и спросилъ:
   -- Въ которомъ часу тебѣ нужна карета вечеромъ?
   -- Сегодня вечеромъ?-- переспросила она, какъ бы припоминая что-то.
   Мужъ вскрикнулъ почти въ тревогѣ отъ того, что она забываетъ настолько важныя дѣла:
   -- Да, вѣдь, сегодня послѣдній вторникъ у мадамъ де-Буйльонъ!... Послѣдній передъ баломъ Овощей! Не можемъ же мы не ѣхать!
   Она отвѣтила тѣмъ же равнодушнымъ тономъ:
   -- Что-жь, поѣдемъ, ничего противъ этого не имѣю.
   Онъ спросилъ съ замѣтнымъ безпокойствомъ:
   -- Есть у тебя туалетъ, по крайней мѣрѣ?
   Она разсмѣялась.
   -- Разумѣется, есть у меня туалетъ... есть даже нѣсколько туалетовъ.
   -- О, да! Но надо знать, что ты называешь туалетами... Неприхотлива ты!
   -- Ты прихотливъ за двоихъ.
   -- Подъ туалетомъ я разумѣю красивое и свѣжее платье. Есть такое?
   -- Говорю же тебѣ, что есть.
   -- У Буйльоновъ всегда очень нарядны... Комнаты великолѣпныя и просторныя, всѣ надѣваютъ лучшія платья.
   -- Обѣщаю, что и на мнѣ будетъ очень хорошее платье.
   -- Покажи!
   Онъ всталъ и сдѣлалъ шагъ къ двери гардеробной комнаты.
   -- Да не ходи!-- остановила его Христіана.-- Это же нелѣпость такой осмотръ!
   -- Ты не хочешь показать? Вотъ и выходитъ, что это какая-нибудь гадость!
   Дѣло принимало плохой оборотъ. Христіана встала, твердо порѣшивши не впускать мужа въ комнату съ платьями.
   -- Бѣдный мой Жакъ, -- проговорила она, смѣясь, -- какъ жаль, что ты не женщина!
   -- Это почему же? Потому, что мнѣ желательно видѣть тебя всегда красивою и хорошо одѣтою? Вотъ ты обѣщала мнѣ дѣлать платья у Монто...
   -- И опять обѣщаю то же.
   -- О, да, дорогого стоятъ эти твои обѣщанія!
   Она подумала:
   "Стоятъ они мнѣ уже семь тысячъ франковъ!"
   И затѣмъ вслухъ она сказала:
   -- Исполню, можешь быть въ томъ увѣренъ. Да, мой костюмъ овощью для бала мадамъ де-Буйльонъ я закажу Монто.
   -- Костюмъ не представляетъ, въ сущности, никакой важности. Тутъ дѣло не въ фасонѣ, было бы почуднѣе все перемято... съ этимъ справится любой костюмёръ. У Монто слѣдовало бы заказать хорошее платье для вечера... вотъ такое, напримѣръ, какое было на мадамъ де-Трёйль, когда мы были у нея въ послѣдній разъ.
   -- Послушай, я закажу такое платье, какое ты захочешь. Заказывать поѣдемъ вмѣстѣ. Довольно съ тебя?
   Она обвила руки вокругъ его шеи, улыбающаяся, вся розовая отъ удовольствія при мысли, какое онъ "сдѣлаетъ лицо", когда увидитъ ее у княгини де-Буйльонъ.
   Д'Аргонъ наклонился къ женѣ, смотрѣлъ на нее съ нѣжностью, къ которой примѣшивалась нѣкоторая доля досады. Но, увидавши въ зеркало изящную, стройную фигуру жены, онъ тихо прошепталъ:
   -- Какъ ты сложена!-- и съ печальнымъ вздохомъ добавилъ:-- А, если бы ты умѣла только одѣться по-настоящему!
   Она отвѣтила быстро, желая перемѣнить разговоръ:
   -- Съумѣю, съумѣю!... Только не дразни ты меня... Оставимъ это. Что дѣлалъ сегодня?
   -- Я изъ цирка. Очень хорошо было, народу множество. Напрасно ты не бываешь.
   -- Не занимаетъ это меня. Я слишкомъ люблю лошадей для того, чтобы смотрѣть, какъ ихъ мучаютъ.
   -- Хочешь, поѣдемъ завтра на теннисъ?
   -- Завтра я ѣду на выставку картинъ съ мадамъ де-Живрэ.
   -- Опять! Вѣчно мадамъ де-Живрэ! Завѣряю тебя, милая моя, что ты страшно вредишь себѣ, разъѣзжая такъ съ мадамъ де-Живрэ. Я, разумѣется, не требую, чтобъ ты прекратила съ нею знакомство...
   Она прошептала насмѣшливо:
   -- И отлично дѣлаешь!
   -- Но ты могла бы порѣже видаться съ нею.
   -- Нѣтъ, этого не будетъ! Я поддерживаю всѣ знакомства, которыя тебѣ желательны и которыя меня удручаютъ, такъ надо же мнѣ, по всей справедливости, имѣть хотя одного друга, видаться съ которымъ мнѣ пріятно.
   -- Мадамъ де-Живрэ далеко не ровесница тебѣ.
   -- Она мнѣ нравится такою, какая она есть.
   Д'Аргонъ вздохнулъ еще разъ:
   -- Ахъ, какой ты еще ребенокъ, милая моя Христіана, и какъ мало ты чутка къ нѣкоторымъ вещамъ!
   -- Отъ друзей я не отступаюсь и ни въ комъ не заискиваю, это правда, и мнѣ даже противны тѣ, кто такъ поступаетъ.
   -- Ты разсуждаешь точь-въ-точь, какъ Шаньи!
   -- И въ этомъ ничего дурного не вижу.
   Возвращаясь къ единственному предмету, занимавшему его въ эту минуту, графъ спросилъ:
   -- Какъ ты будешь причесана сегодня? Опять прилижешься гладко, разумѣется, съ кочкой скрученныхъ волосъ на затылкѣ, тогда какъ ты могла бы устроить себѣ чудную прическу. Съ волосами въ метръ съ четвертью длины можно сдѣлать все, что угодно.
   -- Сегодня я причешусь иначе. Ты увидишь, что будетъ очень хорошо.
   Онъ покачалъ головой, не вѣрилъ женѣ.
   Послѣ обѣда Христіана была озабочена однимъ: скорѣе избавиться отъ мужа. Фернандъ долженъ былъ явиться ее причесывать, и надо было устроить такъ, чтобы д'Аргонъ не видалъ его и ни за чѣмъ не заходилъ въ комнату жены, пока она будетъ одѣваться.
   Христіана подошла къ нему, ласкаясь.
   -- Ты здѣсь кури спокойно, а мнѣ надо идти причесаться. Это много займетъ времени, я не привыкла гофриться.
   Онъ вскрикнулъ въ торжествѣ:
   -- А, наконецъ, ты рѣшаешься нагофриться!
   -- Да, только обѣщай оставить меня совершенно въ покоѣ. Если тебѣ нужно взять что-нибудь у меня, бери теперь же и носа не показывай. Предупреждаю тебя, впрочемъ, что забаррикадирую двери до минуты отъѣзда.
   Онъ отвѣтилъ, уже на половину усыпленный сигарой:
   -- Какъ хочешь.
   Христіана знала, что онъ заснетъ, какъ только останется одинъ. Разбудить его она приказала очень поздно, почти совсѣмъ окончивши свой туалетъ, и уже сидѣла въ каретѣ, когда онъ вышелъ, торопясь и ворча немного:
   -- Ты забыла приказать меня разбудить.
   -- Не забыла, а сдѣлала это немного поздно.
   -- Пріѣдемъ, впрочемъ, какъ разъ во-время.
   Было двадцать минутъ двѣнадцатаго, положено было ѣхать въ одиннадцать. Жакъ, запаздывавшій очень часто, имѣлъ слабость,-- общую почти всѣмъ мужчинамъ,-- никогда не сознаваться въ этомъ. И, если случалось ему сознаваться, онъ находилъ множество причинъ въ свое оправданіе: то слишкомъ рано собрались, то его часы остановились, или задержалъ его кто-нибудь. Онъ огромную важность придавалъ тому, чтобы доказать, будто по его винѣ этого не случается, и похвальбу своею аккуратностью неизмѣнно начиналъ словами: "Я, никогда не опаздывающій"...
   Покончивши съ объясненіями Христіанѣ, что ѣдутъ они "какъ разъ во-время", графъ заговорилъ о томъ, что въ данную минуту всѣхъ занимало: о предполагаемой связи Морьера съ баронессой де-Трёйль.
   -- А!-- отозвалась она съ замѣтнымъ интересомъ,-- развѣ знаютъ, что это... что это случилось?
   -- Положительно этого не знаютъ, но извѣстно отъ самого Трёйля,-- онъ въ клубѣ говорилъ, что Лакомбъ передала свою квартиру Морьеру.
   -- Въ проѣздѣ Гошъ?-- сказала Христіана машинально.
   Д'Аргонъ отвѣтилъ, удивившись:
   -- Въ проѣздѣ Гошъ, да... Ты-то почему знаешь, что квартира Лакомбъ въ проѣздѣ Гошъ?
   -- Продолжай, продолжай, я потомъ скажу.
   И онъ продолжалъ, очень довольный тѣмъ, что ему удалось узнать:
   -- Лакомбъ, такая негодница, какихъ не сыскать, полюбопытствовала узнать, кого тамъ принимаетъ Морьеръ, и стала подкарауливать, и видѣла, какъ входила туда мадамъ де-Трёйль въ самомъ простенькомъ черномъ туалетѣ... Понимаешь?
   -- Какъ нельзя лучше.
   -- И какого ты объ этомъ мнѣнія?
   -- Ровно никакого.
   Видя, что мужъ не знаетъ ничего достовѣрнаго, она не хотѣла ему выдавать то, что было ей извѣстно.
   -- Меня удивляетъ нѣсколько Морьеръ,-- заговорилъ опять Жакъ,-- ему нравятся блиндинки, нѣжныя и изящныя.
   И, подумавши, онъ закончилъ:
   -- Я знаю, что баронесса стала теперь рыжею и шикъ у нея съ ногъ-сшибательный... а, все-таки, не въ Морьеровомъ она сортѣ!
   Переѣздъ до отеля Буйльоновъ былъ не дологъ. Христіана быстро вышла изъ кареты и, пока Жакъ отдавалъ приказанія выѣздному лакею, поднялась по широкой лѣстницѣ, сплошь обставленной цвѣтами. Госпожа д'Аргонъ поспѣшила снять свою ротонду,-- великолѣпную бархатную ротонду, цвѣта сѣры, вышитую серебромъ, съ широкимъ воротникомъ "Henry II", осыпаннымъ бирюзой по бархату. Дорогой Жакъ не могъ разсмотрѣть жену въ потемкахъ кареты и теперь, боясь заставить ждать себя, онъ бѣгомъ поднялся на лѣстницу и вошелъ слѣдомъ за Христіаной, не взглянувши на нее.
   Стоя у входа въ залу, княгиня де-Буйльонъ принимала гостей. Крайнее изумленіе, изобразившееся, при видѣ Христіаны, на сіяющемъ піоново-красномъ лицѣ хозяйки, возбудило вниманіе д'Аргона. Не сразу сообразилъ онъ, что остановившаяся передъ нимъ женщина съ необычайно тонкою таліей и удивительно стройною фигурой -- его жена. И когда, обратившись къ нему, она проговорила: "Я вижу тамъ мадамъ де-Живрэ, къ ней пройду",-- онъ только ротъ разинулъ отъ восхищенія и не нашелся, что сказать. Совершенно очарованный, онъ любилъ теперь всѣхъ, даже мадамъ де-Живрэ. Восторгъ, вызванный красотой его жены, повергалъ его въ неописанную радость. Наконецъ-то его тщеславіе было удовлетворено сполна, и это дѣлало его добрымъ, немного расширяло его идеи. Онъ до того ошалѣлъ, что, нагнувшись къ улыбающейся Христіанѣ, не выдержалъ и тихо прошепталъ:
   -- Я обожаю тебя, прелесть моя!
   Она отвѣтила разсѣянно:
   -- Я тоже.
   Христіана замѣтила, съ какимъ удивленіемъ и любопытствомъ смотрѣлъ на нее издали Морьеръ. Онъ едва слушалъ, что ему говорила госпожа де-Трёйль, видимо, разстроенная, слишкомъ быстро обмахивавшаяся вѣеромъ и посматривавшая тоже съ злобнымъ удивленіемъ на совершившееся превращеніе, уже встревожившее ее.
   Христіана поняла, что съ этой минуты начинается борьба. Она переставала быть очень хорошенькою и очень скромною женщиной, которой прощается ея красота за ея смиреніе.
   Она прошла скользящимъ шагомъ черезъ салонъ къ маленькой де-Живрэ, не спускавшей съ нея глазъ. И, понимая выраженіе этихъ глазъ, радостно смотрѣвшихъ на нее, Христіана убѣдилась въ своемъ успѣхѣ, перестала сомнѣваться въ себѣ.
   Она сѣла, и Розета, показывая движеніемъ подбородка на обращенныя къ ней изумленныя лица, объявила:
   -- Вотъ такъ эффектъ, могу сказать!
   Госпожа д'Аргонъ не отвѣтила. Ей чудилось, будто смѣшна она тѣмъ, что всѣ такъ смотрятъ на нее, точно на какую диковину. Стѣсненная своимъ корсетомъ, платьемъ, прической, которую не сама она сдѣлала, она думала, что должна всѣмъ казаться неловкою и неумѣющею держать себя. И въ первый разъ въ жизни она была озабочена своею внѣшностью и тѣмъ, что подумаютъ о ней.
   Мадамъ де-Живрэ смѣялась, глядя на своего кузена Морьера. Она наклонилась къ Христіанѣ и сказала:
   -- Убитъ, на-повалъ убитъ Андре! Мадамъ де-Трёйль тоже. Она ломаетъ теперь голову надъ вопросомъ, почему сдѣланное для нея тѣмъ же Монто бѣлое атласное платье, точь-въ-точь такое, какъ на васъ, оказывается совсѣмъ не такимъ? Она озадачена!... А папа Саломонъ! Посмотрите на папашу Саломона. Пари держу, я знаю, что у него сейчасъ на умѣ.
   -- Что же у него на умѣ?
   -- То, что при всѣхъ своихъ милліонахъ онъ не можетъ купить вотъ такой женщины... и это вгоняетъ его въ тоску.
   Госпожа д'Аргонъ пожала плечами, на ея лицѣ была счастливая улыбка. Жакъ на противуположной сторонѣ залы разговаривалъ съ госпожею де-Вонанкуръ и глазъ не спускалъ съ жены. А она думала:
   "Онъ доволенъ! Онъ находитъ, что я хороша, любитъ меня! Любитъ больше, чѣмъ когда-либо, я въ томъ убѣждена!"
   Разсѣянно она слушала шумъ голосовъ, сливавшійся въ неясный гулъ. Сзади нея, стоя въ дверяхъ, полковникъ де-Тріель разговаривалъ съ графомъ Саломономъ. Громкимъ и хриплымъ голосомъ онъ объяснялъ:
   -- Диковинное дѣло! Когда три года назадъ я получилъ полкъ, онъ былъ великолѣпенъ!... Въ прошедшемъ году онъ былъ уже не такъ хорошъ, а въ нынѣшнемъ сталъ совсѣмъ плохимъ!
   Банкиръ, неизмѣнно вѣжливый, сдѣлалъ удивленное лицо и воскликнулъ:
   -- Это непостижимо!
   Нѣсколько въ сторонѣ, д'Антенъ спрашивалъ маркиза де-Ферси:
   -- Какъ... вы не шутя любите Кавеньяка?
   -- Нисколько не шутя. Я люблю всѣхъ, кто задавалъ звона толстокарманникамъ!-- огрызался маркизъ.
   -- Но позвольте, однако, почему же...
   -- По той самой причинѣ, вѣроятно, по которой вы такихъ не любите...
   Морьеръ, раскланявшись кое съ кѣмъ и полавировавши съ своимъ корректнымъ и небрежнымъ видомъ, подошелъ поздороваться съ госпожею д'Аргонъ. Розета, слѣдившая за нимъ глазами, разсуждала про себя:
   "Или я совсѣмъ ужь ничего не понимаю, или онъ готовъ понастоящему втюриться. Никогда я его такимъ не видала"...
   Для всѣхъ Морьеръ былъ такимъ же точно, какъ всегда, невозмутимо самоувѣреннымъ, обычно любезнымъ, безукоризненно изящнымъ. Но для кузины, хорошо знавшей его, въ поклонѣ Морьера проглядывала нѣкоторая натянутость, въ его взглядѣ было меньше напускного заигрыванія. Онъ, видимо, былъ заинтересованъ до крайности и очень старался не дать этого замѣтить. Онъ настолько былъ этимъ занятъ, что забылъ даже поклониться Розетѣ. Она его окликнула:
   -- Ты не узнаешь меня?-- и, смѣясь, она добавила, чтобы смутить его:-- А я-то, кажется, ничуть не измѣнилась!
   Онъ протянулъ ей руку.
   -- Я не видалъ тебя.
   Затѣмъ, обратившись къ Христіанѣ, онъ сказалъ:
   -- Вы вальсируете?
   Она отвѣтила нерѣшительно:
   -- Это зависитъ...
   -- Отъ того, съ кѣмъ?
   -- Нѣтъ... отъ того, когда! Бываютъ дни, когда я вальсирую съ большимъ удовольствіемъ, а иной разъ нѣтъ никакого желанія.
   -- Смѣю надѣяться, что сегодня...
   Она быстро отвѣтила отрицательно и, желая чѣмъ-нибудь объяснить свой отказъ, проговорила:
   -- Народа слишкомъ много.
   На самомъ же дѣлѣ ей не хотѣлось портить свое хорошее платье, грязнить его воскомъ паркета. Она дорожила этимъ платьемъ не только потому, что оно дѣлало ее красивою, но отъ того еще, что оно стоило тысячу триста франковъ, и ей жаль было истрепать его за одинъ разъ.
   Маркизъ продолжалъ настаивать:
   -- И такъ, вы отказываете мнѣ въ первой милости, о которой я прошу! Не соблаговолите ли, по крайней мѣрѣ, пройти къ буфету?
   -- Но я только что пріѣхала.
   -- Не все ли равно? Здѣсь такъ жарко... есть дивное питье изъ малины, толченаго льда и рейнвейна... Надо непремѣнно попробовать.
   Она встала и пошла подъ руку съ Морьеромъ. Онъ воздержался отъ всякихъ комплиментовъ, но, пока длилась ихъ прогулка, Христіана чувствовала на себѣ его пристальный взглядъ.
   -- Почему,-- заговорилъ вдругъ Морьеръ,-- вы не хотите вальсировать со мной? Увѣряю васъ, я хорошо вальсирую.
   -- Не сомнѣваюсь въ этомъ.
   -- Такъ почему же?
   -- Я уже сказала вамъ... бываютъ дни, когда нѣтъ желанія вальсировать. Сегодня одинъ изъ такихъ дней.
   -- А я полагалъ, что въ двадцать лѣтъ всегда есть желаніе вальсировать.
   Она сказала, смѣясь:
   -- Но мнѣ уже не двадцать лѣтъ.
   -- А! неужели?... Вамъ сколько же?
   -- Мнѣ двадцать три.
   -- О!... старость!
   Онъ началъ умолять:
   -- Одинъ маленькій, крошечный вальсъ? И какъ я буду счастливъ!... Прошу васъ, будьте добры!
   -- Просите о чемъ-нибудь другомъ.
   -- Но о чемъ?
   -- Не знаю... о чемъ хотите.
   Онъ слегка наклонился къ ней и, вдыхая ароматъ гарденіи, приколотой къ верху ея корсажа у плеча, прошепталъ:
   -- Цвѣтокъ этотъ... дайте его мнѣ!
   Она сдѣлала отрицательное движеніе.
   -- И въ этомъ отказываете... вотъ видите! Не лучше ли уже дать мнѣ вальсъ?
   Маркизъ позвалъ д'Аргона, разговаривавшаго съ де-Живрэ.
   -- Знаешь, Жакъ, твоя жена отказывается танцовать со мной.
   Графъ подошелъ съ недовольнымъ видомъ.
   -- Почему ты не хочешь танцовать съ нимъ?
   -- Я не отказываюсь танцовать съ нимъ...-- она спохватилась и поправилась:-- съ мосьё де-Морьеромъ. Я просто не хочу танцовать.
   Но передъ молящимъ взглядомъ мужа она добавила:
   -- Впрочемъ, если это имѣетъ такое значеніе... я не упряма.
   И, обратившись къ Морьеру, она проговорила:
   -- Когда вамъ угодно...
   Онъ поклонился и, охвативши рукой талію Христіаны, мягко, плавно, безъ малѣйшаго толчка, увлекъ ее сквозь волну танцующихъ. Вальсировалъ онъ превосходно и зналъ это. Мадамъ д'Аргонъ, страстно любившая вальсъ, но танцовавшая мало изъ опасенія сдѣлаться жертвой неловкихъ и грубыхъ танцоровъ, сразу почувствовала себя спокойною, и легко, гибко довѣрилась рукѣ, тихо сжимавшей ея станъ. Вся отдавшись любимому удовольствію, она забыла о платьѣ, сшитомъ Монто, о неопредѣленной тревогѣ, которую внушалъ ей Морьеръ, о его настояніяхъ при выпрашиваніи у нея вальса или цвѣтка, въ которыхъ она отказывала. Она свободно опиралась на его плечо и, когда онъ нѣсколько замедлялъ движенія, влекла его впередъ порывомъ своего молодого, статнаго тѣла.
   Когда они остановились, наконецъ, немного утомленные и очень довольные, она уже ни очемъ не думала, знала только, что провела нѣсколько чудныхъ мгновеній, и за то чувствовала благодарность къ маркизу, смутно ее удивлявшему. Христіана слышала, какъ смотрѣвшій на нее де-Ферси сказалъ Вонанкуру:
   -- Ого! вотъ такъ хороша!
   И, указывая на Морьера, старикъ добавилъ:
   -- Да и онъ тоже! Парочка на славу!
   Вонанкуръ отвѣтилъ:
   -- Никогда я не видалъ мадамъ д'Аргонъ такою красавицей, какъ сегодня.
   Андре де-Морьеръ былъ слишкомъ ловокъ и хорошо воспитанъ для того, чтобы прямо говорить комплименты Христіанѣ, и прошепталъ, улыбаясь:
   -- Сущую правду сказалъ Вонанкуръ!
   Христіана сдѣлала видъ, будто не понимаетъ, въ чемъ дѣло.
   -- О, вы очень хорошо слышали!-- и Морьеръ не настаивалъ больше.
   Сдвинувши брови, госпожа де-Трёйль слѣдила за ними упорнымъ, жесткимъ взглядомъ.
   -- Позволите отвести васъ къ вашему мѣсту?-- спросилъ Морьеръ Христіану.
   ДаКогда онъ провелъ ее къ госпожѣ де-Живрэ, она весело сказала:
   -- Благодарю васъ. Вы вальсируете прекрасно. Я знаю только мосьё де-Шаньи, который вальсируетъ такъ же хорошо.
   Онъ спросилъ:
   -- Стало быть, и еще позволите?
   -- Сколько угодно!
   -- Берегитесь, я, вѣдь, способенъ во зло употребить такое дозволеніе!
   -- Бѣдненькій Андре!-- проговорила госпожа де-Живрэ.-- Какъ же ему достанется! Посмотрите только на глаза "Агари".
   -- Тшш!...мосьё Саломонъ подходитъ,-- быстро остановила ее графиня.
   Розета разсмѣялась:
   -- Да, и мнѣ сдается на этотъ разъ, что подходитъ онъ не ради меня.
   Графъ Саломонъ поклонился и въ упоръ хватилъ госпожѣ д'Аргонъ:
   -- Ваше платье очень красиво и къ вамъ идетъ!
   Потомъ, замѣтивши одинъ изъ крошечныхъ стульевъ "Louis XVI", онъ придвинулъ его и сѣлъ такъ, что стулъ затрещалъ. Даже вечеромъ, даже въ толпѣ онъ ухитрялся разыскивать вѣчно привлекавшіе его тоненькіе стульчики. Розета слѣдила за нимъ глазами, ожидая каждую минуту, что вотъ-вотъ разлетятся подъ нимъ въ дребезги жиденькія рѣзныя ножки. И когда она увидѣла, что дѣло обошлось безъ крушенія и что "папа" Саломонъ усаживается, быть можетъ, надолго, маленькая де-Живрэ подумала: "Вотъ пытка-то!" -- и уныло взглянула на Христіану
   Банкиръ спросилъ:
   -- Слышали, говорятъ, что мосьё Фрюлинга предложатъ въ члены клуба?
   -- Какого клуба?-- сказала Розета.
   -- Жокей-клуба... Мой зять говоритъ, что дѣло не обойдется безъ затрудненій.
   -- Вѣроятно,-- отозвалась госпожа д'Аргонъ, взглядывая на молодого человѣка, стоявшаго въ амбразурѣ двери и, видимо, скучавшаго до отчаянія.
   Маленькая де-Живрэ проговорила:
   -- Ну, кто ихъ тамъ знаетъ?
   Мимо проходили Трёйль и Шаньи. Шаньи спросилъ:
   -- Не найдется ли мнѣ мѣстечка въ вашемъ уголкѣ?
   -- Два мѣстечка?-- взмолился баронъ.-- Я ни на секунду не присѣлъ во весь вечеръ, ноги у меня точно переломленныя.
   Графъ Саломонъ вѣрилъ Шаньи безгранично. По его убѣжденію, Шаньи зналъ все и вѣрно угадывалъ то, чего не знаетъ. Къ нему банкиръ и обратился тотчасъ же:
   -- А вы, господинъ виконтъ, какого вы мнѣнія относительно предложенія мосьё Фрюлинга въ члены Жокей-клуба?
   "Папа" Саломонъ интересовался юношей Фрюлингомъ потому, что тотъ, какъ казалось банкиру, находится у госпожи де-Буйльонъ, приблизительно, въ такомъ же положеніи, въ какомъ онъ самъ у своей дочери. Въ этомъ тихомъ молодомъ человѣкѣ, въ робкомъ блондинчикѣ, онъ видѣлъ такого же обиженнаго, какимъ считалъ себя.
   Шаньи отвѣтилъ:
   -- А я и не знаю, что тамъ дѣлается въ этомъ клубѣ.
   -- Не интересуетъ васъ?
   -- Нисколько.
   -- Вотъ это странно!-- сказалъ озадаченный банкиръ.-- Если бы я былъ членомъ Жокей-клуба, то въ огромной мѣрѣ интересовался бы тамошними дѣлами!
   -- Возможно, что интересовался бы и я, если бы былъ тамъ членомъ... Все бываетъ!
   -- Какъ!-- пробормоталъ графъ Саломонъ, растерянно.-- Вы не членъ?
   И такъ, его кумиръ не въ Жокей-клубѣ! И онъ не зналъ этого раньше! Теперь ему понятною становилась любезность виконта: это господинъ, самъ-то еще не добравшійся... не вполнѣ великосвѣтскій и потому менѣе высокомѣрный, чѣмъ другіе. Но смятеніе банкира перешло всякія границы, когда Шаньи заявилъ очень спокойно:
   -- Я ни въ одномъ клубѣ не состою членомъ...-- и, замѣтивши ужасъ банкира, онъ продолжалъ:-- И ни на что мнѣ это не нужно. Я провожу много времени на воздухѣ и отлично себя чувствую у себя дома. Обѣдаю я одинъ или съ друзьями, по собственному выбору, терпѣть не могу сплетенъ, не люблю по нѣскольку разъ слушать однѣ и тѣ же исторіи и понятія не имѣю ни объ одной игрѣ, даже о лото. Что же бы сталъ я дѣлать въ клубѣ?
   -- Но позвольте...-- возразилъ мосьё Саломонъ, -- все-таки, это даетъ положеніе.
   Шаньи прервалъ его:
   -- Я нахожу, что мое положеніе, каково оно ни есть, преотличное положеніе, и не испытываю ни малѣйшей надобности въ томъ, чтобъ оно было освящено рѣшеніемъ людей, за которыми я, съ своей точки зрѣнія, не признаю никакихъ правъ на это. Весьма возможно, что это по моей чрезмѣрной гордости. Но клубы -- это, видите ли, то же, что академія. Я не понимаю, ради чего лѣзутъ туда люди.
   Де-Трёйль возразилъ вѣскимъ тономъ:
   -- Вы, мой милый, быть можетъ, и правы по существу, но это необходимо.
   -- Почему?-- спросила госпожа де-Живрэ.
   Баронъ отвѣтилъ:
   -- Потому, что... ну, да необходимо... создается своего рода солидарность, которая...
   -- А вотъ я, -- возразилъ Шаньи насмѣшливо, -- я не вижу, какую пользу можетъ кому принести солидарность съ... съ Дюпюи, напримѣръ!
   Трёйль отвѣтилъ, что Дюпюи въ клубѣ -- исключеніе.
   -- О, да, всегда такъ говорится! Непріятное исключеніе, не правда ли? Это не помѣшало ему, однако, проскочить въ члены, какъ письму въ почтовый ящикъ.
   Банкиръ, упорно преслѣдуя свою идею, вновь спросилъ:
   -- А молодой Фрюлингъ? Какъ вы думаете, будетъ онъ принятъ?
   Трёйль отвѣтилъ:
   -- Этого никогда не будетъ! Какъ ни будь тамъ мало разборчивы, а, вѣдь, это же ни на что не похоже, согласитесь. Мадамъ де-Буйльонъ... Пфуа!
   -- Бѣдняжка!-- сказала Розета жалостливо.-- Немолода она, конечно, но она лучше, чѣмъ была когда-либо прежде. Вы слишкомъ строги къ этому юношѣ, мосьё де-Трёйль. Не хорошо это, право!
   Она отлично помнила, что лѣтъ семь-восемь назадъ, не задолго до своей женитьбы, Трёйль пользовался тоже милостивымъ расположеніемъ княгини, и находила, что его "пфуа" звучитъ довольно гадко.
   Баронъ, немного задѣтый, заговорилъ опять:
   -- О, я ничуть не строгъ! Я говорю только, что въ ея годы пора бы имѣть голову потяжеловѣснѣе.
   Госпожа де-Живрэ отвѣтила почти грустно:
   -- А у нея отяжелѣли крылья... Бѣдная женщина!
   Она видѣла, какимъ безпокойнымъ взглядомъ слѣдить толстая княгиня за своимъ юнымъ любимчикомъ, которому уже нѣсколько минутъ госпожа де-Вонанкуръ оказывала необыкновенную любезность. Княгиня раскаивалась въ томъ, что представила его этой молодой женщинѣ, кокетливой и ничѣмъ не занятой, которая, навѣрное, захочетъ имъ позабавиться. Мадамъ де-Буйльонъ полагалась, впрочемъ, на любовь "Самуэля" и вѣрила въ его добродѣтель. Чтобъ успокоить себя еще болѣе, она думала: "Онъ протестантъ!" Это вѣроисповѣданіе казалось ей съ точки зрѣнія вѣрности достаточнымъ ручательствомъ.
   Трёйль продолжалъ, глядя на княгиню и смѣясь:
   -- Что бы тамъ ни говорили, а она, все-таки, шутовка!
   Шаньи, по-своему, вступился за княгиню:
   -- Шутовка? Почему? Потому, что носитъ это имя и титулъ... потому, что надѣваетъ диковинные туалеты... и все эдакое! Несчастье ея въ томъ, что попала она въ "d'Hozier" {D'Hozier -- извѣстный дворянскій родъ въ Провансѣ. Пьеръ д'Озье положилъ начало французской генеалогіи около 1650 г. книгой Généalogie des principales familles de Frange. Его сынъ, внукъ и правнукъ продолжали труды своего предка и подъ ихъ редакціей составлена книга l'Armorial de Frange.}, когда настоящее мѣсто ей у Поль де-Кока.
   Госпожа де-Живрэ сказала:
   -- Всѣхъ насъ очень роскошно и очень любезно принимаетъ мадамъ де-Буйльонъ. Нѣтъ женщины болѣе гостепріимной и привѣтливой... и что же мы говоримъ про нее въ этомъ уголкѣ, одномъ изъ самыхъ лучшихъ, несомнѣнно? Могу себѣ представить, что въ другихъ-то углахъ говорится!
   Христіана была задумчива. Она ясно видѣла возбужденное ею въ этотъ вечеръ необыкновенное любопытство. Люди, которыхъ она едва знала или не знала совсѣмъ,-- кого-кого ни принимала у себя княгиня,-- проходили мимо молодой женщины и, не стѣсняясь, оглядывали ее, точно вещь какую-нибудь. И съ той минуты, какъ она вошла въ залу, четыре человѣка не спускали съ нея глазъ: ея мужъ, баронесса де-Трёйль, Андре де-Морьеръ и "папа" Саломонъ, котораго она положительно гипнотизировала. Подходилъ къ ней Дюпюи въ сопровожденіи неизбѣжнаго д'Антена и заявилъ, что "она царица праздника". Полковникъ де-Тріель, не обращая вниманія на грозные взгляды своей супруги, пространно излагалъ передъ Христіаной свои политическія убѣжденія. Весь комплектъ свѣтскаго дендизма счелъ за честь подойти къ ней поклониться. Въ теченіе нѣсколькихъ часовъ она находилась въ такомъ же точно положеніи, въ какомъ бывали обыкновенно госпожа де-Трёйль и госпожа де-Вонанкуръ.
   Даже Шаньи, самъ добрѣйшій Шаньи, очень мало склонный говорить комплименты и отлично знавшій, что она терпѣть не можетъ "гирляндъ любезностей", не выдержалъ, наконецъ, и съ широкою улыбкой, выражавшею его полный восторгъ, проговорилъ:
   -- Скажите мнѣ на милость... что такое съ вами сегодня?
   Оркестръ заигралъ вальсъ. Христіана видѣла, какъ Морьеръ, сидѣвшій съ госпожею де-Трёйль, порывисто вскочилъ съ мѣста и направлялся черезъ залъ въ ея сторону въ то время, какъ баронесса слѣдила за нимъ глазами, закусивши губу. Ясно было, что онъ хочетъ опять вальсировать съ госпожею д'Аргонъ. Она быстро выпрямилась и, взявши подъ руку Шаньи, проговорила:
   -- Мосьё де-Шаньи, я приглашаю васъ на этотъ вальсъ!
   

IX.

   Въ теченіе нѣсколькихъ дней жизнь госпожи д'Аргонъ была сплошнымъ очарованіемъ. Какъ предвидѣла Христіана, замѣтивши, съ какимъ выраженіемъ смотрѣлъ на нее мужъ во время бала у Буйльоновъ, Жакъ сталъ любить ее больше, чѣмъ даже въ пер все время ихъ супружества, съ такими увлеченіями, какихъ прежде она за нимъ не знала.
   Де-Морьеръ пріѣзжалъ два раза и не заставалъ ее дома. Молодая женщина, проводившая, бывало, большую часть времени у себя, вела теперь настоящую бродячую жизнь, захваченная примѣриваніями, визитами, шатаніемъ по магазинамъ. И въ первый разъ съ тѣхъ поръ, какъ она себя помнила, среди этого вихря, не оставлявшаго ей времени на то, чтобы думать, читать, ни даже гулять, она заскучала до слезъ. На нее находило безумное желаніе уединенія, простоты, спокойнаго и наивнаго счастья. Тогда, между двумя спѣшными поѣздками,-- всѣ поѣздки ея были теперь "спѣшными",-- она отправлялась къ госпожѣ де-Живрэ, постоянно сидѣвшей на своей кушеткѣ, обитой старою, полинявшею матеріей и заваленною грудой книгъ.
   Каждый вечеръ д'Аргоны выѣзжали и каждый вечеръ встрѣчались съ Морьеромъ. Онъ ходилъ подъ руку съ Христіаной, занимался ею и неизмѣнно спрашивалъ:
   -- Когда васъ можно застать дома?
   Такъ же неизмѣнно она отвѣчала:
   -- Я всегда принимаю, если дома.
   И это была правда, только Христіана-то уже никогда не бывала дома.
   Жакъ, по мѣрѣ того, какъ Морьеръ все больше занимался Христіаной, находилъ ее все очаровательнѣе.
   Разъ утромъ, послѣ завтрака, госпожа д'Аргонъ, читавшая Фигаро, взглянула на часы и быстро поднялась съ мѣста.
   Графъ спросилъ:
   -- Что съ тобой?
   -- Иду шляпу надѣть.
   -- Такъ рано?
   -- Да, я условилась съ мадамъ де-Живрэ быть на выставкѣ Елисейскихъ полей.
   -- Какъ, опять?
   -- Нѣтъ, въ тотъ разъ мы были на Марсовомъ полѣ.
   Онъ пробормоталъ, непритворно озадаченный:
   -- Понять не могу, что вамъ за удовольствіе цѣлыхъ два часа смотрѣть на картины!
   Потомъ онъ спросилъ съ озабоченнымъ видомъ:
   -- Въ которомъ часу ты ей назначила?
   -- Въ два безъ четверти.
   -- Это крайне непріятно!
   -- Почему?
   -- Потому, что Морьеръ спрашивалъ, когда онъ можетъ, наконецъ, застать тебя дома, и я ему сказалъ, что до двухъ часовъ ты не выѣзжаешь.
   -- Не слѣдовало говорить этого, я очень часто выѣзжаю ранѣе двухъ часовъ.
   Жакъ удивился:
   -- Это съ которыхъ же поръ?
   Она отвѣтила съ серьезною улыбкой:
   -- Съ тѣхъ поръ, какъ я стала женщиной-шикъ!
   Глядя на нее восторженными глазами, мужъ проговорилъ:
   -- О! Что ты -- шикъ, такъ это вѣрно! И засматриваются же на тебя! Чего-чего я ни слышу, когда бываю въ толпѣ... на бѣгахъ или въ обществѣ, и въ театрѣ, когда смотрю на залу.
   -- Я тоже чего-чего ни слышу!...
   -- Если бы ты знала, какое удовольствіе это мнѣ доставляетъ!
   Она отвѣтила вялымъ тономъ:
   -- И то хорошо, что хотя кому-нибудь это доставляетъ удовольствіе.
   Мужъ не замѣтилъ, какое утомленіе звучало въ словахъ. Его занимала одна мысль: "Явится Морьеръ и опять будетъ съ носомъ!" -- и это наполняло его горечью. Онъ спросилъ:
   -- Не можешь ли записку, что ли, послать?
   -- Мосьё де-Морьеру?
   -- Нѣтъ... мадамъ де-Живрэ.
   -- Невозможно, она уже уѣдетъ, когда доставятъ записку
   -- А! ты представить себѣ не можешь, до чего мнѣ досадно, что Андре торопиться будетъ, чтобы сюда попасть, и никого не застанетъ! Знаешь, съ нимъ надо быть осторожной.
   -- Что же я могу сдѣлать?
   -- Видишь ли, въ нѣкоторомъ смыслѣ Морьеръ своимъ восхищеніемъ, своею манерой... я прямо скажу -- почти благоговѣйной, съ которою онъ ухаживаетъ за тобой, установилъ твою репутацію женщины изящной и шикъ... Да, въ сущности, ему ты обязана своимъ успѣхомъ.
   Христіана подумала, что обязана она этимъ сколько-нибудь себѣ и очень много -- Монто, но не стала спорить.
   Д'Аргонъ измышлялъ такую комбинацію, чтобы не разсердить маркиза, и, наконецъ, воскликнулъ:
   -- Отличная идея! Я отправлюсь и разыщу мадамъ де-Живрэ на выставкѣ, а ты дождешься Морьера и съ нимъ туда пріѣдешь!
   Христіана отвѣтила, ничуть не восхищенная выдумкою мужа:
   -- Конечно, чѣмъ не идея? Только лучше будетъ, кажется, если на выставку я поѣду, а ты будешь ждать мосьё де-Морьера.
   -- Нѣтъ, нѣтъ... По отношенію къ Андре вѣжливѣе будетъ поступить, какъ я говорю.
   -- Да, но менѣе это вѣжливо относительно мадамъ де-Живрэ.
   -- Никакого горя не будетъ ей отъ того, что подождетъ нѣсколько минутъ со мной... будетъ смотрѣть картины, благо ей это нравится.
   -- Никогда она не находитъ, о чемъ говорить съ тобой...
   -- Что правда, то правда! Вкусы у насъ разные, и взгляды на вещи тоже не сходятся. И я, съ своей стороны, не знаю, о чемъ съ ней говорить.
   Христіана знала, что ея пріятельница "не обожаетъ",-- какъ сама она говорила,-- мосье д'Аргона. Н съ грустью думала графиня, что, не люби она такъ мужа, не придумала бы и она, о чемъ можно съ нимъ разговаривать. Да, въ сущности, она съ нимъ и не разговаривала. Кромѣ какъ за завтракомъ, они почти никогда не оставались одни, а ихъ завтракъ длился всего четверть часа. Жакъ подошелъ къ женѣ и обнялъ ее.
   -- Такъ рѣшено, стало быть? Я беру карету и присылаю ее обратно. Да, кстати, гдѣ же я разыщу эту маленькую де-Живрэ?
   -- Въ квадратномъ салонѣ, передъ картиной Рошгросса.
   -- Рошгроссъ? Не слыхивалъ... Что такое изображаетъ его картина?
   -- Рыцаря въ вооруженіи подъ яркимъ освѣщеніемъ, окруженнаго цвѣтами, которые представляютъ собою женщинъ.
   -- Эге! Видъ, должно быть, не особенно унылый... Но ты-то какъ это знаешь? Развѣ видѣла?
   -- Разумѣется.
   -- Ты же сказала, что не была еще на выставкѣ Елисейскихъ полей.
   -- Не была съ мадамъ де-Живрэ, одна туда ѣздила.
   -- Съ кѣмъ?
   -- Ни съ кѣмъ... говорю тебѣ: совсѣмъ одна.
   -- Какъ!... Одна была на выставкѣ? Но, вѣдь, этого не дѣлаютъ, милое дитя мое!
   -- Почему?
   -- Потому, что отправляются всегда съ своимъ кружкомъ... и, во всякомъ случаѣ, никакъ не въ одиночку.
   -- А!...
   -- Кто будетъ съ вами сегодня?
   -- Но я, право...
   -- Не вдвоемъ же вы отправляетесь, надѣюсь?
   -- Да, именно вдвоемъ!
   -- Такъ это неприлично, милая моя... совершенно неприлично!
   И, видя изумленный взглядъ жены, онъ повторилъ, подчеркивая каждое слово:
   -- Не дѣлается это!
   Христіана сказала:
   -- Въ тотъ разъ, на Марсовомъ полѣ, слѣдомъ за нами пріѣхалъ мосьё де-Живрэ. Сегодня онъ, кажется, занятъ.
   Графъ переспросилъ:
   -- Такъ вы условились передъ картиной... какъ его?...
   -- Рошгросса.
   -- И называется эта картина...
   -- Рыцарь съ цвѣтами... Я же разсказала тебѣ содержаніе.
   -- Все равно. Надо же знать, какъ спросить у сторожей... Всѣ картины похожи одна на другую, такъ, пожалуй, я и не найду.
   -- Какъ же не найти? Я же сказала: рыцарь, кругомъ цвѣты; цвѣты эти -- женщины... Картина большая, какъ разъ противъ лѣстницы. Кругомъ -- все дрянь, грязная какая-то, портящая всю выставку. А эта полна свѣта, блеска.
   -- Такъ очень хороша эта штука?
   -- Да... заурядна она отчаянно, но солнца много, ярко такъ, тепло...
   -- Отлично, ѣду!
   Вдругъ онъ остановился.
   -- Позвольте... среда сегодня! Вы въ среду ѣдете на выставку?
   Удивленная озадаченнымъ видомъ мужа, Христіана спросила:
   -- Развѣ тоже дурно ѣхать на выставку въ среду?
   -- Еще бы! Въ пятницу ѣздятъ!
   И съ видомъ удрученной покорности онъ заявилъ:
   -- Но мадамъ де-Живрэ никогда не можетъ поступать по-людски! Съ этимъ ужь приходится мириться!
   Онъ направился къ двери. На этотъ разъ жена его вернула:
   -- Жакъ, скажи, ты не боишься, что можетъ страннымъ показаться, когда я вдругъ явлюсь такъ на выставку... съ мосьё де-Морьеромъ?
   -- О, нѣтъ!... До чего дикія у тебя понятія! И потомъ, кому это можетъ показаться? Кто васъ увидитъ въ среду? Кромѣ насъ, никого и не будетъ.
   Христіана сѣла на диванъ маленькой гостиной, взглянула на часы и сказала про себя:
   -- Если въ эти четверть часа онъ не явится, я уѣду!
   Поѣздка на выставку, радовавшая молодую женщину среди скуки ея новаго существованія, какъ возвратъ къ старому, покинутому съ сожалѣніемъ, представлялась ей теперь чуть не пыткой. Вмѣсто оригинальныхъ и остроумныхъ замѣчаній маленькой де-Живрэ, ей придется выносить готовыя, шаблонныя фразы, глупѣйшія плоскости, которыя она заранѣе предвидѣла.
   Помимо этого, она замѣчала уже нѣсколько дней, что де-Морьсръ слишкомъ часто оказывается на ея дорогѣ. Начинало это принимать уже такой видъ, что то не просто случайныя встрѣчи свѣтскихъ людей одного круга, а впередъ разсчитанныя. Маркизъ точно подкарауливалъ ее у дверей Монто или флёриста въ тѣ часы, когда она отправлялась къ нимъ, почти регулярно.
   Де-Морьеръ становился съ нею все менѣе и менѣе свободнымъ и простымъ, казался стѣсненнымъ, почти тревожнымъ. Онъ имѣлъ видъ человѣка, желающаго сказать что-то и не рѣшающагося заговорить. И вотъ это "что-то" возбуждало опасенія Христіаны.
   Видѣла она также, съ какою поразительною быстротой улетучиваются двадцать шесть тысячъ франковъ, вырученныя ею за брилліанты. По первому счету она заплатила Монто семь тысячъ, по второму -- одиннадцать, и опять задолжала много. Ея шляпки отъ Клотильды Вьетанъ стоили безумно дорого. И Христіана волновалась, не зная, какъ и гдѣ достать денегъ. За кое-какія вещицы, еще остававшіяся у нея, нельзя было разсчитывать получить сколько-нибудь значительную сумму.
   Когда рѣчь шла,-- еще при жизни родителей Жака,-- о его женитьбѣ на Христіанѣ, одна двоюродная бабка, госпожа де-Брасьё, чтобъ устранить всѣ препятствія, предложила обезпечить внучкѣ брачнымъ контрактомъ наслѣдство всего своего состоянія, на шесть или семьсотъ тысячъ франковъ приблизительно. Но старики д'Аргоны нашли, что этого мало, и бракъ не состоялся. А при женитьбѣ Жака, до смерти родителей, бабка исполнила то, что обѣщала двумя годами ранѣе. Такимъ образомъ, Христіанѣ предстояло получить современемъ довольно большое состояніе. Подъ эту сумму она могла бы занять деньги, и такая мысль уже приходила ей въ голову. Но ея нотаріусъ объяснилъ ей, что безъ подписи мужа она ничего не можетъ сдѣлать, а просить объ этомъ Жака она не хотѣла ни за что въ мірѣ. Ее невообразимо пугала мысль сознаться передъ мужемъ въ томъ, что сдѣлалась она такою красавицей лишь по милости денегъ.
   Она боялась, какъ бы Жакъ, имѣющій весьма смутное понятіе о цѣнѣ туалетовъ, не вообразилъ, что ей на наряды требуется больше, чѣмъ другимъ. И теперь, когда она стала тѣмъ, чѣмъ онъ такъ желалъ ее видѣть,-- не только модною женщиной, но и женщиной въ "модѣ",-- она уже не согласна была сойти съ пьедестала, на который ее поставили вопреки ея волѣ. Она кончила тѣмъ, что вошла во вкусъ, дорожить стала восхищеніемъ толпы, восторгами поклонниковъ. Ей истинное удовольствіе доставляло быть самою красивою, самою изящною изъ свѣтскихъ женщинъ. И она ухаживала за своею красотой, какъ за драгоцѣннымъ и рѣдкостнымъ цвѣткомъ, значенія котораго она до сихъ поръ не понимала.
   Ея думы были оборваны приходомъ Морьера, котораго Жакъ приказалъ принять.
   Она поднялась сразу, быстрымъ движеніемъ, напоминающимъ животное, что такъ не нравилось въ ней маркизу въ началѣ ихъ знакомства. Онъ сѣлъ, не говоря ни слова, немного блѣдный, съ ярко сверкающими глазами.
   Смущенная такимъ молчаніемъ, она заговорила очень скоро, многословно, съ напускною развязностью:
   -- Не садитесь... не стоитъ... мы сейчасъ ѣдемъ! Да,ѣдемъ... Это васъ удивляетъ? Мы отправляемся на выставку... съ вами вдвоемъ, если ничего не имѣете противъ?
   Онъ смотрѣлъ на нее очарованный. Она продолжала:
   -- Тамъ насъ ждутъ мадамъ де-Живрэ и мой мужъ... Ждутъ у картины Рыцарь съ цвѣтами.
   Лицо Морьера сразу омрачилось, и онъ проговорилъ:
   -- Почему вы не хотите позволить мнѣ здѣсь остаться?... Такъ здѣсь хорошо...
   Онъ говорилъ тихо и глаза у него были такіе, какихъ она не видала прежде. Едва взглянувши на него, Христіана начала длинно объяснять ему, что такъ уже условлено, что ждутъ ихъ, надо ѣхать.
   Морьеръ спросилъ:
   -- Стало быть, увозите меня?
   -- Да.
   Она приказала подать шляпу и надѣла ее, едва глядя въ зеркало, заколола шпилькой изъ луннаго камня, которую воткнула въ волосы.
   Морьеръ любовался Христіаной, ея стройностью въ красиво облегавшемъ ее платьѣ изъ бѣлаго пике, стянутаго вокругъ таліи очень высокимъ поясомъ изъ бѣлаго муара съ длинными концами. Только когда она прикрыла лицо бѣлымъ кружевомъ и завязала кружево на шляпѣ, маркизъ рѣшился заговорить:
   -- Вы надѣваете вуалетку?
   -- Да, я не выхожу безъ вуали. Когда нѣтъ ея на лицѣ, мнѣ кажется, будто я не одѣта. Даже верхомъ, хотя это и очень некрасиво, я вынуждена надѣвать ее.
   Она была готова и улыбалась, надѣвая перчатки, стоя среди гостиной.
   Морьеръ неохотно поднялся съ мѣста.
   -- И такъ, надо ѣхать? Разъ случилось застать васъ дома, и то, на мое несчастье, побыть съ вами не удается.
   Она, не отвѣчая, направилась къ двери. Вдругъ Морьеръ воскликнулъ:
   -- Позвольте, однако! Вѣдь, сегодня не пятница!
   -- Нѣтъ...-- удивилась Христіана.-- Въ чемъ дѣло?
   -- Въ томъ, что на выставку ѣздятъ по пятницамъ.
   Госпожа д'Аргонъ невольно разсмѣялась. "И онъ тоже!-- подумала она.-- До чего они похожи одинъ на другого!"
   Вслухъ она отвѣтила съ легкимъ раздраженіемъ:
   -- Ѣздятъ по пятницамъ, если это нравится, но ѣздить можно и въ другіе дни.
   Маркизъ возразилъ:
   -- Какъ разъ мнѣніе Розеты! Никогда не обращать вниманія на то, что дѣлается и чего не дѣлается... поступать всегда, не задумываясь, по собственному капризу!
   Христіана спросила съ оттѣнкомъ насмѣшки:
   -- Стало быть, огромную важность имѣетъ поѣхать на выставку въ тотъ или въ иной день?
   Морьеръ взглянулъ на нее, видимо, удивленный тѣмъ, что приходится разъяснять ей такія простыя вещи.
   -- Огромной важности въ томъ нѣтъ, если угодно... и, тѣмъ не менѣе, она есть. Все это мелкіе пустяки, изъ которыхъ слагается великое все; это оттѣнки, которые надо умѣть уловить, а Розета не умѣетъ этого.
   Христіана слушала и думала про себя: "Еслибъ я закрыла глаза, то могла бы подумать, что Жакъ не уѣзжалъ... Когда они говорятъ вотъ такія одинаковыя фразы, у нихъ даже голоса становятся одинаковыми".
   А Морьеръ спросилъ еще:
   -- Какое удовольствіе вы находите ѣхать на выставку сегодня, а не въ пятницу? Вы тамъ никого не встрѣтите...
   -- Да именно въ этомъ и удовольствіе, что не встрѣтишь тамъ ни Дюпюи, ни д'Антена, ни Буйльоновъ, ни...
   Она чуть не сказала: "ни Трёйлей", но остановилась, вспомнивши отношенія Морьера къ баронессѣ.
   И по этому поводу она думала, сходя съ лѣстницы, что Морьеръ, повидимому, крайне невнимателенъ къ баронессѣ и что связь ихъ, всѣмъ уже извѣстная, прекратится, вѣроятно, очень скоро.
   Маркизъ шелъ слѣдомъ за Христіаной и вдругъ заговорилъ, понизивши голосъ:
   -- Помните тотъ день, когда я сходилъ съ вами съ лѣстницы отъ Розеты? Совсѣмъ другою вы были тогда... Сколько времени прошло съ тѣхъ поръ? Около мѣсяца? И васъ узнать нельзя, и представляется мнѣ, что такъ хорошо, хорошо все это!
   Когда они сѣли рядомъ въ маленькое, тѣсное купэ, онъ смолкъ и Христіана почувствовала, что усиливается неловкость, которую она чувствовала съ той минуты, какъ они были вмѣстѣ. Графиня видѣла, какъ вѣтеръ въ опущенныя окна треплетъ свѣтлые усы Морьера, точь-въ-точь такіе же, какъ у Жака.
   А онъ отъ времени до времени взглядывалъ на молодую женщину съ какимъ-то страннымъ выраженіемъ, потомъ отвертывался, дѣлая видъ, будто живо интересуется движеніемъ на улицѣ.
   Тогда госпожа д'Аргонъ сама окидывала его глазами украдкой и видѣла только его рѣзкій профиль, да энергическія очертанія рта и подбородка. Переѣздъ изъ улицы Лилля до дворца Промышленности показался ей безконечнымъ. Она такъ была довольна, когда купэ остановилось и маркизъ подалъ руку, желая помочь ей выйти, что едва не выпрыгнула въ его объятія и бѣгомъ пустилась вверхъ по большой лѣстницѣ, очень грязной, гдѣ валялись клочья бумаги, обломки карандашей, кучи сора, объѣдки пироговъ и всякой дряни, какую только можетъ натащить съ собою толпа. Христіана тотчасъ же увидала мадамъ де-Живрэ, сидящую посерединѣ квадратной залы, между Жакомъ и господиномъ де-Живрэ.
   Д'Аргонъ не далъ женѣ опомниться, потащилъ ее къ Рыцарю съ цвѣтами и съ сердцемъ заговорилъ:
   -- Гдѣ ты нашла солнце въ этой гадости? Я вижу только желтую и фіолетовую мазню! И это, по-вашему, живопись?... И ты находишь, что это ярко, блестяще, тепло? Нечего сказать, хорошо солнце!...
   Онъ подыскивалъ слово для выраженія всей полноты своего презрѣнія и, не найдя ничего подходящаго, просто заявилъ:
   -- Это годится только для Марсова поля!
   Христіана собралась было возражать, но увидала, какъ спокойно слушаетъ госпожа де-Живрэ всѣ эти нелѣпости, съ насмѣшливою и любезною улыбкой, и подумала: "Розета съ ними никогда не споритъ, я много разъ замѣчала это. Если можно выдержать, то всего лучше промолчать".
   Видя, что жена не отвѣчаетъ, д'Аргонъ кинулся къ Морьеру, въ которомъ чуялъ союзника:
   -- Ну, скажи на милость, ты какого мнѣнія? По правдѣ говори.
   Маркизъ обернулся. По правдѣ, онъ находилъ картину прескверною, но сознаться въ этомъ не хотѣлъ, чтобы не вызвать неудовольствія Христіаны.
   Едва взглянувши на Рыцаря, онъ объявилъ свысока:
   -- Не дурно! Знаешь, теперь, желая изобразить много воздуха, всѣ художники не жалѣютъ голубыхъ тоновъ.
   Госпожа д'Аргонъ сдѣлала раздраженное движеніе, но ея неловкость исчезла. Передъ этимъ красивымъ и статнымъ молодымъ человѣкомъ, говорившимъ банальности, она не чувствовала уже ни малѣйшаго смущенія. Какая разница между этимъ и только что сидѣвшимъ рядомъ съ нею въ каретѣ, молчаливымъ, задумчивымъ и неспокойнымъ!
   Госпожа де-Живрэ по лицу Христіаны замѣтила ея разочарованіе и, смѣясь, проговорила:
   -- Увы, пропала наша прогулка!
   Да, все удовольствіе оказывалось отравленнымъ, придется въ другой разъ пріѣхать.
   Посѣтителей было довольно много, не изъ того именно общества, что бываетъ по пятницамъ, но встрѣчались красивыя, хорошо одѣтыя женщины. Морьеръ удивился:
   -- Странно какъ! Зачѣмъ онѣ являются сюда въ такой день, всѣ эти женщины?
   Госпожа де-Живрэ попыталась объяснить своему кузену, что пятница далеко не такой уже день отборнаго изящества, какимъ это представлялось Морьеру:
   -- Сообрази только, кто же, въ сущности, приходитъ сюда въ пятницу? Люди, которые могутъ заплатить пять франковъ, или тѣ, что входятъ по карточкамъ, то-есть натурщицы, экспоненты... А всѣ, кто разсчитаетъ, что за первый разъ по возвышенной цѣнѣ надо заплатить десять франковъ и потомъ по пяти франковъ за каждую пятницу, тѣ про сто-на-просто въ день возвышенной цѣны платятъ тридцать франковъ за карточку, которая даетъ право входа каждый день вовсе продолженіе выставки... Этой системы мы и держимся, мадамъ д'Аргонъ и я.
   -- Какъ?-- проговорилъ озадаченный Жакъ.-- Вы тратите тридцать франковъ на выставку?
   Госпожа де-Живрэ исправила неточность:
   -- Шестьдесятъ... Тридцать здѣсь и тридцать на Марсовомъ полѣ.
   -- О!-- воскликнулъ д'Аргонъ въ ужасѣ.
   Морьеръ поддержалъ пріятеля:
   -- Да, это, рѣшительно, безполезно потраченныя деньги!
   Они бродили по заламъ, проходя мимо картинъ, бросая презрительные взгляды на немногія хорошія вещи. Превосходный пейзажъ Судъ Париса, Жерве, вырвалъ чуть не болѣзненный стонъ у Морьера и вызвалъ ругательства д'Аргона. За то оба любовались Юноной, нашли ее "очень шикъ". Дѣвушки съ лимонами, Горге, которыхъ супруги де-Жеврэ и Христіана находили прелестными, показались пріятелямъ анемичными, зелень -- тоже. Но они долго спорили, переходили съ мѣста на мѣсто, чтобы видѣть картину въ различныхъ освѣщеніяхъ и рѣщить вопросъ, потому ли розовата солома маленькой крыши, что художникъ бросилъ на нее отблескъ заходящаго солнца, или потому, что падаетъ на нее солнечный лучъ сквозь рамы плафона.
   Среди прогулки они встрѣтили Шаньи. Морьеръ такъ и ахнулъ:
   -- Какъ?... Здѣсь не въ пятницу?
   И опять начался тотъ же споръ о пятницѣ. Маленькая де-Живрэ, которую "оборвали",-- какъ она выражалась,-- въ ея разсказѣ объ абонементныхъ карточкахъ, принялась снова за свои объясненія кузену:
   -- Пойми же, что не могутъ быть "шикъ" твои пятницы. Мы видѣли, кто входитъ съ даровыми билетами. Посмотримъ, кто платитъ по пяти франковъ: это большая и малая биржа, крупныя и мелкія кокотки, всѣ люди, которые могутъ зря тратить деньги, которыя такъ же точно заплатили бы полуимперіалъ, какъ платятъ пятифранковикъ. Лѣзетъ сюда растà, и ихъ легіонъ!
   -- О, да!-- проговорилъ Шаньи, которому въ высшей степени отвратительна была pacmà.
   Госпожа де Живрэ продолжала:
   -- Тогда какъ, наоборотъ, очень многіе люди, вполнѣ порядочные, доходы которыхъ колеблятся отъ пятидесяти до ста тысячъ франковъ, у которыхъ есть служба, дѣти и т. д., неохотно заплатятъ по пяти франковъ за входъ. За четверыхъ -- это, вѣдь, полуимперіалъ, когда можно войти всего за четыре франка. Такъ вотъ эти-то всѣ и приходятъ сюда сегодня или въ какой-нибудь другой день. Я бываю иногда въ пятницу, и на мой взглядъ это худшій день.
   Д'Аргонъ сказалъ:
   -- Мадамъ де-Трёйль была въ прошедшую пятницу и сказала мнѣ, что это очень шикъ.
   Онъ постоянно ссылался на мадамъ де-Трёйль, съ нѣкоторыхъ поръ рѣже, впрочемъ. Оставя въ сторонѣ, что въ данную минуту онъ былъ слишкомъ влюбленъ въ свою жену для того, чтобы заниматься другою женщиной, д'Аргонъ замѣчалъ, что съ нѣкотораго времени Морьеръ началъ, повидимому, "отставать". А въ глазахъ Жака капризъ Морьера и составлялъ главную прелесть баронессы.
   Восклицаніе корректнаго удивленія заставило ихъ всѣхъ оглянуться. То былъ возгласъ Морьера, остановившагося передъ страннымъ плафономъ, прорѣзаннымъ широкими синими пятнами, исполосованнымъ темными зигзагами.
   -- О! Это еще что такое?-- говорилъ маркизъ.-- Каково безобразіе?
   Но едва онъ прочелъ подпись, какъ лицо его сдѣлалось серьезнымъ, и онъ добавилъ почтительнымъ тономъ:
   -- А, нѣтъ... это Бонна!
   Розета громко захохотала.
   Онъ взглянулъ на нее сердито и сказалъ:
   -- Очень хорошо знаю, тебѣ это не нравится.
   Но, прежде чѣмъ начать ей доказывать всю глубину ея невѣжества, онъ вспомнилъ, что за минуту передъ тѣмъ самъ находилъ плафонъ безобразнымъ, и сталъ вывертываться:
   -- Да, съ перваго взгляда и мнѣ не понравилось... но когда всмотришься, то сейчасъ же почувствуешь силу, мастерство и... несомнѣнную...
   Господинъ де-Живрэ сказалъ женѣ:
   -- Какъ же это вы не пытаетесь просвѣтить Андре вашими взглядами?
   Она отвѣтила:
   -- Я нисколько не хлопочу о томъ, чтобы кто-нибудь раздѣлялъ мои мнѣнія. Наоборотъ, еслибъ я увидала, что ихъ раздѣляютъ... другіе... они, вѣроятно, самой бы мнѣ опротивѣли.
   Морьеръ продолжалъ:
   -- Не пройдемъ ли мы въ отдѣленіе скульптуры?-- и съ убѣжденнымъ видомъ добавилъ:-- То красивѣе.
   Заинтересованная Христіана спросила:
   -- А, вы любите скульптуру?
   Отвѣтилъ д'Аргонъ, смѣясь:
   -- И я, и я люблю... тамъ, по крайней мѣрѣ, можно курить.
   -- Совершенно справедливо,-- сказалъ маркизъ просто.
   Христіана взглянула на него и улыбнулась.
   Она знала, что послѣ этой прогулки, во время которой онъ показалъ часть своего внутренняго "я", она можетъ остаться съ нимъ наединѣ, не испытывая уже той тревоги, которая охватывала ее два часа назадъ.
   

X.

   Христіана запоздала пріѣздомъ къ госпожѣ де-Вонанкуръ, у которой собирались къ четыремъ часамъ.
   Надо было порѣшить, кто какой выберетъ овощь для бала княгини де-Буйльонъ, чтобы не явиться двоимъ, одинаково костюмированнымъ, по крайней мѣрѣ, въ одномъ кружкѣ.
   Когда вошла госпожа д'Аргонъ, ее встрѣтили радостными криками:
   -- А, наконецъ-то!... Мы уже думали, что забыли!
   Христіана извинилась. Ее задержали дома,-- старикъ де-Ферси пріѣхалъ за нѣсколько минутъ до четырехъ часовъ. Мужъ, недовольный задержкой, говорилъ, что не слѣдовало принимать въ такое время, но она отвѣчала:
   -- Это правда. Но я очень люблю мосьё де-Ферси, и когда мнѣ сказали, что онъ пріѣхалъ, я не хотѣла лишиться его посѣщенія.
   Она знала, что стараго маркиза ненавидятъ въ обществѣ, а потому, именно, ей и нравилось вслухъ говорить о большой симпатіи, которую она питала къ старику. Всѣ эти господа, пытавшіеся высмѣять его, представлялись ей во всѣхъ отношеніяхъ стоящими ниже де-Ферси, и она за удовольствіе почитала выказать имъ это.
   Госпожа де-Вонанкуръ воскликнула:
   -- Вы чѣмъ будете?... Я буду розовою рѣдиской.
   -- Сама еще не знаю,-- отвѣтила Христіана,-- не думала объ этомъ.
   -- Какъ? Вы еще не думали о своемъ овощѣ? А я только объ этомъ и думаю съ того дня, какъ мадамъ де-Буйльонъ объявила о балѣ.
   Графъ Дюпюи поддержалъ ее очень сосредоточенно:
   -- Мы всѣ только и думаемъ объ этомъ!
   Задумалась и Христіана.
   -- Рѣшительно не знаю... немного ихъ, красивыхъ-то овощей.
   -- Какъ немного?-- вступился Морьеръ.-- Ихъ сколько угодно... Сельдерей, напримѣръ... Очень изященъ сельдерей. Я сельдерей выбралъ.
   Д'Антенъ заявилъ:
   -- Я думаю выбрать томатъ.
   -- Взято, должно быть,-- сказала госпожа де-Живрэ.-- Навѣрное, взяла мадамъ де-Трёйль.
   -- Почему вы думаете?
   -- Потому, что томатъ красный. Она такъ любитъ красное.
   Д'Аргонъ спросилъ съ разсѣяннымъ видомъ:
   -- Развѣ мадамъ де-Трёйль не будетъ?
   Госпожа де-Вонанкуръ отвѣтила:
   -- Вѣроятно, будетъ, она должна пріѣхать.
   Д'Антенъ объяснилъ:
   -- Вѣроятно, задержало что-нибудь на дорогѣ. Очень таинственна баронесса за послѣднее время, всюду она опаздываетъ.
   -- Завѣряю васъ,-- сказала Христіана, улыбаясь,-- что можно опоздать, не будучи нисколько таинственною.
   Дюпюи настаивалъ:
   -- Это такъ... По, очевидно, есть что-то такое въ существованіи баронессы...
   Д'Антенъ продолжалъ, смѣясь:
   -- Должно быть, есть колючка... такъ какъ съ нѣкотораго времени баронесса сильно не въ духѣ.
   -- Да оставьте вы ее въ покоѣ!-- раздраженно крикнула маленькая де-Живрэ.-- Вамъ-то что до этого за дѣло?
   Она не допускала, чтобы можно было съ такимъ ожесточеніемъ копаться въ чужой жизни, и, хотя сама говорила очень непріятныя вещи въ глаза Трёйлямъ, которыхъ не любила, всегда за нихъ вступалась, когда ихъ не было налицо. Она добавила:
   -- Задержало ее что или не задержало, но пріѣдетъ она непремѣнно... Вотъ увидите!
   Госпожа де-Вонанкуръ ехидно закончила, поглядывая на невозмутимаго Морьера:
   -- Тѣмъ болѣе, что въ настоящую минуту, какъ мнѣ кажется, ее и задержать гдѣ-нибудь въ другомъ мѣстѣ ничто не можетъ.
   Дюпюи наклонился къ д'Аргону и въ полголоса сказалъ:
   -- Это она говоритъ потому, что Морьеръ здѣсь. Запоздала мадамъ де-Вонанкуръ! Съ Морьеромъ давно покончено.
   -- А!-- отозвался графъ удивленно.-- Быстро это у нея дѣлается.
   И черезъ секунду онъ спросилъ:
   -- Кто же теперь?
   -- Пока никого... повидимому, по крайней мѣрѣ. Не рѣшила еще она...-- и Дюпюи перемѣнилъ разговоръ:-- Мнѣ хочется выбрать овощь зеленый... красивѣе это... напримѣръ, латукъ.
   -- Или щавель?
   -- Нѣтъ, салатъ, латукъ, листья причудливые и тоны мягче... можно довести до бѣлаго.
   -- Да, правда, къ серединѣ.
   Дюпюи хотѣлъ непремѣнно посовѣтоваться съ дамами и собирался уже сдѣлать это, когда вошелъ графъ Саломонъ, весь багровый и взволнованный, какъ всегда. Онъ подошелъ поздороваться съ госпожей де-Вонанкуръ и сказалъ:
   -- Вы не видали Агарь?
   Маленькая де-Живрэ громко расхохоталась. Знаменитая излюбленная фраза оказывалась пригодною не для Лѣса только,-- банкиръ пускалъ ее въ ходъ и въ домахъ. И Розета про себя соображала, что толстый "папа" имѣлъ нѣкоторое право являться къ Вонанкурамъ, не подыскивая къ тому предлога, такъ какъ Вонанкуры пользовались его слабостями и эксплуатировали его. Хозяинъ дома ничуть не стѣснялся постоянно тянуть деньги съ банкира и не находилъ нужнымъ скрывать это.
   Графъ Саломонъ, увидавъ Шаньи, просіялъ и, садясь рядомъ съ нимъ, спросилъ:
   -- Выбрали вы для себя овощь?
   Шаньи отвѣтилъ, что выберетъ, вѣроятно, капусту, если только не разобраны уже всѣ овощи. А, впрочемъ, ему это рѣшительно безразлично.
   Дюпюи снова обратился съ вопросомъ къ госпожѣ де-Вонанкуръ:
   -- А мнѣ что вы посовѣтуете?... Что лучше будетъ идти ко мнѣ?
   Она отвѣтила:
   -- Право же не знаю.
   -- Видите ли, я сейчасъ только объяснялъ д'Аргону... мнѣ бы хотѣлось хорошенькій овощь, такой, чтобы шелъ ко мнѣ.
   Графъ Саломонъ проговорилъ ѣдко:
   -- Вамъ морковь...
   II, видя, что Дюпюи зеленѣетъ, онъ добавилъ добродушно:
   -- Хорошенькій овощь... цвѣтъ отличный.
   Дюпюи вида не хотѣлъ показать, что чувствуетъ себя не совсѣмъ ловко, и продолжалъ приставать съ просьбами помочь ему въ выборѣ, всѣмъ надоѣдая своею особой и своимъ овощемъ.
   Маленькая де-Живрэ окинула глазами его тусклое лицо и раздраженно крикнула:
   -- Да берите вы рѣпу! Никѣмъ рѣпа не взята!
   Графъ Саломонъ отошелъ отъ Шаньи и между группами гостей, пившихъ чай и разсматривавшихъ модныя картинки, пробирался къ Морьеру. Маркизъ, погруженный въ разглядываніе картинки, изображавшій артишокъ изъ атласа, не замѣтилъ приближенія банкира и крайне удивился, когда тотъ положилъ на его рукавъ свою огромную лапу и заговорилъ тономъ горькаго упрека:
   -- Вотъ какъ, господинъ маркизъ... вы оказываетесь ожесточеннымъ антисемитомъ!
   -- Я?-- воскликнулъ удивленный Морьеръ.
   Никогда не приходила ему въ голову мысль, что можетъ существовать какое-либо соціальное различіе между христіаниномъ и евреемъ, и онъ считалъ безсмысленными всѣ вопросы, племенные или религіозные, могущіе усложнить свѣтскую жизнь.
   Онъ возразилъ съ яростною энергіей:
   -- Да никогда въ жизни!... Кто это вамъ сказалъ?
   -- Агарь сказала... и, вслѣдствіе этого, она не желаетъ, чтобъ я обѣдалъ у нея, когда вы бываете... А такъ какъ вы бываете часто...
   -- Что за нелѣпость!--разсерженно проговорилъ Морьеръ.
   Онъ сообразилъ, что если только утвердится слухъ о его антисемитизмѣ, для него будутъ закрыты всѣ еврейскіе, очень шикарные дома, въ которыхъ онъ бывалъ съ наибольшимъ удовольствіемъ.
   Крайне недовольный, онъ продолжалъ:
   -- Сказать правду, я рѣшительно не понимаю, что могло побудить мадамъ де-Трёйль надъ вами подшутить такъ...
   Онъ готовъ былъ сказать "такъ непристойно", но не посмѣлъ, и ограничился тѣмъ, что про себя обозвалъ Агарь "сущею индюшкой".
   Въ эту минуту вошла она, вся сверкая черными агатами, очень красивая въ большой шляпѣ, обвитой красными азаліями.
   Отецъ едва далъ ей время сѣсть, какъ подбѣжалъ къ ней и съ восторгомъ заявилъ:
   -- Не знаю, кто разсказалъ тебѣ такую исторію... Господинъ маркизъ де-Морьеръ самъ сказалъ мнѣ сейчасъ, что нѣтъ во всемъ этомъ и слова правды.
   -- Что такое?Какая исторія?-- спросила она досадливо, оправляя платье и не глядя на отца.
   -- И мосьё де-Морьеръ ничего не могъ взять въ толкъ, когда я заговорилъ... о его антисемитизмѣ.
   Баронесса сильно покраснѣла.
   Розета, вслушивавшаяся въ разговоръ, обратилась къ Шаньи, смѣясь:
   -- Вотъ бѣдняга! Чтобы не приглашать его одновременно съ Андре, который говорилъ, что противный собесѣдникъ портитъ ему обѣдъ, она пустила въ дѣло антисемитизмъ... Потѣха!
   Шаньи взглянулъ на баронессу и проговорилъ убѣжденно:
   -- Негодница во всѣхъ статьяхъ!
   Графъ Саломонъ, разъ ухватившись за какую-нибудь мысль, не такъ-то легко отставалъ отъ нея и продолжалъ говорить:
   -- Вотъ видишь... подшутили надъ тобой! Кто тебѣ сказалъ?
   Выведенная изъ себя, но стараясь сохранить равнодушный видъ, госпожа де-Трёйль пробормотала:
   -- Не помню... говорилъ кто-то...
   Для нея, отрекавшейся, что было силы, отъ своего происхожденія, это объясненіе было настоящею пыткой. Баронъ не унимался:
   -- И выходитъ, что это чей-то фарсъ!... Не правда ли, мосьё де-Морьеръ?
   -- Вамъ говорили совершенную неправду,-- отвѣтилъ Андре, видимо стѣсняясь.
   Простота, съ которою банкиръ относился къ столь жгучимъ вопросамъ, озадачивала его и въ тупикъ ставила его свѣтскость.
   Графъ Саломонъ торжествовалъ.
   -- Слышала?-- обратился онъ къ дочери.
   Она отвѣтила въ совершенномъ бѣшенствѣ:
   -- Мосьё де-Морьеръ слишкомъ хорошо воспитанъ для того, чтобы высказать тебѣ свои мнѣнія...
   -- И совсѣмъ напрасно сталъ бы онъ стѣсняться! Мнѣ этого рода вещи совершенно безразличны. Я нахожу, что всякій вправѣ думать, что угодно, и обязанъ оставаться тѣмъ, что онъ есть... Вотъ почему я и не захотѣлъ перемѣнить религію, хотя объ этомъ усердно хлопоталъ когда-то человѣкъ очень выдающійся, отецъ де-Белэ, а я отказался наотрѣзъ.
   Шаньи одобрилъ:
   -- И хорошо сдѣлали, разъ патеръ васъ не убѣдилъ.
   -- Не правда ли?-- воскликнулъ банкиръ, выше мѣры довольный одобреніемъ своего любимца.-- Мое убѣжденіе таково, что надо держаться своего, будь то религія или иное что. Это мое правило. Въ сущности же, мнѣ ничего ровно не стоило бы сдѣлаться католикомъ. Я такъ и сказалъ отцу де-Белэ, я ничуть не гидропатеръ...
   -- Патерофобъ, хотите вы сказать,-- поправилъ Шаньи, чуть не падая отъ смѣха.
   -- Ну, да... все равно, вы понимаете...
   Госпожа де-Вонанкуръ, желая прекратить травлю, стала угощать баронессу. Перейдя къ чайному столу, Агарь пила хересъ, не теряя изъ вида своего отца. Ея большіе глаза изъ-за края широкой рюмки смотрѣли на милѣйшаго "папашу" съ выраженіемъ такой холодной злобы, что г-жа де-Живрэ сказала Христіанѣ:
   -- Знаете вопросъ о мандаринѣ?
   -- Нѣтъ.
   -- Предположите, что есть въ Пекинѣ мандаринъ, очень васъ стѣсняющій. Если онъ умретъ, все его богатство достанется вамъ и во всемъ вамъ будетъ удача, когда онъ исчезнетъ. А вамъ стоитъ только протянуть палецъ, чтобъ его не стало,-- никто объ этомъ узнать не можетъ, безнаказанность полная. Отправите вы мандарина на тотъ свѣтъ?
   -- Никогда!-- сказала Христіана.
   -- Гм!... Ну, а я не знаю, что бы я сдѣлала. Мнѣ кажется, я протянула бы палецъ... Представьте же себѣ теперь, что "папа" Саломонъ въ Пекинѣ и что добрѣйшей мадамъ де-Трёйль стоитъ только рукой пошевелить, совершенно безнаказанно, и такъ далѣе. Думаете ли вы, что она пощадила бы мандарина?
   Г-жа д'Аргонъ разсмѣялась:
   -- Поистинѣ, не знаю.
   -- А я такъ твердо знаю, что даже въ Парижѣ, на мѣстѣ "папа" Саломона, не была бы спокойна.
   Вошелъ баронъ де-Трёйль. Розета указала на него глазами и проговорила:
   -- Папа Агари рѣшительно симпатичнѣе этого господина.
   Баронъ имѣлъ видъ крайне разстроенный. Его жена смотрѣла на него удивленно. Его обычная свѣтскость какъ будто вдругъ полиняла.
   Морьеръ, не совсѣмъ еще оправившись отъ выходки банкира и побаиваясь какой-нибудь остроты Шаньи или компрометирующаго замѣчанія Розеты, къ нимъ не подошелъ, а направился къ Трёйлю, очень кстати явившемуся на выручку. Связь съ баронессой невольно сблизила маркиза съ ея мужемъ. Не замѣчая его разстроеннаго лица, Морьеръ заговорилъ:
   -- Пріѣхали овощь выбрать?
   Баронъ рѣзкимъ движеніемъ пожалъ плечами:
   -- До овощей ли мнѣ теперь!... Знаете, что со мной случилось?
   -- Ничего не знаю.
   Тутъ только онъ увидалъ растерянную мину Трёйля и, безъ малѣйшей тѣни участія, спросилъ соболѣзнующимъ тономъ:
   -- А, Боже мой, что же такое случилось съ вами?
   Баронъ отвелъ Морьера въ пустынный уголъ комнаты и отвѣтилъ:
   -- Она порѣшила разойтись со мной!
   -- Кто она?-- спросилъ маркизъ тревожно, думая объ Агари.
   Во время ихъ послѣдняго свиданія она продѣлала трагически-любовную сцену, предлагала все бросить, уѣхать съ нимъ жить на Корфу, бѣжать отъ позорнаго раздѣла, отъ вѣчной лжи.
   Въ своемъ увлеченіи она забыла, что всего за нѣсколько дней передъ тѣмъ, не будучи даже спрошенной Морьеромъ, клялась ему въ томъ, что мужъ для нея давно не существуетъ и что онъ, Андре, не имѣлъ никакого основанія опасаться отвратительнаго раздѣла и т. д., и т. д.
   Онъ испугался того, что жена объявила Трёйлю о своемъ намѣреніи покинуть его и уѣхать съ избранникомъ своего сердца. Холодныя мурашки пробѣжали по тѣлу маркиза.
   Баронъ хмуро отвѣтилъ:
   -- Извѣстно, Бланшъ! Кто же, кромѣ нея?
   -- А!-- протянулъ Морьеръ, успокоившись и едва сдерживая смѣхъ.-- Такъ расходится она съ вами? Изъ-за чего?
   -- Спросите лучше: изъ-за кого?
   При видѣ отчаянія барона, Морьеръ съ трудомъ преодолѣвалъ хохотъ, подступавшій къ его горлу, и усиливался сдѣлать серьезное лицо. А де-Трёйль выходилъ изъ себя:
   -- Свиньи негодныя!
   -- О-о!-- остановилъ его Морьеръ, не выносившій рѣзкостей и грубыхъ словъ.-- Потише... могутъ услыхать. Ни къ чему же не ведетъ затѣвать шумъ изъ-за такихъ исторій.
   Онъ украдкой оглядывался, боясь, что на нихъ обратятъ вниманіе. Но выборъ овощей настолько занималъ всѣхъ гостей госпожи де-Вонанкуръ, что одинъ только Шаньи посматривалъ издали на двухъ пріятелей и посмѣивался изподтишка.
   -- Мнѣ кажется,-- продолжалъ Морьеръ,-- что нашъ разговоръ вдали отъ всего общества начинаетъ возбуждать любопытство мадамъ де-Трёйль.
   Съ Морьера достаточно было откровенностей барона и онъ опасался разспросовъ, съ которыми, навѣрное, станетъ приставать потомъ его жена, все время не терявшая ихъ изъ вида. Андре отошелъ отъ Трёйля и, какъ бы не замѣчая настоятельныхъ призывовъ его супруги, снова углубился въ разсматриваніе артишока изъ зеленаго атласа. И сбоку изъ-подъ длинныхъ густыхъ рѣсницъ, усиливавшихъ ласку взгляда, онъ не спускалъ глазъ съ Христіаны, сидѣвшей задумчиво, опустивши руку на колѣни и вытянувши маленькія ножки, не прикрытыя платьемъ.
   Въ теченіе нѣсколькихъ дней онъ избѣгалъ, насколько было возможно, разговаривать съ нею. Онъ чувствовалъ, насколько сильно, на его взглядъ, разростается капризъ, привлекавшій его къ госпожѣ д'Аргонъ. Ему безконечно пріятно было позабавиться, но отнюдь не попасться вкрѣпкую. Онъ находилъ, что любовь, какъ развлеченіе,-- "очень шикъ", тогда какъ страсть, наоборотъ, есть дѣло неизящное въ высшей степени. И, кромѣ того, онъ до крайности боялся всякаго страданія и предвидѣлъ, что въ связи съ Христіаной испытаетъ множество мелкихъ страданій, о которыхъ до сихъ поръ не имѣлъ понятія: душевныя волненія, тревоги ревности,-- словомъ, все то, что онъ уже начиналъ чувствовать, не имѣя на то никакого права. Наивно самоувѣренный, онъ мысли даже не допускалъ о возможности сопротивленія съ ея стороны. Онъ глубоко убѣжденъ былъ, что въ тотъ день, когда ему только вздумается, она будетъ принадлежать ему, но онъ боялся неизвѣстнаго. А на этотъ разъ впечатлѣніе получалось такое, что чувство получаетъ характеръ, серьезно угрожающій его эгоистическому спокойствію.
   И въ то время, какъ онъ о ней думалъ, она думала о немъ. Она приписывала своей холодности во время поѣздки на выставку Елисейскихъ Полей особенную сдержанность Іорьера, замѣченную ею съ этого дня.
   Жакъ видѣлъ тоже, что Морьеръ какъ бы нѣсколько отдаляется отъ нихъ. Съ чувствомъ истиннаго блаженства слѣдилъ д'Аргонъ за восторгами, упрочивавшими свѣтское положеніе жены, и такъ какъ всего болѣе онъ дорожилъ восхищеніемъ Морьера, то и спрашивалъ уже у Христіаны:
   -- Вышло у тебя что-нибудь непріятное съ Андре?
   Она отвѣтила "нѣтъ", но это не успокоило ея мужа. Даже въ настоящую минуту онъ волновался изъ-за того, что, вмѣсто "флирта" съ его женой, Морьеръ упорно занимается какимъ-то артишокомъ.
   А Христіана думала, безконечно грустная и утомленная, о томъ, какъ хорошо ей было бы далеко-далеко отъ этого общества, котораго она не понимала, какъ счастлива была бы она съ маленькимъ ребенкомъ, съ которымъ возилась бы она, какъ ей хотѣлось, окруженная свободными и довольными животными. По мѣрѣ того, какъ она больше узнавала людей, Христіана умилялась чудною разумностью животныхъ. Порою ей плакать хотѣлось при мысли о той безсмысленной жизни, какую она вынуждена была вести, и хотѣлось смѣяться надъ потѣшными комедіями, разыгрывавшимися вокругъ нея и угадываемыми ею... Въ то же время, припомнился ей и окончательно смущалъ ее послѣдній и очень важный счетъ Монто, полученный этимъ утромъ.
   Уже двѣ недѣли она требовала этотъ счетъ, хотѣла знать доподлинно положеніе дѣла. Монто всячески уклонялся: "Не къ спѣху это, madame la comtesse... къ концу года успѣете!" -- но она порѣшила ничего вновь не заказывать, пока не расплатится, и придумать не могла, откуда добыть девять тысячъ франковъ, которыя была должна. Голосъ маленькой де-Живрэ вывелъ ее изъ тяжелой задумчивости:
   -- И такъ, всѣ разъѣзжаются, ничего не рѣшивши, по обыкновенію... А вы, кажется, совсѣмъ заснуть собрались?
   -- Нѣтъ,-- отвѣтила Христіана и поднялась съ мѣста.
   Госпожа де-Вонанкуръ воскликнула сокрушенно:
   -- Какъ же это?... Ничего мы не сдѣлали!... А какая прелесть была бы процессія Помоны, которую овощи несутъ въ паланкинѣ!
   Она вдругъ обратилась къ госпожѣ д'Аргонъ:
   -- Это уже рѣшено, что мадамъ д'Аргонъ!
   -- Что такое?-- спросила Христіана, ничего не слыхавшая.
   -- Да Помона-то!... Это мысль вашего мужа и Шаньи...Какъ же быть? Надо еще разъ собраться. Когда хотите? завтра?
   -- И прекрасно,-- заявила госпожа де-Живрэ.-- Пріѣзжайте къ намъ обѣдать завтра, больше времени будетъ все уладить.
   Банкиръ продолжалъ въ углу свою бесѣду съ зятемъ. Розета громко окликнула его.
   -- Мосьё Саломонъ, ваши дѣти,-- выговорила она съ удареніемъ,-- обѣдаютъ у меня завтра,-- не доставите ли мнѣ удовольствіе пожаловать тоже?
   Прежде чѣмъ успѣлъ отвѣтить ошеломленный банкиръ, она обратилась къ Морьеру:
   -- И ты, Андре, надѣюсь, будешь?
   Проходя прихожую, Шаньи, смѣясь, сказалъ госпожѣ де-Живрэ:
   -- Чтобы сдѣлать пріятное Трёйлямъ, вы пригласили "папа"?
   -- Отчасти изъ-за этого, -- отвѣтила она.-- А затѣмъ, это "чучело", все-таки, симпатичнѣе ихъ. Онъ простъ, по крайней мѣрѣ...
   

XI.

   -- Знаешь, что я хотѣлъ сказать тебѣ, милочка моя Христіана?
   -- Что?
   -- Не слѣдовало бы намъ говорить другъ другу "ты".
   Она взглянула на мужа почти испуганно.
   -- Не говорить другъ другу "ты"... почему?
   -- Потому, что совсѣмъ это не шикъ.
   -- О, объ этомъ я тебѣ говорила когда-то... ты же требовалъ.
   -- Да, и ты была права. Я признаю это, потому и предлагаю...
   -- Перейти вдругъ на "вы"? Да развѣ это возможно?
   -- Разумѣется. Увѣряю тебя, что это всѣхъ шокируетъ. Надняхъ какъ-то въ Лѣсу Морьеръ замѣтилъ мнѣ это. И не дальше, какъ вчера на обѣдѣ, я видѣлъ, насколько удивляло его каждый разъ, когда онъ слышалъ это несчастное "ты".
   -- Еще болѣе удивитъ его, когда онъ услышитъ, что мы вдругъ начнемъ говорить другъ другу "вы".
   -- О, нѣтъ!... Онъ и не замѣтитъ этого, и никто не замѣтитъ.
   -- Увѣряю тебя, Жакъ, -- говорила Христіана со слезами на глазахъ,-- теперь мнѣ очень тяжело будетъ не говорить тебѣ больше "ты".
   -- Даже зная, что это доставитъ мнѣ удовольствіе?
   -- Даже зная, что тебѣ это доставитъ удовольствіе, такъ какъ это-то удовольствіе и будетъ огорчать меня.
   Они ѣхали верхами по аллеѣ Императрицы. Д'Аргонъ посмотрѣлъ на жену.
   -- А жаль, очень жаль, что съ такимъ видомъ, какой у тебя, ты упрямо хочешь оставаться при своихъ привычкахъ... дѣлающихъ насъ смѣшными.
   -- Но ты забываешь...
   -- Что я заставилъ тебя сдѣлать эти привычки? Такъ я признаю, что былъ глупъ... Чего же тебѣ еще надо?
   -- Ничего мнѣ не надо. Хочу я, чтобы все оставалось, какъ было, не то мнѣ будетъ казаться, что мы поссорились.
   -- Какъ это глупо!
   Христіана уже чувствовала, что со времени того, что она называла "своимъ превращеніемъ", Жакъ любилъ ее сильнѣе, быть можетъ, но не такъ "хорошо", какъ прежде. Она находила его любовь болѣе страстною и менѣе нѣжною.
   Д'Аргонъ отсталъ немного отъ жены и любовался ею. Глубоко прочувствованнымъ тономъ онъ проговорилъ:
   -- Настоящее диво твоя амазонка! И идетъ же она къ тебѣ!
   Христіана отозвалась, смѣясь:
   -- Еще бы не шла! Хороши бы мы были!
   Онъ взглянулъ на жену, сіяя счастьемъ:
   -- Надо сказать правду, очень шикъ то, что ты сдѣлала!
   Она не отвѣтила. Въ глубинѣ души ей стыдно было, что она нарочно ѣздила въ Лондонъ примѣривать эту амазонку, но безъ этого нельзя было обойтись. Она хотѣла имѣть амазонку отъ Уипа, который никуда не ѣздитъ ни за какія деньги и соглашается дѣлать платья съ тѣмъ только условіемъ, чтобы самому ихъ примѣривать.
   Въ восхищеніи графъ повторилъ:
   -- Идетъ поразительно! Облегаетъ, какъ кожа... идеально!
   -- Я думаю, что болѣе ловкой не найдется у самой леди Дольби,-- проговорила Христіана, пародируя Морьера, любившаго ссылаться на великосвѣтскихъ англичанокъ, съ которыми ему доводилось охотиться.
   Д'Аргонъ сдѣлался серьезенъ:
   -- Ты какъ будто насмѣхаешься!... Андре принятъ въ Англіи въ кружкѣ, самомъ шикъ, сама знаешь.
   -- Знаю, знаю... Надо быть глухою, чтобы не знать этого. Онъ говоритъ объ этомъ достаточно для того, чтобы всѣ знали.
   -- Странная ты какая-то, милая моя Христіана! Есть извѣстныя вещи, которыхъ ты совсѣмъ не понимаешь...
   Она насмѣшливо договорила фразу, конецъ которой уже знала напередъ:
   -- Извѣстные оттѣнки?
   Не замѣчая насмѣшки, д'Аргонъ продолжалъ:
   -- Да, извѣстные оттѣнки... Морьеръ не сказалъ ничего необыкновеннаго, говоря о сѣдлахъ и амазонкахъ леди Дольби и о самой леди Дольби.
   -- Я и не говорю, что онъ сказалъ что-нибудь необыкновенное.
   -- Въ такомъ случаѣ, почему это тебя удивляетъ? Порою ты немного снобъ, моя милая.
   -- А!-- отозвалась она удивленно.-- Такъ это я -- снобъ! Никогда не подозрѣвала.
   -- Разумѣется. Ты не...
   -- А, впрочемъ, весьма возможно,-- перебила она мужа, чтобы прекратить разговоръ.
   Къ нимъ подъѣхалъ Шаньи.
   -- Извѣщаю о приближеніи Трёйлей и Морьера. Я ихъ только что обогналъ.
   И, видя, что Христіана приняла его сообщеніе безъ малѣйшаго энтузіазма, онъ добавилъ:
   -- Мадамъ де-Живрэ съ мужемъ впереди.
   Госпожа д'Аргонъ предложила ѣхать скорѣй, но ея мужъ настоялъ на томъ, чтобы выждать ѣдущихъ за ними.
   Тотчасъ же Морьеръ и Трёйли поравнялись съ ними. Д'Аргонъ поѣхалъ впереди съ Христіаной и госпожею де-Трёйль, Морьеръ позади остался съ Шаньи и съ барономъ. Когда они встрѣтили супруговъ де-Живрэ, то продолжали путь тремя рядами; Христіана, Розета и ея мужъ очутились въ первомъ;
   Вдругъ Морьеръ воскликнулъ:
   -- О, какъ хорошо сдѣлана амазонка мадамъ д'Аргонъ! Можно подумать, что это работа Уипа!
   -- На самомъ дѣлѣ, -- отозвалась баронесса, уже успѣвшая замѣтить амазонку Христіаны.
   -- Онъ ее и шилъ,-- небрежно сказалъ д'Аргонъ.
   -- Какъ?-- крикнула госпожа де-Трёйль.-- На васъ амазонка отъ Уипа, мадамъ д'Аргонъ?
   -- Да,-- отвѣтила Христіана, оглянувшись назадъ.
   -- Какъ же вы это устроили? Мнѣ говорили, что примѣривать надо тамъ?
   -- Тамъ я и примѣривала, -- сказала г-жа д'Аргонъ, слегка конфузясь.
   -- О!-- восхитился Морьеръ.-- Вотъ это... это очень шикъ!
   Жакъ слушалъ съ безучастною скромностью, дѣлая такой видъ, будто не находитъ въ этомъ ничего необыкновеннаго. Трёйли и Морьеръ продолжали восторгаться:
   -- О! очень, очень шикъ!
   И маркизъ добавилъ любезно, охватывая Христіану самымъ ласкающимъ взглядомъ:
   -- Не зналъ я, что вы настолько сильны!
   -- Да и я тоже...-- прошептала она уныло.
   Съ своими восторгами они казались ей настоящими безумными.
   Морьеръ продолжалъ:
   -- Ничего болѣе изящнаго не увидишь... Такъ, въ Англіи я...
   "Ай, ай!-- подумала Христіана.-- Заговоритъ о леди Дольби!"
   -- Леди Дольби видѣлъ одну, одѣтую такъ, -- продолжалъ Андре непоколебимо, не замѣчая, что госпожа д'Аргонъ на этотъ разъ смѣется отъ всей души.
   Шаньи обратилъ вниманіе общества на графа Саломона. Очень далеко впереди онъ увидалъ господина, отчаянно колотившаго пятками свою лошадь, которая, вытянувши шею, мирно щипала траву... Всадникомъ могъ быть только графъ Саломонъ... Шутка пришлась не по вкусу Агари. Она сказала ѣдкимъ тономъ:
   -- Мой отецъ крайне былъ бы изумленъ, мосьё де-Шаньи, еслибъ узналъ, что вы насмѣхаетесь надъ нимъ... такъ какъ онъ, прямотаки, обожаетъ васъ!
   Шаньи отвѣтилъ шутливо:
   -- Это онъ правильно.
   -- Онъ полагаетъ,-- продолжала баронесса, на половину любезно, наполовину дерзко,-- что вы... позвольте, какъ онъ это говоритъ?... ахъ, да! что вы -- натура возвышенная!
   -- Это доказываетъ, сударыня, что отецъ вашъ человѣкъ большого ума.
   Они подъѣхали къ банкиру. Увидавши другихъ лошадей, его лошадь радостно заржала и тотчасъ же притиснулась къ лошади Розеты.
   Графъ Саломонъ имѣлъ тревожный видъ человѣка, занятаго чѣмъ-то очень важнымъ. Онъ искоса и украдкой посматривалъ на госпожу де-Живрэ и на Христіану, начиналъ говорить и не кончалъ фразы, недовѣрчиво озирался на дочь и на зятя, бывшихъ позади него,-- словомъ, не имѣлъ своей обычной, спокойной самоувѣренности.
   -- Что съ вами, мосьё Саломонъ?-- спросилъ его Шаньи, поравнявшись съ нимъ.-- Вы какъ будто не въ своей тарелкѣ?
   Банкиръ не сразу отвѣтилъ и только безпокойно ёжился. Шаньи продолжалъ:
   -- Я замѣчаю, что васъ волнуетъ что-то... морально, я хочу сказать. Вы разстроены?
   -- Да, да...-- тихо заговорилъ банкиръ, хватаясь за оказанную ему поддержку.-- Правда, я... я взволнованъ.
   -- Чѣмъ же это?
   -- А вотъ тѣмъ, что хотѣлъ бы... Желалъ бы просить дамъ объ одной милости и боюсь, что въ ней мнѣ будетъ отказано.
   -- О милости?-- спросила маленькая де-Живрэ не совсѣмъ спокойно.
   -- Да. Я бы желалъ, чтобы вы сдѣлали мнѣ честь и большое удовольствіе, очень большое,-- удостоили бы отобѣдать у меня.
   И, боясь отказа подъ предлогомъ, что онѣ уже отозваны, онъ поспѣшилъ добавить.
   -- Въ тотъ день, какой вамъ угодно будетъ назначить.
   -- Уфъ!-- тихо обратилась Розета къ Христіанѣ.-- Только-то... а я уже испугалась!
   -- Что же вы, однако, могли подумать?-- спросила графиня.
   -- Сама не знаю. Онъ началъ съ такими ужасными предосторожностями... Мнѣ уже представилось, ну, какъ онъ попроситъ позволенія насъ перецѣловать!
   Она обернулась къ банкиру, выжидавшему отвѣта съ жалобнымъ и умоляющимъ взглядомъ:
   -- Это ужь когда вы скажете... мнѣ все равно. Спросите у мадамъ д'Аргонъ.
   -- И мадамъ д'Аргонъ принимаетъ мое приглашеніе? О, какъ чудесно это!-- говорилъ онъ въ восхищеніи.-- Поистинѣ, въ высшей степени мило пожаловать въ плохо устроенный домъ стараго холостяка.
   Госпожа Саломонъ такъ давно отбыла изъ этого міра и такъ ничтожно было мѣсто, которое она въ немъ занимала, что ея мужъ забывалъ почти о томъ, что когда-то была она на свѣтѣ. Часто забывалъ онъ и о существованіи "Агари", воображая себя на самомъ дѣлѣ старымъ холостякомъ. За то онъ очень твердо зналъ, что домъ у него организованъ превосходно и на службѣ состоитъ лучшій поваръ въ Парижѣ.
   Банкиръ спросилъ:
   -- Во вторникъ?... Угодно вамъ во вторникъ?
   -- Хорошо, пусть будетъ во вторникъ, -- отвѣтила Розета весело.
   Она представляла себѣ, какъ вытянется рожа "Агари", и оборачивалась на сѣдлѣ, чтобы посмотрѣть на нее.
   -- Вечеръ какъ угодно будетъ провести? Хотите въ театръ? Хотите, позову Ивету?... или что еще?
   -- Ивету!-- сказала госпожа д'Аргонъ.-- Очень мило будетъ, очень весело!
   И "папа" Саломонъ въ глубинѣ души разсуждалъ самъ съ собой: "Премилыя онѣ, эти бабеночки, когда ихъ лучше узнаешь... Простыя и добродушныя, совсѣмъ не гримасницы... Агарь совсѣмъ не такого сорта".
   Онъ обернулся взглянуть на дочь и увидалъ ее натянутою и изящною, гордо закинувшую голову, отвѣчающую едва примѣтнымъ кивкомъ на поклоны, и банкиръ докончилъ про себя:
   "Но въ ней достоинства больше!"
   Вдругъ маленькая де-Живрэ воскликнула:
   -- Какъ бы не забыть, что мнѣ сегодня примѣривать костюмъ овоща!
   -- Вы что же выбрали, въ концѣ-концовъ?-- спросилъ Шаньи.
   -- Савойскую капусту... Не красиво это, но довольно забавно. Первымъ дѣломъ, цвѣтъ такой смѣшной, блѣдно-зеленый, почти желтый... и повсюду съ красными жилками.
   Она чуть не сказала: "какъ на лицѣ мосьё Соломона", но вовремя остановилась, замѣтивши, съ какимъ вниманіемъ прислушивается къ разговору банкиръ.
   -- И что же еще?-- спросилъ онъ, видимо заинтересованный.
   -- А еще -- рюшъ всюду, множество сборочекъ, высѣчекъ.
   -- Мы собратья съ вами,-- сказалъ Шаньи,-- я взялъ кочанъ.
   -- Это что же такое?
   -- Зеленый, круглый кочанъ, совсѣмъ круглый, какъ шаръ. Весь на обручахъ и на ватѣ.
   -- Это, должно быть, не особенно красиво?
   -- Это ужасно! Я нарочно выбралъ... сначала хотѣлъ было взять кардонъ.
   -- Кардонъ? А какой онъ въ сыромъ видѣ?
   -- Да я и самъ не знаю, заказать хотѣлъ затѣмъ именно, чтобъ узнать. Но мнѣ сказали, что нести Помону будутъ четыре овоща, благородныхъ и изящныхъ... И представьте себѣ, вдругъ этотъ кардонъ оказался бы благороднымъ и изящнымъ овощемъ! Кто же его тамъ знаетъ... Я и поспѣшилъ выбрать такой, который достовѣрно уже не принадлежитъ ни къ благороднымъ, ни къ красивымъ
   -- Необыкновенно любезно и мило, по отношенію къ мадамъ д'Аргонъ, то, что вы говорите.
   -- Мадамъ д'Аргонъ знаетъ, что я нахожу ее чудно прелестною... Но увѣренъ, что понимаетъ она, насколько мало привлекаетъ меня перспектива... таскать на плечѣ даже четвертую часть ея вѣса при сорокаградусной температурѣ!
   Христіана ихъ уже не слушала. Разговоръ о костюмахъ и примѣриваніяхъ напомнилъ ей про маленькій желтый салонъ Монто, про ея денежныя затрудненія, про цѣлую вереницу непріятностей, которыя преслѣдовали ее болѣе мѣсяца. Она была должна не только за платья и накидки, но и за маленькія шелковыя юбки съ кружевами, за вычурное бѣлье, за разныя красивыя и дорогія мелочи. Христіана рѣшила переговорить съ портнымъ во время примѣриванія костюма Помоны, просить его подождать до зимы уплаты по счету, сказать, чтобы не дѣлалъ онъ платья, заказаннаго для скачекъ на главный призъ. Платье предполагалось самое простое, аффектированно-простое, чтобъ избѣжать общей расфранченности самаго безобразнаго изъ дней скачекъ. Но, несмотря на простоту, платье стоило, все-таки, восемьсотъ франковъ. Молодая женщина не хотѣла болѣе заказывать, не справляясь о цѣнѣ, закрывши глаза, чтобы не видать, что впереди ждетъ, какъ она дѣлала до сихъ поръ.
   Графъ Саломонъ остался позади, ровняясь съ своею дочерью. Банкиръ хотѣлъ при ней пригласить Морьера, ясно показать ей, что уже не дастъ провести себя разсказами объ антисемитизмѣ и тому подобномъ. Шаньи пустился догонять одного пріятеля, уѣхавшаго впередъ. Госпожа д'Аргонъ и госпожа де-Живрэ вдвоемъ только ѣхали рядомъ. Христіана сказала:
   -- Вы находите, что глупа я очень... не правда ли, съ этимъ примѣриваніемъ въ Лондонѣ?
   -- Ничуть. Я нахожу, что такимъ хорошенькимъ, какъ вы, ничѣмъ не слѣдуетъ пренебрегать, что можетъ еще болѣе выказать ихъ красоту, которая представляетъ собою въ нѣкоторомъ родѣ національное достояніе.
   -- Вы насмѣхаетесь надо мной?
   Розета отвѣтила искренно:
   -- И не думаю. Увѣряю васъ, что, по моей привычкѣ, въ шутливой формѣ я высказываю настоящее и серьезное мое мнѣніе. Я съ гордостью вижу, что вами любуются, что въ Оперѣ, на скачкахъ,-- словомъ, вездѣ, гдѣ собирается толпа, гдѣ множество народа,-- самая красивая женщина -- моя соотечественница и одного со мною круга... Я, по-своему, большая патріотка и искренняя сторонница аристократіи.
   Христіана улыбалась, а госпожа де-Живрэ продолжала:
   -- Вы, несомнѣнно, самая красивая женщина сезона, и я признаю, что въ нынѣшнемъ году вы много лучше, чѣмъ въ прежніе годы... Я думала, что васъ изуродуютъ, превращая въ женщинушикъ, и глубоко ошибалась. Монто -- великій мастеръ!
   Госпожа д'Аргонъ молчала, Розета заговорила снова:
   -- А затѣмъ, вы представить себѣ не можете, какъ забавляетъ меня бѣшенство тѣхъ... другихъ, которыя завидуютъ вамъ, стараются подражать, готовы лопнуть отъ злости, видя, что вы торжествуете на всей линіи! Такъ, сейчасъ вотъ, когда всѣ приходили въ восторгъ отъ вашей амазонки, мадамъ де-Трёйль изъ себя выходила... о, въ душѣ, въ душѣ, очень искусно, тоже расхваливая, совершенно искренно, хотя и скрѣпя сердце!
   Христіана проговорила грустно:
   -- Не любитъ меня мадамъ де-Трёйль!
   -- На это она имѣетъ и нѣкоторое право. Судите сами: мой милѣйшій кузенъ Морьеръ, изъ красавцевъ красавецъ, лучшій цвѣтокъ парижскаго шика, возвращается изъ путешествія... цѣлое событіе, понимаете? Всѣ женщины, что наиболѣе на виду, волнуются, тревожатся, кого изъ нихъ онъ отличитъ.
   -- О!-- воскликнула Христіана недовѣрчиво.-- Возможно ли это?
   -- Какъ, возможно ли?... Да онѣ задыхаются отъ волненія! И вотъ онъ пріѣзжаетъ, онъ отличаетъ сразу,-- оглянуться не усли,-- кого же? Агарь... Моментально вашъ мужъ,-- человѣкъ, наиболѣе шикъ, послѣ Андре,-- пускается въ усерднѣйшій флиртъ съ этою самою Агарью, которую выборъ Андре совершенно естественно указываетъ его вниманію и восхищенію.
   -- О, неужели вы думаете?...-- смущенно начала было графиня.
   -- Разумѣется, да и вы очень хорошо видѣли... Только съ вашимъ мужемъ такъ это и остается простымъ флиртомъ, корректнымъ и до одуренія скучнымъ, а съ Андре это кончается тѣмъ, чѣмъ съ нимъ кончается всегда.
   Христіана покраснѣла, госпожа де-Живрэ повторила съ удареніемъ:
   -- Всегда!... И вдругъ вамъ приходитъ фантазія сдѣлаться женщиной удивительнѣйшаго въ мірѣ шика, вы сводите съ ума,-- умышленно ли, нѣтъ ли, -- Андре, который отстаетъ сначала немного, а потомъ и совсѣмъ отъ мадамъ де-Трёйль... а заодно съ Андре и вашъ мужъ тѣмъ болѣе охотно, что на этотъ разъ это ему и не трудно...
   -- Вы такія вещи выдумываете!
   -- Никакой въ томъ надобности не имѣю, я ихъ вижу своими глазами.
   -- Какъ бы то ни было, мадамъ де-Трёйль, кажется, думать перестала о господинѣ Морьерѣ, не смотритъ даже на него.
   -- На это нельзя полагаться. Женщина не дѣлается такъ сразу, по командѣ, равнодушною къ мужчинѣ... она или ненавидитъ его, или все еще любитъ. Когда я была маленькою, къ моей бабушкѣ приходила работать на домъ одна швея, изъ своей классной комнаты я слыхала, какъ она пѣла груднымъ и необыкновенно чувствительнымъ голосомъ, который и теперь, черезъ двадцать лѣтъ, отдается у меня въ ушахъ, -- она, не переставая, повторяла одинъ и тотъ же припѣвъ:
   
   "Могу-ль смотрѣть глазами я сухими,
   Когда его я такъ любила ими?"
   
   Госпожа д'Аргонъ смѣялась, а Розета продолжала:
   -- Стихи довольно плохіе, а мысль въ нихъ выражена вѣрная. Я полагаю, что, несмотря на шикъ, требующій любви, далеко не глубокой, мадамъ де-Трёйль не смотритъ еще на Андре глазами сухими... Пѣсенка швеи говоритъ правду: нельзя смотрѣть спокойными глазами на человѣка, котораго "любили ими"... въ особенности, когда этотъ человѣкъ -- Андре де-Морьеръ.
   -- Мнѣ крайне непріятно,-- тихо сказала госпожа д'Аргонъ,-- недоброжелательство, когда я умышленно ничѣмъ его не заслужила... Я бы предпочла быть безобразною.
   Розета живо возразила:
   -- Не говорите этого, не говорите! Я только объ одномъ и мечтала бы: быть хорошенькой, очень восхитительной! Мнѣ кажется, быть не можетъ большаго счастья для женщины!... Въ особенности сильно было такое желаніе, когда я была моложе, когда мнѣ было дадцать лѣтъ!
   -- Слушая васъ, можно подумать и вправду, что вы дурнушка,-- сказала Христіана, смѣясь.
   -- Да такъ же это и есть!... О, я не говорю, что была безобразна и страдала отъ того! Нѣтъ, я просто не была хорошенькою, а хотѣла бы быть очень хорошенькою, чтобы выводить изъ себя женщинъ, у которыхъ характеръ гадкій... да... потому что я со всѣмъ не такова. Для меня, чѣмъ красивѣе женщина, тѣмъ пріятнѣе мнѣ смотрѣть на нее. Я люблю всѣхъ, кто красивъ, кто здоровъ, терпѣть не могу людей больныхъ, за исключеніемъ несчастныхъ, бѣдныхъ. Въ этомъ послѣднемъ случаѣ я готова даже ухаживать за ними. Но въ салонѣ, среди всякихъ нарядовъ и украшеній, мнѣ это отвратительно. я не утверждаю, что гуманно это, въ томъ уже моя вина. Ничего я съ собой не подѣлаю!
   Она оглянулась:
   -- Вотъ, смотрите! И сейчасъ Андре глазъ съ васъ не спускаетъ... и мадамъ де-Трёйль совсѣмъ не до смѣху!
   -- Все это ваши фантазіи,-- сказала госпожа д'Аргонъ, смущаясь.-- Мосьё де-Морьеръ не настолько занятъ мною.
   -- Слишкомъ занятъ и все время... И даже съ тѣхъ поръ, какъ я его знаю, онъ въ первый разъ настолько занятъ женщиной, когда ее и нѣтъ тутъ... и это безпокоитъ меня.
   -- Не безпокойтесь. Никакой бѣды ему отъ того не будетъ.
   Госпожа де-Живрэ сдѣлалась вдругъ серьезною и отвѣтила:
   -- О, я и безпокоюсь-то совсѣмъ не о немъ!
   

XII.

   Когда госпожа д'Аргонъ пріѣхала примѣривать свой костюмъ, то нашла Монто очень озабоченнымъ. Онъ ждалъ матерію, бѣлую шерстяную, нарочно заказанную для ея платья къ скачкамъ на главный призъ,-- матерія запаздывала. Портной сильно волновался. Христіана хотѣла его успокоить, она, именно, за тѣмъ и пріѣхала, чтобы сказать ему не дѣлать этого платья. Онъ такъ и ахнулъ, и на ея объясненіе, что, за неимѣніемъ денегъ, она не желаетъ увеличивать свой счетъ, онъ возразилъ: "Madame la comtesse можетъ не безпокоиться объ этомъ. Она заплатитъ впослѣдствіи, когда ей будетъ угодно". Христіана спросила, что онъ разумѣетъ подъ словомъ "впослѣдствіи". Портной отвѣтилъ, что уплатить она можетъ въ ноябрѣ или даже въ декабрѣ. Ни въ какомъ случаѣ она не разсчитывала расплатиться ранѣе и сказала ему объ этомъ. Монто призадумался. Графиня д'Аргонъ принадлежала къ категоріи кліентокъ, расплачивающихся за тѣхъ, которыя не платятъ. Вынужденный ради рекламы одѣвать многихъ хорошенькихъ женщинъ, или совсѣмъ не платящихъ по счетамъ, или отдѣлывающихся ничтожными взносами, портной добродушно ставилъ кресты тамъ, гдѣ заранѣе предвидѣлъ дефициты, и совершенно не желалъ терять своего, когда долги считалъ вѣрными.
   Онъ сказалъ-:
   -- У васъ, madame la comtesse, навѣрное, есть брилліанты, которыхъ вы не носите? Въ ваши годы и при вашей красотѣ было бы преступленіемъ надѣвать брилліанты. Продайте ихъ. Если угодно, я берусь найти ювелира, который дастъ вамъ настоящую цѣну.
   -- Это уже сдѣлано,-- сказала Христіана, стыдясь такого признанія.-- Я продала брилліанты два мѣсяца назадъ...продала даже и еще кое-какія вещи. Больше у меня ничего нѣтъ.
   Онъ посовѣтовалъ:
   -- Вы занять могли бы, графиня.
   Она сухо отвѣтила:
   -- Нѣтъ, я справлялась и ничего не могу сдѣлать безъ подписи господина д'Аргона... А съ этимъ я не желаю къ нему обращаться.
   Такъ же почтительно и вкрадчиво портной продолжалъ:
   -- Несомнѣнно, когда дѣло идетъ о займѣ правильномъ, оформленномъ у нотаріуса... Но дѣло въ томъ, что всегда есть возможность найти, при различныхъ условіяхъ... людей, которые васъ знаютъ и охотно согласятся одолжить васъ безъ всякой иной гарантіи, кромѣ одной только вашей подписи... Вы принимаете на себя обязательство уплатить долгъ при первой возможности, вотъ и все!
   Она отвѣтила, хватаясь за смутную надежду:
   -- Но уплатить... я рѣшительно не знаю, когда буду въ состояніи уплатить. Мнѣ предстоитъ получить наслѣдство, вполнѣ обезпеченное за мною. Но эти деньги мнѣ придется, быть можетъ, ждать еще долго.
   -- Что же за важность? Все-таки, гарантія есть.
   И онъ добавилъ съ тонкою улыбкой:
   -- Вы, конечно, знаете, графиня, что далеко не всѣ кліентки удостоивающія меня заказомъ на пятьдесятъ тысячъ франковъ въ годъ, имѣютъ такія деньги въ наличности... онѣ ихъ находятъ!
   -- Я не съумѣю... и предпочитаю такихъ денегъ не тратить.
   -- Но подумайте только, madame la comtesse, вы настолько на виду, что прямо не можете вдругъ измѣнить разъ принятаго способа одѣваться. Вами слишкомъ заняты всѣ для того, чтобы...
   -- Будутъ заняты меньше, только и всего!-- сказала госпожа д'Аргонъ рѣзкимъ тономъ.
   И, вынимая шпильку, придерживавшую шляпку, она спросила:
   -- Будьте добры, прикажите подать мой костюмъ, я его примѣряю.
   Монто возвратился черезъ четверть часа посмотрѣть, хорошо ли идетъ костюмъ къ его кліенткѣ. Портной поправилъ складки, перекололъ гирлянды фруктовъ и зелени и, собираясь уходить, сказалъ Христіанѣ, стоявшей передъ зеркаломъ и счастливо улыбавшейся:
   -- Бѣлое шерстяное платье я, все-таки, сдѣлаю... Относительно дальнѣйшаго madame la comtesse подумаетъ и, если найдетъ нужнымъ, соблаговолитъ поручить мнѣ пріискать...
   Онъ говорилъ, не глядя на нее, оправлялъ юбку, подшпиливалъ булавками, посматривая украдкой изъ-подъ опущенныхъ рѣсницъ, съ лукавою полу-улыбкой, которой молодая женщина не замѣчала.
   Въ эту минуту она занята была исключительно своею красотой и своими успѣхами, которые доставляли такое наслажденіе Жаку. Ей живо представилось, какъ снова вернется она къ простенькимъ платьицамъ, сшитымъ дома, къ шляпкамъ, кое-какъ сдѣланнымъ собственноручно, какъ откажется отъ положенія, которое она съумѣла завоевать такъ быстро. Въ ея ушахъ раздавались уже упреки мужа, насмѣшливыя замѣчанія женщинъ, подкарауливавшихъ ея малѣйшую оплошность... И вдругъ она рѣшилась, проговорила вслухъ:
   -- Я передумала, мосьё Монто... Если можете найти то, про что вы говорили, вы сдѣлаете мнѣ большое удовольствіе.
   Портной бровью не шевельнулъ, но про себя нѣсколько удивился и подумалъ: "Странно!... Я думалъ, что съ этою-то больше возни будетъ!"
   Онъ поклонился и почтительно сказалъ:
   -- Madame la comtesse можетъ положиться на меня. Я безотлагательно займусь этимъ, и все будетъ устроено скоро.
   И, оглядывая красоту Христіаны, онъ разсуждалъ самъ съ собой: "Крайне было бы удивительно, если бы надолго затянулось!"
   Выходя изъ комнаты, онъ пріостановился.
   -- Какъ только наладится что-нибудь, я извѣщу васъ, madame la comtesse.
   Было три часа, когда госпожа д'Аргонъ вышла отъ Монто. Она приказала кучеру ѣхать въ Лѣсъ, зная, что въ этотъ часъ никого тамъ не встрѣтитъ. Ей хотѣлось побыть одной, подышать воздухомъ, походить на полной свободѣ.
   Она была недовольна собой и другими, и, прежде всѣхъ, Жакомъ, который своимъ упрямымъ желаніемъ заставить ее блистать толкнулъ ее на путь, производившій на нее все болѣе и болѣе нехорошее впечатлѣніе.
   Теперь на залитомъ солнцемъ просторѣ, вырвавшись изъ духоты, искусственнаго освѣщенія и ароматовъ маленькаго салона для примѣриваній, она совершенно иначе смотрѣла на вещи и раскаивалась въ томъ, что сдѣлала. Этимъ установлялась нѣкотораго рода связь между нею и Монто, который внушалъ ей какое-то инстинктивное отвращеніе, но безъ котораго она не могла уже обойтись. Она чувствовала, насколько ложно должно быть положеніе, въ которое она согласилась стать. Что такое этотъ неизвѣстный заимодавецъ? Ростовщикъ какой-нибудь, который можетъ запутать ее въ очень непріятную исторію. Ей пришла было въ голову мысль во всемъ признаться Жаку. Но Христіана тутъ же сообразила, что съ своимъ легкомысленнымъ и мелкимъ характеромъ онъ найдетъ, будто тратитъ она деньги глупо, не такъ берется за дѣло, не умѣетъ устроиться, какъ другія. "Другія!..." Безпрерывно онъ ставилъ ей въ примѣръ "другихъ"... точно извѣстны ему были жизнь и затрудненія этихъ другихъ и тѣ способы, какими онѣ выходятъ изъ затрудненій!... Она страстно любила своего мужа, дорожила имъ до обожанія, хотя и понимала, что въ той безсмысленной средѣ, въ которой исключительно они вращались изо дня въ день, умъ Жака, для всего открытый въ прежнее время, принижается и атрофируется привычкой къ неизмѣнно банальнымъ разговорамъ, слагающимся изъ пошлыхъ стереотиповъ и затверженныхъ общихъ мѣстъ.
   Порою, въ этомъ избранномъ обществѣ, изящномъ, очень тонкомъ, щеголеватомъ, очаровательно красивомъ на видъ, христіана, опустивши глаза, прислушивалась къ жалкому вздору удручающаго пустословія въ роскошной обстановкѣ, и молодой женщинѣ представлялось,-- когда не видала она разговаривающихъ,-- будто вокругъ нея ведутъ бесѣду поразительно безумныя дѣйствующія лица Анри Монье {Henry Monnier -- извѣстный французскій писатель и каррикатуристъ, родился въ 1805 г., умеръ въ 1877 г., прославился юмористическими изображеніями въ рисункахъ, разсказахъ и комедіяхъ буржуазной дикости (40-хъ и 50-хъ годовъ), причемъ доселѣ живымъ типомъ остается его знаменитый Joseph Prudhomme.}.
   Люди, которые, сами по себѣ и внѣ такого общества, могли бы быть очень милыми людьми, представлялись всѣ обдѣланными на одинъ шаблонъ, изуродовавшій ихъ.
   Они не любили по-настоящему ни искусствъ, ни даже спорта. Все ихъ чтеніе ограничивалось газетами, излюбленными въ ихъ кружкѣ, и нѣсколькими новыми романами. Да и то, прежде чѣмъ купить книгу, задавался книгопродавцу вопросъ: "не печаленъ ли конецъ?"
   И боязнь сдѣлаться похожею, подъ вліяніемъ непрерывнаго общенія, на эти существа безъ индивидуальности и безъ души приковывала Христіану, молчаливую и робкую, въ уголкѣ салона, гдѣ она сидѣла въ креслѣ неподвижно, съ неопредѣленно-задумчивымъ взглядомъ.
   Такая манера держать себя создала вокругъ нея легенду о ея глупости и чванствѣ, что было и ей не безъизвѣстно, и даже забавляло ее.
   Съ того времени, какъ красота молодой женщины создала ей враговъ, легенда разросталась еще болѣе. Розета де-Живрэ предупредила объ этомъ пріятельницу, совѣтовала:
   -- Я, на вашемъ мѣстѣ, знаете... я бы имъ показала себя!
   Но Христіана ни малѣйшаго желанія не имѣла себя "показывать". Въ ея характерѣ не было такого задора, какъ у Розеты, и съ полнѣйшимъ равнодушіемъ относилась она ко всему, что она не любила.
   Въ то время, какъ она перебирала все это въ умѣ, проѣзжая Елисейскими Полями, съ нею раскланялся господинъ, ѣхавшій къ ней на встрѣчу въ каретѣ. Христіана разсѣянно отвѣтила на поклонъ и сообразила, что то былъ Морьеръ лишь тогда, когда онъ проѣхалъ мимо.
   Въ теченіе послѣднихъ дней она мало его видала. Отсутствіе Морьера начинало уже безпокоить Жака, и онъ твердилъ одно:
   -- Этотъ скотъ Андре опять увлекся какимъ-нибудь приключеніемъ... Совсѣмъ его не видно.
   И Христіана раздумывала, что смотрѣть жаль, какъ этотъ статный красавецъ Морьеръ, умный, быть можетъ, и одаренный хорошими способностями, довольствуется такимъ дурацкимъ существованіемъ, ничѣмъ серьезно не интересуется, никого по-настоящему не любитъ и,-- какъ увѣряетъ мадамъ де-Живрэ,-- "никогда не думалъ о женщинѣ отсутствующей".
   Госпожѣ д'Аргонъ казалось, однако, что видала она выраженіе нѣжности въ ласковыхъ голубыхъ глазахъ маркиза, когда онъ смотрѣлъ на нее. Такое точно выраженіе знакомо было ей по глазамъ Жака.
   Христіана не любила аллеи Акацій, казавшейся ей глупою и безобразною, и приказала кучеру остановиться у Потиньеры, вышла изъ экипажа и направилась пѣшкомъ къ Булоню тѣнистою дорожкой, идущею рядомъ съ аллеей для верховой ѣзды.
   Графиня шла скоро, чтобъ утомиться и отогнать прочь свои думы. Спустя минуту она услыхала шаги позади себя, машинально оглянулась и увидала Морьера, спѣшившаго къ ней на-прямикъ лѣсомъ.
   Морьеръ крикнулъ:
   -- Вы такъ скоро идете, не догонишь!
   Его губы улыбались, а въ ласкающемъ взглядѣ не было обычнаго спокойствія, замѣтна была какая-то нерѣшительность, почти робость. Госпожа д'Аргонъ остановилась, предчувствуя нѣчто непріятное.
   Онъ заговорилъ:
   -- Я вернулся слѣдомъ за вами... хотѣлъ видѣть васъ, сказать... Можете выслушать меня?
   Она отвѣтила, дѣлая видъ, что не замѣчаетъ его тревоги:
   -- Конечно, да... Что за вопросъ?
   Морьеръ продолжалъ:
   -- Вы, несомнѣнно, угадываете уже то, что я хотѣлъ вамъ сказать?
   -- Нѣтъ, ничуть не угадываю.
   -- Это удивляетъ меня. Я думалъ, что вы уже давнымъ-давно замѣчаете...
   Она улыбнулась:
   -- Давнымъ-давно?... Мы знакомы всего два мѣсяца!
   -- Правда, всего два мѣсяца.
   Онъ смотрѣлъ на Христіану, не говоря ни слова. Смущенная такимъ молчаніемъ, она проговорила съ притворною беззаботностью:
   -- Что же, я слушаю... что вы хотѣли мнѣ сказать?
   -- Хочу сказать, что я люблю васъ!... О, не смѣйтесь!... Люблю серьезно, обожаю... и молю васъ!
   Она отвѣтила, невольно ускоряя шагъ:
   -- Я думала, что никого вы любить не можете.
   Складка недовольства прорѣзала лобъ Морьера.
   -- Это Розета вамъ наговорила?
   -- Да, она... и другіе.
   -- Я же истинно утверждаю, что люблю васъ... люблю глубоко!
   И измѣнившимся голосомъ онъ добавилъ:
   -- Я сильно страдаю... Вѣрите мнѣ?
   Она отвѣтила просто:
   -- Я вѣрю, что немножко нравлюсь вамъ...
   И, видя его движеніе, она поправилась:
   -- Увлекайтесь мною, если хотите.
   -- Если бы вы знали, какъ серьезно я васъ люблю, вы полюбили бы меня, хотя немного... очень немного!
   Онъ не спускалъ съ нея своихъ голубыхъ глазъ, темнѣвшихъ въ тѣни деревьевъ, и продолжалъ:
   -- Вы совершенно равнодушны къ тому, что васъ любятъ. Да, я зналъ это...я предвидѣлъ, что вы скажете мнѣ это... или, вѣрнѣе, что ничего не отвѣтите. Чтобъ избавиться отъ этой любви, я пробовалъ не видаться съ вами... и любовь моя только усиливалась. Болѣе недѣли я избѣгаю возможности встрѣчаться съ вами.
   Христіана сдѣлала головой утвердительный знакъ.
   -- А! вы замѣтили это,-- сказалъ онъ почти радостно.-- Я не ждалъ этого.
   Она не отвѣтила. Онъ сталъ умолять:
   -- Будьте же добры, скажите, что я могу не терять надежды?
   -- Я никогда не лгу.
   -- Скажите, по крайней мѣрѣ, что позволяете мнѣ любить васъ?
   -- И этого не могу.
   -- Почему?
   -- Потому, что люблю Жака.
   Онъ прошепталъ удивленно:
   -- Да... мнѣ говорили... Шаньи говорилъ, Розета тоже... я не повѣрилъ имъ.
   Она спросила съ легкимъ раздраженіемъ въ голосѣ:
   -- Не повѣрили? Почему?
   -- Потому, что... что невѣроятно это. И невѣроятно не отъ того, чтобъ д'Аргонъ не былъ достоинъ любви... О, напротивъ! Но неправдоподобна въ нашемъ обществѣ такая неизмѣнность любви въ теченіе двухъ лѣтъ.
   Они дошли до конца аллеи, Христіана хотѣла вернуться къ своему экипажу.
   -- Нѣтъ!-- проговорилъ онъ голосомъ, выражавшимъ почти страданіе.-- Нѣтъ, подождите! Подарите мнѣ еще одну минуту!... Кто знаетъ, когда увижу я васъ такъ еще...
   Они были одни въ Лѣсу, совершенно пустынномъ въ эти жаркіе часы дня. Сквозь густую листву дорожки, по которой они проходили, пробивались яркіе лучи солнца и ложились свѣтлыми пятнами на платье госпожи д'Аргонъ. Христіана шла мягкимъ, эластическимъ шагомъ, который такъ очаровывалъ Морьера. Онъ, молча, остановился, потомъ вдругъ проговорилъ:
   -- Стало быть, никогда, никогда?
   -- Никогда!
   -- Мнѣ остается только... уѣхать. Да, это единственное средство очнуться, придти опять въ себя. Когда я буду за двѣ тысячи миль отъ васъ, я уже поневолѣ вынужденъ буду не видать васъ.
   Она отвѣтила:
   -- Не можете вы развѣ остаться въ Парижѣ... и не видать меня?
   -- Вы сами знаете, что невозможно это. Все сближаетъ насъ, не можемъ мы не встрѣтиться въ этотъ сезонъ въ особенности.
   -- Напротивъ... сезонъ кончается, черезъ недѣлю главный призъ... я уѣзжаю.
   Онъ жадно спросилъ:
   -- Куда вы уѣзжаете?
   -- Жакъ хочетъ ѣхать въ Довиль, потомъ въ деревню до зимы.
   -- Въ такомъ случаѣ, и я ѣду въ Довиль... Гдѣ бы вы ни были, я буду тамъ же, вездѣ найду васъ! Говорю вамъ, нельзя мнѣ оставаться во Франціи!
   Пока Морьеръ говорилъ, Христіана соображала, что, въ случаѣ его отъѣзда, будутъ разрушены всѣ предположенія ихъ маленькаго кружка, душою котораго онъ былъ. Жакъ разозлится до бѣшенства,-- разозлится на нее въ особенности, если узнаетъ причину такого отъѣзда. И она ломала голову, придумывая средство заставить маркиза остаться. Она очень искренно волновалась, въ то время, какъ онъ, хотя и очень влюбленный, сохранялъ полное хладнокровіе. Госпожа д'Аргонъ слѣпо вѣрила тому, что онъ готовъ пуститься въ путешествіе, тогда какъ онъ ни одной секунды не думалъ покинуть Парижъ.
   Она въ тревогѣ обратилась къ нему и проговорила очень нѣжнымъ голосомъ, какого Морьеръ никогда не слыхалъ отъ нея:
   -- А еслибъ я попросила васъ не уѣзжать?
   Онъ сдѣлалъ жестъ изумленія. Графиня прямо въ глаза смотрѣла ему своимъ бархатистымъ взглядомъ. Морьеръ, искренно взволнованный въ первый разъ, прошепталъ несвязно:
   -- Если вы захотите, я исполню это... Вы хорошо знаете, что такимъ взглядомъ сводите меня съ ума!
   Она подумала еще о множествѣ мелкихъ неудобствъ и непріятностей, которыя неизбѣжно вызоветъ для нея удаленіе Андре изъ ихъ общества. Тогда уже не обопрется она объ его руку, ни проходя по бальной залѣ, ни прогуливаясь на скачкахъ, и никто другой, по увѣренію Жака, не въ состояніи былъ способствовать ея успѣху, какъ Морьеръ. А затѣмъ онъ, въ костюмѣ сельдерея, долженъ быть однимъ изъ несущихъ паланкинъ Помоны. А ихъ чудесные вечера въ театрѣ?... А обѣды въ Арменонвилѣ, которые онъ такъ восхитительно устраивалъ?... Во что бы ни стало надо было удержать его... Съ тому же, и влюбленъ-то онъ -- такъ себѣ, на вѣтеръ, отъ бездѣлья, какъ всегда. Вся его любовь есть дѣло эфемерное, совсѣмъ не такъ она серьезна, какъ онъ старается ее увѣрить, и черезъ два дня, какъ только онъ убѣдится, что ничего изъ этого не выйдетъ, онъ и думать перестанетъ о ней и пустится на поиски иного развлеченія. Тогда какъ для нея... для нея отъѣздъ Морьера всю жизнь выбьетъ изъ колеи.
   Христіана обратилась къ нему, съ краскою на лицѣ, съ полуоткрытымъ ртомъ и затуманившимся взглядомъ, и пылкимъ голосомъ, будоражившимъ всѣ его нервы, сказала:
   -- Такъ я... прошу васъ!
   И, запретивши ему слѣдовать за собой, она бѣгомъ направилась по узкой тѣнистой аллеѣ къ своему экипажу.
   

XIII.

   Госпожа д'Аргонъ разсказала мужу часть того, что произошло между нею и Морьеромъ, давая ему понять только, что маркизъ ухаживаетъ за нею и намекаетъ на возможность новаго путешествія въ томъ случаѣ, если она оттолкнетъ его. Жакъ, наивно увѣренный въ любви Христіаны и неизмѣнно увлеченный мыслью, что восхищеніе Морьера и есть причина ея успѣха въ обществѣ, настаивалъ на томъ, чтобъ она удержала его въ Парижѣ.
   Христіана, не понимавшая даже, чтобы въ сокровенныхъ мечтахъ своихъ можно было измышлять такія нехорошія комбинаціи, маленькіе безсовѣстные разсчеты, считала еще менѣе допустимымъ откровенное сообщеніе кому бы то ни было такихъ гаденькихъ ухищреній. Цинизмъ Жака приводилъ ее въ совершенное недоумѣніе. А затѣмъ и довѣрчивъ онъ былъ черезъ край. Точно онъ и не подозрѣвалъ даже, что де-Морьеръ очень милъ и красивъ и что затѣянная д'Аргономъ игра представляетъ собою серьезную опасность. Со дня встрѣчи въ Лѣсу Андре занималъ очень большое мѣсто въ мысляхъ молодой женщины. Она вѣрила, что онъ любитъ ее, и ей льстила, трогала ее эта любовь. Въ головѣ Христіаны начала возникать какая-то странная путаница представленій, подъ вліяніемъ которой образъ мужа и фигура Морьера какъ будто смѣшивались одинъ съ другимъ, почти сливались. Когда она думала объ одномъ, въ ея мысляхъ другой появлялся и смѣнялъ перваго, безъ малѣйшаго нарушенія ея обычнаго настроенія. Оба были одинаково мило приличны, изящны и любезны; у обоихъ были тѣ же слабости и недостатки, раздражающіе своею необыкновенною мелочностью. Ихъ костюмы, манеры, поклоны и разговоры были поразительно тождественны. Христіана знала, что, при сходныхъ обстоятельствахъ, она услышитъ одну и ту же фразу, будь тутъ ея мужъ или Морьеръ.
   Христіана въ отчаяніе приходила отъ мысли, что она можетъ причинить горе Жаку, и невыносимою казалась ей мысль, что, быть можетъ, Андре страдаетъ по ея милости.
   Въ продолженіе двухъ мѣсяцевъ онъ постоянно замѣшанъ былъ въ ея жизнь, такъ не много часовъ бывалъ вдали отъ нея, что Христіана привыкла, наконецъ, быть вмѣстѣ съ нимъ, ей уже необходимымъ становились и его сдержанное обожаніе, и милое ухаживаніе за нею. Когда въ узкой аллеѣ Лѣса онъ сказалъ ей: "Я долженъ уѣхать", -- она вправду испугалась. Возможно ли это? Онъ уѣдетъ?... Она не будетъ видать его?... Совсѣмъ его не будетъ?
   Вечеромъ, входя къ графу Саломону, она тотчасъ же осмотрѣлась кругомъ въ тревогѣ и успокоилась только тогда, когда увидала Морьера, разговаривавшаго съ Шаньи.
   Домъ банкира былъ великолѣпенъ, всюду большая роскошь, множество прекрасныхъ вещей и въ общемъ мало диссонансовъ. Хозяинъ умѣлъ найти достаточно знающихъ пріятелей, людей со вкусомъ, которые помогали ему совѣтами и даже,-- за весьма неумѣренное вознагражденіе, -- принимали въ дѣлѣ личное участіе, размѣщали гдѣ слѣдовало купленные ими предметы.
   Графъ Саломонъ сіялъ въ этотъ вечеръ, ликовалъ настолько, что скрыть этого не могъ. Но Буйльоны заставили себя ждать, и онъ тотчасъ же заволновался, опечалился и забавенъ былъ своею тревогой. Онъ ломалъ голову, подыскивая причины, которыя могли ихъ задержать, и приходилъ къ заключенію, что толстая княгиня, почитаемая имъ очень важною особой, не пожелала въ послѣднюю минуту унизиться до пріѣзда къ нему. Когда же появился розовенькій голубоглазый Фрюлингъ,-- приглашенный тоже, разумѣется,-- банкиръ чуть на шею ему не бросился. Пріѣздъ молодого человѣка, несомнѣнно, предвѣщалъ скорое прибытіе княгини. Она уже никуда не позволяла ему показываться безъ себя и такъ наладила дѣло, что онъ являлся всюду или минутою раньше ея, или слѣдомъ за нею. Госпожа де-Вонанкуръ, видѣвшая, до какого бѣшенства доводитъ ревнивую княгиню ея любезность къ юному эльзасцу, съ наслажденіемъ забавлялась тѣмъ, что завлекала его и по цѣлымъ вечерамъ не отпускала отъ себя. Хитрый и ловкій пройдоха, отчаянный "рубляръ", этотъ юноша, подчинявшійся "капризу" княгини, чтобы пробраться въ то общество, въ которое никогда бы безъ нея не залѣзъ, начиналъ уже соображать, что съ него довольно нѣжностей толстой пятидесятилѣтней "тетеньки", съ ея наивными восторгами и увлеченіями шаловливой дѣвочки. Онъ находилъ, что госпожа де-Вонанкуръ, хорошенькая, изящная, въ полномъ разцвѣтѣ, была какъ разъ такою женщиной, которая нужна ему теперь для окончательнаго упроченія его положенія въ свѣтѣ, и онъ уже задумалъ, безъ дальнихъ околичностей, отправить ко всѣмъ чертямъ бѣдную княгиню, довѣрчиво не спускавшую съ него своихъ большихъ, слишкомъ смѣлыхъ глазъ, -- великолѣпныхъ глазъ, слегка напоминавшихъ взглядъ раскормленныхъ коровъ.
   Только что войдя въ гостиную, Фрюлингъ обратился къ банкиру съ просьбой представить его графу Дюпюи. Эльзасецъ зналъ, что Дюпюи -- личность совершенно темная, невѣдомаго происхожденія, что существуетъ онъ на какія-то сомнительныя средства и, тѣмъ не менѣе, пользуется виднымъ положеніемъ, даже несомнѣннымъ вліяніемъ, способенъ оказать существенную поддержку и съумѣетъ, при случаѣ, мастерски и въ конецъ подорвать человѣка, незамѣтно загадитъ наипрочнѣйшую репутацію, самъ оставаясь совершенно въ сторонѣ. Молодой человѣкъ хотѣлъ заручиться покровительствомъ графа Дюпюи. Это было крайне нужно для того, чтобы пробраться въ члены клуба. А затѣмъ онъ отдѣлается отъ Дюпюи при первой возможности.
   Четверть часа передъ обѣдомъ прошло молчаливо. Шаньи былъ задумчивъ, занятый собственными мелкими дѣлишками. Де-Морьеръ, очень влюбленный, увлеченный вполнѣ искренно, въ восторгъ былъ отъ того, что видитъ Христіану. Онъ смутно понималъ, какую роль она заставила его разыграть въ своей жизни, и отнюдь не желалъ тѣмъ удовольствоваться. Д'Аргонъ любовался женою, въ высшей степени довольный тѣмъ, что, наконецъ-то, она заняла въ обществѣ то положеніе, на какое имѣла столько несомнѣнныхъ правъ. Мужъ былъ счастливъ, а, вмѣстѣ съ тѣмъ, и благодаренъ Андре, по милости котораго, -- какъ онъ думалъ, -- совершилось это чудо.
   Де-Трёйль едва сдерживалъ душившее его бѣшенство. Въ минуту отъѣзда изъ дому онъ опять получилъ письмо отъ Бланшъ Лакомбъ, въ которомъ она настоятельно требовала возвращенія ключа отъ ея двери. Трёйль видѣлъ въ такомъ требованіи только желаніе совершенно опредѣленно заявить ему объ окончательной "отставкѣ", такъ какъ само по себѣ обладаніе ключомъ не имѣло ровно никакого значенія. Но баронъ де-Трёйль упорствовалъ, не хотѣлъ отказаться отъ танцовщицы и отвѣтилъ ей письмомъ "съ
   когтемъ", какъ онъ говорилъ, въ которомъ онъ напрямикъ сказалъ, что ключа не отдастъ. Въ своей жалкой головенкѣ онъ перебиралъ всѣ пустяшныя подробности этого разрыва. Какъ бы то ни было, онъ не ожидалъ такой штуки... И ради кого? "Мерзкаго буйвола", у котораго, правда, денегъ неизмѣримо больше, чѣмъ у него, но который, конечно, не будетъ такимъ тароватымъ, какъ онъ...
   Госпожа де-Живрэ посматривала на Дюпюи и д'Антепа, болтавшихъ въ углу, и про себя твердила одно: "Лишь бы не пришлось за обѣдомъ сидѣть рядомъ съ однимъ изъ этихъ господъ!"
   Бѣлокуренькій Фрюлингъ пристроился къ госпожѣ де-Вонанкуръ и, сидя у ея ногъ на низенькомъ стулѣ, нашептывалъ ей сладкимъ голосомъ сантиментальный вздоръ, который она слушала съ мечтательнымъ, почти растроганнымъ видомъ, въ дѣйствительности же занятая только желаніемъ раздразнить княгиню де-Буйльонъ, появленіе которой она караулила. Вонанкуръ, сильно озабоченный, выискивалъ средство добиться приглашенія въ Давилъ къ Буйльонамъ въ теченіе недѣли скачекъ. Извѣстный Ghakt des Glycines былъ мѣстомъ сборища всего изящнаго, и Вонанкуру хотѣлось во что бы то ни стало видѣть свое имя въ Свѣтскихъ Отголоскахъ, въ перечнѣ самыхъ "отборнѣйшихъ" приглашенныхъ.
   Баронесса, оскорбленная и озадаченная внезапною перемѣной въ Морьерѣ, слѣдила за каждымъ его движеніемъ, стараясь добраться, насколько вѣрны ея подозрѣнія, что мадамъ д'Аргонъ была причиной, доводившаго ее до отчаянія, охлажденія маркиза. Въ первый разъ въ жизни измѣнила ей ея восточная апатичность и исчезла напускная англійская невозмутимость. Она жадно прислушивалась и всматривалась, доискиваясь правды.
   Христіана, обворожительно хорошенькая въ артистическомъ облакѣ молочно-бѣлаго платья, томилась думою о Морьерѣ. Она упрекала себя за свое обращеніе съ нимъ, признавалась передъ собою въ томъ, что, желая удержать его при себѣ, подала ему, хотя и не прямо и не опредѣленно, поводъ къ слишкомъ большимъ надеждамъ. Даже и въ такой мѣрѣ ей очень тяжело было оказаться несправедливою. Кромѣ того, Монто только что извѣстилъ ее письмомъ, что найденъ господинъ, соглашающійся дать ей взаймы денегъ, и что она можетъ либо переговорить съ нимъ лично, либо поручить кому-нибудь за нее покончить дѣло. Христіана отвѣтила портному просьбой взять на себя всѣ хлопоты и выдать отъ ея имени обязательство. Запятую сумму съ процентами она уплатитъ полностью черезъ десять лѣтъ, или же ранѣе, какъ только получитъ наслѣдство. Тетушкѣ де-Брасьё семьдесятъ восемь лѣтъ, и давно уже доктора каждый годъ отправляютъ ее на зиму въ окрестности Ниццы и каждую зиму увѣряютъ, что назадъ она не вернется. Госпожа д'Аргонъ имѣла достаточно основаній разсчитывать, что долѣе десяти лѣтъ еще это не протянется и что на такой срокъ она можетъ обязаться уплатой.
   Между изборожденнымъ морщинами лицомъ старой тетки, представлявшейся ей въ букляхъ мягкихъ бѣлыхъ волосъ, и стройными, красивыми силуэтами Жака и Андре, сливавшимися воедино въ ея мысляхъ и взорахъ,-- плоской и плутовскою мордой знаменитаго портного, потягивающагося на диванѣ маленькаго салона, среди разноцвѣтныхъ кусковъ матерій и высокихъ зеркалъ, въ ожиданіи примѣриваній,-- въ фантазіи молодой женщины мелькало крошечное, неясное существо, закутанное въ кружева, подъ кисейною занавѣской и на рукахъ здоровой кормилицы съ толстыми косами, въ яркихъ лентахъ, въ большой свѣтлой пелеринѣ на широкихъ плечахъ. Христіанѣ казалось, что съ появленіемъ на свѣтъ ребенка все измѣнится, и дѣла ей не было ни до красоты лица, ни до изящества таліи, которыми такъ дорожилъ ея мужъ, которыя составляли часть его роскоши, принадлежность его "шикарнаго" достоянія.
   Шаньи любовался госпожею д'Аргонъ и дивился тому, какъ добрый другъ его Морьеръ, никогда не отличавшійся терпѣливостью, могъ такъ долго мириться съ ролью, которую заставляли его разыгрывать.
   Графъ Саломонъ, крайне предупредительный, безгранично любезный, но въ глубинѣ души жестоко обезпокоенный запаздываніемъ гостей, грозившимъ испортить его обѣдъ, переводилъ тревожные взгляды съ часовъ на дверь.
   Наконецъ, наступилъ моментъ торжественнаго появленія супруговъ де-Буйльонъ, составлявшаго ихъ прославленную спеціальность.
   Княгиня, вся багровая, сіяющая драгоцѣнностями, улыбаясь широчайшимъ ртомъ, говорила:
   -- Мы не запоздали, надѣюсь?
   А ея мужъ, съ безсмысленною и невозмутимою важностью, добавилъ снисходительнымъ тономъ:
   -- Да... немного, конечно...Это все моя жена, никакъ не можетъ вернуться во-время. Никогда ей это не удается. Рѣшительно не знаю, что ужь она дѣлаетъ!
   Громадныя щеки княгини сдѣлались фіолетовыми, и, поглядывая украдкой на Фрюлинга, она отвѣтила:
   -- Ничего я не дѣлаю... ровно ничего...
   Обѣдъ былъ превосходный, несмотря на опозданіе, вина -- дивныя. Маленькая де-Живрэ сидѣла за столомъ между банкиромъ и Шаньи и потѣшалась надъ возбужденнымъ довольствомъ, сіявшимъ на широкомъ багровомъ лицѣ "папаши Агари".
   Онъ былъ, поистинѣ, счастливъ,-- счастливъ настолько, что забылъ старые, непріятные счеты и пригласилъ злого недруга своего Дюпюи посмотрѣть на его апоѳеозъ.
   Розета всматривалась въ два прекрасные портрета, показавшіеся ей знакомыми. Освѣщенные высокими канделябрами, они ярко выдѣлялись на темномъ фонѣ зеленыхъ обоевъ.
   Графъ Саломонъ спросилъ:
   -- Великолѣпны они, правда? Это предки моего зятя.
   Трёйль, крайне недовольный, сдѣлалъ нетерпѣливое движеніе, и банкиръ добавилъ:
   -- Я разыскалъ ихъ на одномъ аукціонѣ.
   Маленькую де-Живрэ смѣхъ разбиралъ. Она помнила исторію этихъ портретовъ, которыми любовалась когда-то въ большой гостиной Трёйлей, въ Паркѣ Монсо. Баронъ, послѣ одного крупнаго проигрыша, расплатиться за который "папа" Саломонъ наотрѣзъ отказался, придумалъ заявить тестю, чтобы "понажать" его, что будетъ вынужденъ продать эти портреты, стоившіе большихъ денегъ. Онъ зналъ, насколько тесть благоговѣетъ передъ этими двумя "воителями", сдѣлавшимися предками его Агари, и дорожитъ ими не менѣе, чѣмъ старыми пергаментами и замкомъ эпохи Возрожденія, запрятанномъ въ глухомъ, уныломъ уголкѣ Нижней Сены. Трёйль увѣренъ былъ, что, желая сохранить почтенныхъ предковъ, тесть заплатитъ проигранные двадцать пять тысячъ франковъ, сущій пустякъ для банкира. А "папа" Саломонъ не поморщился даже и преспокойно отвѣтилъ растерявшемуся зятю:
   -- Продавайте вашихъ дѣдовъ, если вамъ угодно. Съ вашей стороны это меня ни чуть не удивитъ.
   Трёйль, взбѣшенный постоянною борьбой изъ-за денегъ съ финансистомъ, рѣшилъ поставить на своемъ и отправилъ знаменитыхъ предковъ на большой аукціонъ. Графъ Саломонъ купилъ ихъ очень дорого и вывѣсилъ у себя, гдѣ,-- какъ онъ объяснялъ,-- "они могутъ быть увѣрены, по крайней мѣрѣ, въ томъ, что ихъ не потревожатъ до того дня, когда онъ передастъ ихъ своимъ внукамъ... если таковые у него будутъ".
   -- Этотъ вотъ,-- говорилъ банкиръ, указывая Розетѣ на одного изъ предковъ,-- Жанъ Гильомъ, баронъ де-Трёйль, былъ однимъ изъ командующихъ войсками короля Людовика XI, а тотъ, Пьеръ Гильомъ, баронъ де-Трёйль, въ вооруженіи крестоносца... въ одной рукѣ держитъ мечъ, въ другой -- хоругвь.
   И онъ почтительно добавилъ:
   -- Какъ бы то ни было, внушительный видъ у такихъ родовитыхъ людей!
   Чтобы сказать что-нибудь, госпожа де-Живрэ спросила:
   -- Въ какомъ крестовомъ походѣ участвовалъ Пьеръ Гильомъ де-Трёйль?
   Баронъ окинулъ ее обиженнымъ взглядомъ и сухо отвѣтилъ:
   -- Да во всѣхъ, я полагаю!
   Онъ мысли допустить не могъ, чтобы такой-то предокъ,-- стоившій ему слишкомъ большихъ денегъ, заплаченныхъ имъ за будущее потомство дочери и за портреты для себя,-- могъ быть не самымъ лучшимъ предкомъ, и банкира возмущало предположеніе, что Пьеръ Гильомъ "оплошалъ" хотя бы на одинъ крестовый походъ. Тогда вышло бы, что "плакали денежки!"
   Видя, что у маленькой де-Живрэ такъ и сверкаютъ зубы отъ смѣха, онъ заговорилъ опять:
   -- Да, вамъ вотъ смѣшно... Непонятно вамъ, какъ это я, вышедшій изъ простыхъ людей, придаю большую важность подобнымъ вещамъ.
   Она возразила убѣжденно:
   -- Ничуть не бывало. Увѣряю васъ, меня это нисколько не удивляетъ... напротивъ...
   -- Видите ли,-- продолжалъ графъ Саломонъ,-- выше родовитости быть ничего не можетъ. Только ее нельзя купить ни за какія деньги... мужчинѣ, разумѣется.
   И, замѣтивши движеніе Розеты, онъ поспѣшилъ добавить:
   -- О, что касается моего титула, такъ вы отлично знаете, что смысла нѣтъ никакого въ подобныхъ титулахъ... развѣ вотъ для репортеровъ и поставщиковъ, а то пустякъ одинъ. Это Агарь заставила меня продѣлать такую глупость. Мнѣ это, все равно, ничего не дало, да и самъ-то я не вѣрю моему титулу.
   Розета слушала удивленно. Она никогда не предполагала, что у банкира есть сознаніе такихъ оттѣнковъ. Оказывалось, однако, что онъ отлично понимаетъ, въ чемъ сущность дѣла, очень дорожитъ тѣмъ, чтобъ ему всегда давали титулъ, который онъ купилъ, и очень хорошо зналъ, что, самъ по себѣ, титулъ этотъ ничего ровно не стоитъ.
   Онъ почиталъ бы себя безконечно счастливымъ, если бы родился въ томъ привилегированномъ кругѣ, за которымъ признавалъ право презирать подобныхъ ему людей иного происхожденія. Онъ, не колеблясь, отдалъ бы свои деньги, свою дочь и свою религію за то, чтобъ имѣть въ числѣ предковъ сподвижниковъ Людовика Святого, томившихся въ плѣну у сарацинъ, и чтобы въ числѣ его прабабушекъ были напудренныя дамы съ мушками на лицахъ и въ фижмахъ,-- нѣжныя и деликатныя созданія, бѣленькія шейки которыхъ перерѣзала бы революція.
   Его удивительное невѣжество до странности преувеличивало все, имѣвшее какое-либо отношеніе къ исторіи, и всему такому придавало гигантскіе размѣры. Манія ко всему помпезному доходила у него до послѣдней крайности. Подобно Лакомбъ 1-й, онъ благоговѣлъ передъ королемъ и передъ всѣми, соприкасавшимися съ нимъ. По совсѣмъ не по вкусу ему были смѣнившія ихъ потѣшныя существа. Пріѣхавши изъ Германіи въ Парижъ передъ самою войной, Саломонъ Гаабъ (превратившійся потомъ въ графа Саломона, безъ дальнѣйшаго придатка) чуть не вернулся обратно тотчасъ же по окончаніи войны. Онъ не допускалъ существованія столицы безъ "двора", и остался только въ ожиданіи орлеанистской реставраціи, разсчитывая потомъ на возстановленіе имперіи. И кончилось тѣмъ, что ждалъ онъ уже двадцать пять лѣтъ, не видя пока и признаковъ скораго осуществленія его мечтаній.
   Съ конца стола раздавался голосъ д'Антена:
   -- Нѣтъ, сальсифи {Сальсифи -- огородный овощъ, извѣстный у насъ подъ названіемъ "сладкій корень".} -- это слишкомъ заурядно тоже... Я придумалъ нѣчто поразительное!
   Дюпюи спросилъ:
   -- Что же именно?
   -- Я буду "курослѣпомъ для маленькихъ птичекъ"...
   Вонанкуръ замѣтилъ:
   -- Слишкомъ зелено.
   -- Нисколько... вотъ увидите. Я буду весь покрытъ мелкими листочками со множествомъ крошечныхъ цвѣтовъ... Понимаете?
   -- Отлично понимаю.
   -- Только это не все... Я буду въ клѣткѣ, въ настоящей птичьей клѣткѣ изъ посеребренной проволоки... Уже заказалъ клѣтку для чижей, большого размѣра, конечно.
   Дюпюи сказалъ, смѣясь:
   -- Д'Антенъ нашелъ себѣ подходящее помѣщеніе!
   Тотъ продолжалъ, не обращая вниманія:
   -- Изъ-за рѣшетки я просуну правую руку и лѣвую ногу, покрытыя зеленью, такъ, какъ всовываю траву птицамъ въ клѣтки. Потомъ я заказалъ изъ картона кусокъ сахару величиной въ мою голову и корытце для корму... Въ клѣткѣ штукъ тридцать чижей... Вотъ увидите, каково это будетъ!
   Всѣ присутствующіе слушали его съ большимъ интересомъ.
   Шаньи спросилъ:
   -- Я думалъ, что вы будете въ числѣ несущихъ паланкинъ?
   -- Такъ и было говорено, но мосьё Фрюлингъ соглашается замѣнить меня.
   Бѣлокурый юноша наклонилъ голову, улыбаясь, а господинъ де-Буйльонъ, съ сіяющимъ отъ удовольствія лицомъ, сказалъ госпожѣ де-Трёйль:
   -- Представить себѣ нельзя, какъ быстро формируется этотъ милѣйшій мальчикъ. Въ такое короткое время онъ совершенно отшлифовался.
   Вонанкуръ заявилъ:
   -- Я готовъ пари держать, что черезъ полгода онъ будетъ изъ первыхъ.
   Нѣмчикъ слегка краснѣлъ, но ни одна черточка не дрогнула въ его лицѣ, довольно кукольномъ, но съ оттѣнкомъ жестокаго упрямства. Онъ прислушивался къ тому, что про него говорили, и угадывалъ остальное, самъ говорилъ мало и внимательно наблюдалъ за всѣмъ, кушая съ отличнѣйшимъ аппетитомъ изысканный обѣдъ банкира.
   Шаньи наклонился къ госпожѣ де-Живрэ и, указывая глазами на толстую княгиню, ея мужа и молодого друга дома, проговорилъ, смѣясь:
   -- Какъ бы то ни было, все это до потѣхи странно.
   Розета отвѣтила:
   -- Странно очень... и никого не возмущаетъ.
   -- Да, разумѣется, никого... ни даже Буйльона.
   -- О немъ ужь и рѣчи нѣтъ.
   Шаньи спросилъ:
   -- Не замѣчаете вы, что съ нѣкоторыхъ поръ ваша пріятельница, мадамъ д'Аргонъ, начинаетъ, какъ будто, утрачивать свою прежнюю, чудную ясность?
   -- Еще бы!
   -- И... конечно, Морьеръ?
   -- Ничуть не бывало!... Но я не сомнѣваюсь въ томъ, что
   Андре сильно увлеченъ ею и что она занята имъ много больше, чѣмъ слѣдовало бы...
   -- А!... вы не думаете, что это просто лишь свѣтскій флиртъ?
   -- Нѣтъ... я думаю, что Андре влюбленъ въ нее чисто-физически, тогда какъ съ ея стороны я вижу чувство очень нѣжное, очень искреннее, противъ котораго она не устоитъ... По крайней мѣрѣ, я боюсь этого.
   -- Чего же вы боитесь? Они какъ бы созданы другъ для друга.
   -- Если такъ, то лучше было бы и соединить ихъ раньше.
   Графъ Саломонъ поднялся изъ-за стола и, согнувши кренделемъ свою короткую руку, склонился передъ княгиней де-Буйльонъ.
   Въ гостиной возобновилось обсужденіе костюма д'Антена, его клѣтки, птицъ и т. д., и т. д.
   Дюпюи уже потѣшался надъ нимъ.
   Розета всматривалась въ графа Дюпюи съ нѣсколько удивленнымъ выраженіемъ, свойственнымъ близорукимъ, слегка приподнимающимъ брови и старающимся разглядѣть не совсѣмъ ясное для ихъ глазъ. Наконецъ, она сказала:
   -- Не люблю я этого мосьё Дюпюи... а вы?
   Шаньи уже отошелъ прочь съ госпожею д'Аргонъ.
   На его мѣстѣ былъ Трёйль и отвѣтилъ уклончиво:
   -- Какъ сказать... У него есть свой шикъ.
   -- Такъ вотъ его шикъ мнѣ и не нравится.
   Трёйль взглянулъ на Дюпюи съ своего рода восхищеніемъ и закончилъ почти нѣжнымъ тономъ:
   -- Н надо отдать ему справедливость, не найти другого такого мастера обдѣлывать своихъ поставщиковъ!
   Морьеръ подошелъ къ Христіанѣ. Разговаривавшій съ нею Шаньи удалился черезъ минуту, съ тѣмъ свѣтскимъ умѣньемъ не быть помѣхой, которое мало чѣмъ отличалось отъ нахальства, и оставилъ ихъ вдвоемъ въ далекомъ уголкѣ гостиной.
   Андре проговорилъ тихо, умоляющимъ голосомъ:
   -- Я васъ прошу...
   Она опустила глаза и, молча, смотрѣла на заостренный носокъ своего бѣлаго башмака.
   Маркизъ продолжалъ:
   -- Вы мнѣ позволите... да, позволите любить васъ? Къ тому же, вы не должны, вы не можете запретить мнѣ...
   Она хотѣла возразить, онъ остановилъ ее:
   -- Нѣтъ... Я говорилъ вамъ, что жить безъ васъ не могу... я хотѣлъ уѣхать, бѣжать отъ васъ! Вы сказали, чтобъ я остался... Вы помните это? Правда, сказали?
   Она отвѣтила тоже умоляющимъ тономъ:
   -- Да... правда! Я себя не помнила, сама не знала, что говорю... Этому не надо было придавать значеніе, не слѣдовало воображать... то, чего нѣтъ.
   Морьеръ спросилъ безнадежно, печально:
   -- Стало быть, ненавистенъ я вамъ, если вы заставляете меня такъ страдать?
   -- Я не хотѣла васъ мучить.
   Онъ продолжалъ измѣнившимся голосомъ, съ жестокимъ взглядомъ:
   -- Не хотѣли?... Да... такъ скажите же по правдѣ, вы считаете, что не было съ вашей стороны кокетства? Скажите, никогда не подавали вы мнѣ никакой надежды на взаимность? Двадцать разъ вы измѣняли обращеніе со мной: то вы бывали искренно довѣрчивы, задушевно милы, то опять становились замкнутою, какъ бы далекою, чтобы снова вернуться къ прежнимъ, еще болѣе чарующимъ отношеніямъ.
   -- Нѣтъ!... Вѣрьте мнѣ, кокетства не было... по крайней мѣрѣ, желанія не было завлекать васъ кокетствомъ.
   -- Не говорите этого, не говорите! Вамъ хотѣлось удержать меня при себѣ, имѣть въ своей свитѣ. Это нужно для положенія въ свѣтѣ хорошенькой женщины. Я приличнѣе Дюпюи, не такъ противно скученъ, какъ Трёйль или Вонанкуръ, представительнѣе Шаньи. Вотъ почему вы меня выбрали. Только это вамъ и нужно было!
   Онъ закончилъ глухимъ голосомъ, какъ бы доносившимся откуда-то издалека:
   -- О, какъ я страдаю... какъ жестоко страдаю!
   Христіана, охваченная жалостью, нѣжно смотрѣла на статнаго молодого человѣка, говорившаго обрывающимся голосомъ, готоваго плакать. Все, сказанное имъ, была правда. Онъ угадалъ дрянныя соображенія, побудившія молодую женщину такъ вести себя съ нимъ. И она упрекала себя за то, что причиняетъ ему страданія. Онъ сдѣлалъ для нея все, что она ожидала отъ него, а она только манила его обманчивыми надеждами. Она сознавала, что онъ имѣлъ основаніе думать, будто она любитъ его, и въ душѣ своей доискивалась, нѣтъ ли въ ней и вправду любви къ нему, крайне удивляясь тому, что его страданія глубоко опечаливаютъ ее, причиняютъ ей настоящее горе, напряженность котораго тревожила Христіану.
   Она взглянула на мужа, разговаривавшаго съ госпожею де-Трёйль подъ развѣсистымъ зонтомъ пальмы. Силуэтъ Жака слился въ представленіи Христіаны съ фигурой Морьера. И на этотъ разъ опять въ головѣ молодой женщины пронеслась мысль:
   "Ахъ, если бы ребенокъ былъ у меня! Ничего бы этого для меня не существовало, ничего бы не видала я... кромѣ моего ребенка!"
   Андре спросилъ:
   -- Скажите, да... не томите.
   Она прошептала:
   -- Нѣтъ, нѣтъ... не теперь, не сегодня... завтра...

-----

   Возвращаясь домой въ каретѣ, госпожа д'Аргонъ вдругъ, нежданно, проговорила:
   -- О, Жакъ! Какъ бы хотѣла я имѣть ребенка!
   Онъ обнялъ жену и, смѣясь, сказалъ:
   -- Что это тебѣ въ голову пришло и именно сегодня? Откуда взялась такая диковинная фантазія?
   -- Ты знаешь, что это давнишняя, всегдашняя моя мечта.
   Онъ пожалъ плечами:
   -- Странная мечта о томъ, чтобы сдѣлаться уродомъ!
   -- О, не говори этого, не говори!-- крикнула она.-- Ты въ ужасъ меня приводишь этимъ!
   -- Ничего я такого не говорю. Дѣти у насъ, вѣроятно, бу дутъ. А что пока ихъ нѣтъ -- тѣмъ лучше. Ты такъ хороша теперь, что и желать ихъ не слѣдуетъ.
   И, помолчавши немного, онъ добавилъ, не подозрѣвая, какъ горько она плачетъ, зажавшись въ темный уголъ кареты:
   -- А видишь ли, я прошу тебя, очень серьезно... оставимъ мы привычку говорить другъ другу "ты", когда бываемъ въ обществѣ.
   Она отвѣтила покорно, рѣшившись на этотъ разъ во всемъ уступать мужу:
   -- Какъ хочешь, такъ пусть и будетъ.
   

XIV.

   Госпожа д'Аргонъ не спала ночь и поутру не ѣздила верхомъ изъ боязни встрѣтить Морьера. Она сказала, что отвѣтъ дастъ завтра, и была увѣрена, что даже среди толпы, въ аллеѣ для всадниковъ, онъ станетъ опять спрашивать, и ее пугало какое бы то ни было рѣшеніе.
   Христіана приказала вести себя въ акклиматизаціонный садъ, гдѣ она хотѣла купить цвѣтовъ. Выходя изъ экипажа, она встрѣтила Бланшъ Лакомбъ въ сопровожденіи графа Саломона. Онъ велъ огромнаго датскаго пса. Собака тянула цѣпочку и тащила за собой банкира, упиравшагося, насколько хватало силы, забавнаго необыкновенно. Танцовщица хохотала, повторяя:
   -- Ни за что вы его не усадите въ экипажъ... ни за что!
   Христіана отвернулась, дѣлая видъ, будто не замѣтила "папаши Агари".
   Она вошла въ садъ и направилась къ большой оранжереѣ.
   Госпожа д'Аргонъ прогуливалась тамъ съ минуту, когда явился туда же графъ Саломонъ. Онъ воскликнулъ, притворяясь удивленнымъ, что встрѣтилъ ее:
   -- Какъ, вы не катались верхомъ сегодня?
   Она отвѣтила, улыбаясь:
   -- И вы тоже?
   -- Да...я... я сюда заѣхалъ собакъ охотничьихъ посмотрѣть.
   Онъ думалъ, что госпожа д'Аргонъ не видала его у входа въ садъ. Она промолчала.
   Банкиръ спросилъ:
   -- Вы зашли полюбоваться цвѣтами?
   -- Пріѣхала купить цвѣтовъ и хочу пройтись немного. Эта оранжерея такъ восхитительна!
   Съ очень привѣтливымъ, почти нѣжнымъ видомъ банкиръ приблизился къ ней и проговорилъ:
   -- На что же это похоже, что такая хорошенькая женщина, какъ вы, прогуливается въ полномъ одиночествѣ... когда столько людей сочли бы за счастье быть съ нею, никогда съ нею не разставаться?
   Графъ Саломонъ почти не существовалъ для Христіаны,-- настолько мало интересовалъ ее, что она вначалѣ не обратила вниманія на его тонъ, дѣлавшійся фамильярнымъ. Она едва слышала, что онъ говорилъ, и отвѣчала, думая совершенно о другомъ:
   -- Я очень люблю одна прогуливаться, да и мой мужъ отправился верхомъ.
   Банкиръ возразилъ:
   -- О, я не о графѣ говорю!... Прогуливаться съ женою совсѣмъ не дѣло мужа.
   Христіана подумала:
   "Онъ воображаетъ, что всѣ мужья похожи на его зятя",-- и ничего не сказала.
   Ободренный ея молчаніемъ, онъ продолжалъ:
   -- Мужья сопровождаютъ чужихъ женъ... или кокотокъ.
   И, замѣтивши ея движеніе, онъ пояснилъ:
   -- Я говорю о свѣтскихъ мужьяхъ, разумѣется.
   -- А! такъ вы полагаете, что свѣтскіе люди никогда не любятъ?
   -- Случается... но только не своихъ женъ. Да и чужихъ-то любятъ по-настоящему только люди немолодые. Да, человѣкъ молодой и, къ тому же, шикъ не любитъ женщину, онъ ухаживаетъ за ней,-- если она красива и изящна,-- ради публики, чтобы всѣ это видѣли, и если добивается ея взаимности, то единственно ради той же публики, которая ждетъ, чѣмъ кончится его ухаживаніе, и готова осмѣять его въ случаѣ неблагопріятной для него развязки... Всѣ молодые люди тщеславные и хвастливые эгоисты.
   Христіана разсмѣялась и спросила:
   -- А старые?
   Графъ Саломонъ приблизился къ ней еще немного.
   -- Старые... то-есть люди вотъ моихъ лѣтъ?... Такіе умѣютъ любить очень нѣжно и быть очень надежными друзьями. Въ былое время и они любили тоже эгоистически, для себя самихъ, а кончаютъ тѣмъ, что любятъ женщину для нея, и одна цѣль у нихъ -- нравиться ей, одна забота -- исполнять ея малѣйшія желанія... А затѣмъ, что крайне важно, они скромны, никогда не говорятъ ни о благосклонности къ нимъ женщины, ни объ услугахъ, которыя они ей оказываютъ...
   Говоря такъ, онъ не спускалъ съ графини своихъ маленькихъ глазъ фавна, окруженныхъ сіяніемъ частыхъ и рѣзкихъ морщинъ. Христіанѣ сдѣлалось неловко, она чувствовала, что въ манерахъ банкира произошла какая-то перемѣна этимъ утромъ, и, глядя на него, задавала себѣ вопросъ:
   "Что съ нимъ сдѣлалось?"
   Графъ Саломонъ, очень красный, продолжалъ смотрѣть на нее тѣмъ же нѣжнымъ взглядомъ. Съ какимъ-то страннымъ подмигиваніемъ онъ прошепталъ:
   -- Все утро сегодня я былъ занятъ вами...
   Она спросила машинально:
   -- Мною заняты?
   -- Да, вами!
   Онъ еще ближе придвинулся къ ней на тѣсной дорожкѣ, окаймленной проволочною рѣшеткой, препятствовавшею Христіанѣ удалиться отъ банкира.
   Совсѣмъ уже теряясь, она остановилась.
   -- Я очень рада, что встрѣтилась съ вами... но мнѣ надо заняться теперь покупкою цвѣтовъ.
   И, чтобы дать ему понять, что пора имъ разойтись въ разныя стороны, она протянула ему руку.
   Банкиръ взялъ правою рукой маленькую ручку графини д'Аргонъ, прикрылъ ее своею лѣвою рукой, и, нѣжно поглаживая, съ сверкающимъ взоромъ, съ немного вздрагивающими губами, заговорилъ:
   -- Повѣрьте мнѣ, дорогая моя графинюшка, что я за большое счастье почитаю случай, сблизившій меня съ вами.
   Ей такъ хотѣлось поскорѣе высвободить свою руку и отдѣлаться отъ финансиста, что она сразу не подумала даже о томъ, что онъ ей говорилъ. Только потомъ уже она начала соображать, какой смыслъ могла имѣть его фраза: "Я почитаю за большое счастье случай, сблизившій меня съ вами"... Какой случай?... на что хотѣлъ намекнуть банкиръ: на свой ли вчерашній обѣдъ, или на сегодняшнюю встрѣчу въ этомъ саду?
   Полчаса спустя, Христіана вышла изъ сада, приказала кучеру дожидаться ее на Песочномъ проѣздѣ и направилась по маленькой аллеѣ, пересѣкающей островъ Кедровъ.
   На перекресткѣ у березовой аллеи стояла какая-то дама и разговаривала съ подъѣхавшимъ къ ней верхомъ молодымъ человѣкомъ. Очень издалека госпожа д'Аргонъ узнала Бланшъ Лакомбъ, а подойдя ближе, разсмотрѣла, что молодой человѣкъ -- никто иной, какъ Фрюлингъ. Наклонившись къ шеѣ лошади, раскраснѣвшійся юноша говорилъ свѣжимъ и пѣвучимъ голосомъ, особенно нравившимся женщинамъ.
   -- Есть же, наконецъ, какой-нибудь часъ,-- спрашивалъ онъ очень вѣжливымъ тономъ, изъ-за котораго слышался оттѣнокъ нетерпѣнія,-- когда онъ не бываетъ у васъ?
   Танцовщица отвѣчала:
   -- Да, часъ биржи... Хотя у него есть для этого люди, но онъ выдержать не можетъ, непремѣнно самъ отправляется.
   И, помолчавши немного, она закончила:
   -- Все же не такъ онъ несносно надоѣдливъ, какъ Трёйль!
   -- Такъ онъ...
   Молодой человѣкъ смолкъ, увидѣвъ госпожу д'Аргонъ, шедшую какъ разъ ему на встрѣчу. Онъ такъ сильно покраснѣлъ, что танцовщица оглянулась, понявши, что "есть тамъ кто-то". Христіана прошла мимо торопливымъ шагомъ въ то время, какъ молодой человѣкъ опустилъ голову, краснѣя еще болѣе, совершенно теряясь.
   Госпожа д'Аргонъ поспѣшила уйти, чтобы не стѣснять ихъ, и скоро услыхала опять голоса оставшейся позади пары. Пройдя пять или шесть минутъ, Христіана была остановлена палисадами, приготовленными для цвѣточнаго праздника и совершенно преграждавшими проходъ въ эту сторону. Чтобы еще разъ не встрѣчаться съ юнымъ эльзасцемъ, она рѣшилась добраться до своего экипажа прямо лугомъ.
   Тамъ солнце прорѣзывало листву и широкими свѣтлыми пятнами пестрило зелень травы и платье госпожи д'Аргонъ, напоминая ей тѣ яркіе лучи, которые нѣсколько дней назадъ золотили ея прогулку съ Морьеромъ. Христіана подумала, что въ эту минуту онъ, навѣрное, разыскиваетъ ее въ аллеѣ для верховой ѣзды и очень опечаленъ тѣмъ, что не находитъ. Она чувствовала, что онъ только ею и занятъ теперь и что, съ своей стороны, она все сдѣлала, чтобы довести его до этого. Поступала она, быть можетъ, безсознательно, но результатъ отъ того не измѣнился. Андре любилъ ее. Въ этомъ она была твердо убѣждена. И способствовалъ всему этому въ значительной мѣрѣ самъ же ея мужъ. Съ несомнѣннымъ отвращеніемъ припомнила она свой вчерашній разговоръ съ Жакомъ. Ее уже оскорбляла, наконецъ, такая любовь къ ней, какъ къ хорошенькой игрушкѣ, пригодной лишь на то, чтобы своею красотой тѣшить его свѣтское тщеславіе.
   Въ то время, какъ Христіана подходила къ Песочному проѣзду, двое дѣтей, гонявшихся другъ за другомъ, сцѣпившись, покатились къ ея ногамъ и начали колотить другъ друга кулаками и ногами, не обращая никакого вниманія на няньку-англичанку и на аббата, которые мчались за ними что было силы. Госпожа д'Аргонъ остановилась и съ завистью смотрѣла на дѣтей. Два здоровыхъ, славныхъ мальчика лѣтъ семи или восьми раскраснѣлись, взъерошились, какъ молодые пѣтухи, лѣзли другъ на друга съ отчаянно-растрепанными вихрами, съ полненькими и цѣпкими кулаками, покрытыми бронзовымъ загаромъ.
   Садясь въ карету, она думала:
   "Неужели я... только я лишена счастья имѣть дѣтей?"

-----

   За завтракомъ д'Аргонъ сказалъ женѣ:
   -- Я видѣлъ Морьера... Онъ чуть не вопилъ, разыскивая тебя на всѣхъ перекресткахъ Лѣса... хотѣлъ, кажется, сказать тебѣ что-то.
   Она спросила:
   -- Что же именно?
   -- Я не знаю.
   Она продолжала тѣмъ же невозмутимымъ тономъ, сама удивляясь своему спокойствію:
   -- Вы не любопытны!
   Какъ ни казалось ей это смѣшнымъ, но она уступила желанію мужа и говорила ему "вы", тогда какъ онъ продолжалъ обращаться къ ней "на ты", когда они бывали одни.
   Д'Аргонъ аппетитно ѣлъ огромный толстый бифштексъ, строго соблюдая установленныя на этотъ предметъ деликатности и правила корректности.
   -- Нисколько не любопытенъ,-- отвѣтилъ Жакъ.-- Къ тому же, онъ самъ пріѣдетъ къ шести часамъ,-- я сказалъ, что ты, вѣроятно, будешь дома.
   -- Да, буду дома.
   -- Ты сегодня что дѣлаешь?
   -- Бду къ мадамъ де-Живрэ.
   -- Нельзя безъ этого.
   Она продолжала:
   -- Нельзя безъ этого... потомъ нужно побывать у Монто.
   Д'Аргонъ спросилъ небрежно:
   -- Что думаешь заказать?
   -- Сегодня ничего. Ѣду съ нимъ... расплатиться.
   Она хотѣла заѣхать къ Монто, узнать, въ какомъ положеніи находится ея дѣло о займѣ денегъ.
   Д'Аргонъ проговорилъ:
   -- Милѣйшій человѣкъ этотъ Монто! Что ни говори, ты должна быть очень ему благодарна!
   -- За что?-- спросила Христіана, думая о своемъ займѣ и опасаясь, что мужъ узналъ отъ кого-нибудь о ея затѣѣ.
   Онъ отвѣтилъ:
   -- Да за то, что ты ему обязана своею... своими успѣхами!
   Христіана искоса взглянула на мужа незамѣтно для него.
   -- А! вы говорили, что этимъ я обязана мосьё де-Морьеру?
   -- И ему тоже... и ему!
   И, принимаясь за суфле изъ картофеля, д'Аргонъ продолжалъ:
   -- Я и не говорю, что ты не должна быть благодарна Морьеру.
   Ты хорошо знаешь, что я тебѣ повторялъ съ перваго же дня.
   -- Что такое?
   -- Что онъ, восхищаясь тобой, вызвалъ восторги остальныхъ. Морьеръ вдохновляетъ весь нашъ кружокъ.
   Она отвѣтила задумчиво:
   -- Да, вы правы.
   Маркизъ де-Ферси былъ у госпожи де-Живрэ, когда къ ней пріѣхала Христіана. Очень дружески знакомый съ супругами Живрэ, маркизъ говорилъ въ ту минуту, когда она вошла, до какой степени непріятна ему дурацкая исторія его племянницы, княгини де-Буйльонъ, и юнаго пролазы Фрюлинга. Старикъ не смѣлъ уже никуда глаза показать: вездѣ только и говорили объ этомъ нелѣпомъ приключеніи. Тѣ, кому не извѣстно было, что княгиня родня ему, не стѣсняясь, при немъ потѣшались надъ нею, а знавшіе про ихъ родство вдругъ умолкали, какъ только онъ показывался. Сущее безобразіе! Конечно, ему ни чуть не жаль князя... полоумный этотъ Буйльонъ! Но она-то? Ну, подурила смолоду, и довольно бы, пора бы и честь знать, не срамиться въ пятьдесятъ лѣтъ слишкомъ съ какимъ-то франтикомъ, у котораго молоко на губахъ не обсохло. А она такъ и вцѣпилась въ него, и удалить его нѣтъ возможности!
   -- О, есть, есть!-- разсмѣялась госпожа д'Аргонъ.-- Я думаю, что онъ уже самъ удаляется и скоро совсѣмъ далеко будетъ.
   Она разсказала про свою утреннюю встрѣчу и, обращаясь къ госпожѣ де-Живрэ, прибавила:
   -- Странно, что этотъ Фрюлингъ понравился мадемуазель Лакомбъ,-- нѣтъ у него ни денегъ, ни оффиціальнаго положенія.
   Розета живо возразила:
   -- Какъ нѣтъ оффиціальнаго положенія? Да онъ состоитъ чѣмъ-то при министрѣ иностранныхъ дѣлъ.
   -- Чѣмъ же?
   -- Этого я ужь не знаю. Достовѣрно лишь то, что въ министерстѣ онъ уже съ полгода... понадобилось тамъ замѣстить какую-то должность. Такъ какъ онъ протестантъ, то выборъ, само собою разумѣется, на немъ и остановился,-- жида не подвернулось, вѣроятно. Вотъ онъ и сдѣлался начальникомъ чего-то, навѣрное, сказать не умѣю чего именно... но, во всякомъ случаѣ, такого, о чемъ говорятъ, и его имя появляется въ газетныхъ сообщеніяхъ.
   Маркизъ заявилъ:
   -- Я нахожу отвратительнымъ этого мальчишку!
   -- Однако,-- замѣтила де-Живрэ,-- вообще, его находятъ очень милымъ.
   -- Кто это? Моя племянница?
   -- Ваша племянница и другія... мадамъ де-Вонанкуръ, напримѣръ.
   Старый маркизъ заспорилъ:
   -- Эта-то?...Никогда! Завлекаетъ его изъ желанія бѣсить мою племянницу. Настолько-то она женщина, чтобы не приходить въ восторгъ отъ такой дряни!
   -- А я, съ своей стороны,-- сказала госпожа де-Живрэ,-- считаю его не лучше и не хуже большинства нашихъ молодыхъ людей.
   Маркизъ возразилъ:
   -- Вы могли бы смѣло сказать: "всѣхъ нашихъ молодыхъ людей".
   -- О,-- не согласилась Розета,-- между ними есть, все-таки, очень милые!
   -- Можетъ быть... такихъ я не знаю!
   -- А я знаю... правда, не многихъ, трехъ или четырехъ.
   Старый маркизъ отвѣтилъ недовѣрчиво:
   -- Удивленъ! Ваши три или четыре знакомыхъ напоминаютъ мнѣ исторію одного господина, который заказалъ себѣ костюмъ изъ ластика. И вотъ костюмъ пришлось вымыть... готово, не влѣзаетъ онъ на господина. Тотъ къ портному -- съ жесточайшими упреками. Портной въ отчаяніи, увѣряетъ, что ластикъ садится очень мало, всего метра на три въ кускѣ шестидесяти метровъ длиной. Эти-то три метра и попали въ костюмъ господина.
   Розета смѣялась, де-Ферси продолжалъ:
   -- То же самое и съ вами случилось: вамъ три порядочныхъ попались, остальное пришлось на мою долю... сплошная гадость! Эгоисты, хвастунишки, ничтожные и черствые, будущіе Дюпюи, д'Антены или Трёйли!
   -- Къ слову о Трёйлѣ,-- сказала Христіана,-- я встрѣтила тоже сегодня утромъ "папа" Саломона. Очень страннымъ онъ мнѣ показался. Ужь не знаю, право, отъ того ли, что мы у него обѣдали вчера, но онъ вдругъ сдѣлался много фамильярнѣе, напустивъ на себя какую-то развязность.
   -- Неужели?-- удивилась Розета,-- Отъ него-то никакъ я этого не ожидала. Что же онъ говорилъ?
   -- Ничего особеннаго... но манеры совсѣмъ уже не прежнія... по крайней мѣрѣ, мнѣ такъ показалось... И говорилъ онъ со мною какимъ-то покровительственнымъ тономъ, который мнѣ до крайности не понравился.
   Въ гостиную вошла госпожа де-Буйльонъ.
   По лицу толстой княгини замѣтно было, что она плакала.
   

XV.

   Госпожа д'Аргонъ вошла къ Монто почти боязливо. Ей очень тяжело было говорить о своемъ займѣ и до крайности удручало сознаніе, что она попадаетъ въ нѣкоторую зависимость отъ портного. Она предполагала, что Монто намѣревается дать ей свои собственныя деньги отъ имени подставного лица, и ее безпокоила мысль сдѣлаться его должницей. Хозяинъ встрѣтилъ ее какъ нельзя болѣе почтительно и провелъ въ кабинетъ, гдѣ занимался своимъ "творчествомъ", и подалъ ей пятьдесятъ тысяче-франковыхъ билетовъ съ бумагой, которую Христіана пробѣжала глазами и подписала.
   Поблагодаривши его за хлопоты, госпожа д'Аргонъ спросила свой счетъ, выражая желаніе расплатиться.
   Монто отвѣтилъ:
   -- Дѣло совсѣмъ не къ спѣху...-- и, вмѣстѣ съ тѣмъ, вынулъ изъ бюро начисто заготовленный счетъ.
   Графиня просмотрѣла его и заплатила. Отдать пришлось семнадцать тысячъ франковъ.
   Въ ту минуту, когда она укладывала въ свой портъ-картъ счетъ Монто и оставшіеся тридцать три банковыхъ билета, портной проговорилъ своимъ дѣланнымъ, вкрадчивымъ голосомъ:
   -- И какъ вы видѣли, madame la comtesse, вамъ нѣтъ ни малѣйшаго повода опасаться какого-либо безпокойства, имѣя дѣло... съ такимъ заимодавцемъ.
   Христіана спросила, немного встревоженная:
   -- Да кто же этотъ заимодавецъ?
   Монто, повидимому, удивился.
   -- Какъ?... Вы не видали, что ссудить васъ этою небольшою суммой имѣлъ удовольствіе графъ Саломонъ?
   Госпожа д'Аргонъ сразу поблѣднѣла и повторила, растерявшись:
   -- Графъ Саломонъ?
   -- Совершенно вѣрно. Я думалъ, что вы прочли, подписывая.
   -- Нѣтъ, -- сказала она слегка обрывающимся голосомъ, -- я вниманія не обратила.
   Она колебалась, не зная, что дѣлать теперь, и держала билеты въ рукѣ, не пряча ихъ въ портъ-картъ. Ей сразу стала ясна причина фамильярности банкира, думавшаго, что ей извѣстно уже, кто оказалъ ей эту услугу. Христіану страшно волновала мысль быть обязанною графу Саломону. Когда Монто предложилъ найти деньги, молодая женщина думала, что получитъ ихъ отъ какого-нибудь ростовщика, или отъ дѣльца, или, наконецъ, отъ самого портного, но ей въ голову не приходило, что придется имѣть дѣло съ заимодавцемъ такого сорта. И она приходила въ настоящее отчаяніе отъ того, что въ данную минуту уже не хватало семнадцати тысячъ франковъ изъ тѣхъ денегъ, которыя она хотѣла бы вернуть тотчасъ же, не выходя изъ этой комнаты. Подумала она было попросить Монто вернуть ей только что отданныя деньги,-- она, все-таки, предпочитала оставаться въ долгу у портного, чѣмъ одолжаться банкиромъ, но сдѣлать это у нея не хватило духу.
   Тогда она рѣшила сразу:
   "Такъ какъ Жакъ не разъ предлагалъ мнѣ денегъ, то я и попрошу у него эти семнадцать тысячъ... Все же это лучше!"
   И она вышла, не сказавши ни слова Монто, посматривавшему на нее своими плутовскими глазами и очень дивившемуся ея смущенному виду.
   Когда она вернулась къ себѣ въ улицу Лиль, мужа не было дома, и, тѣмъ не менѣе, Христіана досадовала,-- ей такъ хотѣлось скорѣе видѣть Жака, что она почти надѣялась застать его.
   Она приказала отпречь лошадей, рѣшивши не выѣзжать болѣе въ этотъ день. Въ лихорадочно-возбужденномъ, нервномъ состояніи, будучи не въ силахъ выносить что-либо, стѣсняющее ее, она надѣла длинную блузу изъ бѣлаго китайскаго крепа, всю покрытую кружевами, легла на диванѣ въ своей уборной и стала тревожно ждать возвращенія д'Аргона. Она лежала неподвижно, съ безцѣльно устремленнымъ взглядомъ, и переживала въ эти два часа всю свою жизнь за послѣдніе три мѣсяца.
   Морьеръ представлялся ей такимъ, какимъ она видѣла его на Потиньерѣ, разговаривающимъ съ супругами де-Живрэ и съ Шаньи. Тогда же она нашла, что онъ похожъ на Жака. Потомъ промелькнулъ обѣдъ у Трёйлей, гдѣ онъ оказался слишкомъ снобъ, немного пустымъ, занятымъ единственно тѣмъ, что -- "шикъ". Въ то время и сама она не была еще модною красавицей, изукрашенною туалетами отъ Монто, задающею тонъ, возбуждающею восторги и зависть. Закружившись въ обществѣ такихъ людей, которыхъ она прежде считала глупцами, она кончила тѣмъ, что уже мало отличалась отъ нихъ,-- какъ сама она думала. Отъ безпрерывнаго соприкосновенія съ ними ея собственная личность стерлась до нѣкоторой степени. Христіана уже не боролась, отдалась на произволъ уносившаго ее теченія. Допуская ухаживанія Морьера, она дѣйствовала ради собственной выгоды, поступила очень низко, но ея мужъ, толкавшій ее на этотъ путь, -- безсознательно, правда,-- представлялся ей болѣе виновнымъ, чѣмъ она сама. Эту постылую ей роль она согласилась играть, чтобъ ему же нравиться, своему мужу, чтобы быть имъ любимой. Потомъ мало-по-малу она отдалилась отъ Жака,-- быть можетъ, потому, что начинала увлекаться другимъ, а, пожалуй, и потому, что не въ силахъ была простить того нравственнаго униженія, отъ котораго она страдала, безсмысленной роли игрушки роскоши, до которой онъ хотѣлъ довести ее во что бы то ни стало. Съ своей стороны, и онъ, впрочемъ, при всей своей страстной любви, уничтожилъ въ ихъ жизни всякую задушевную близость, которую онъ такъ бережно хотѣлъ сохранить, всякіе порывы прежней интимности. Христіану, точно морозомъ, обдавала его вѣчная манера повторять: "Это не дѣлается, такъ не принято!"
   И тогда ей приходила въ голову неотвязная мысль, что, при тѣхъ же обстоятельствахъ, маркизъ де-Морьеръ сказалъ бы какъ разъ то же самое. Но была разница въ томъ, что въ ея воображеніи Морьеръ представлялся съ мольбой на лицѣ, -- какимъ онъ былъ вчера,-- и любовь опять оживала въ ея сердцѣ, и являлась надежда, что эта любовь принесетъ что-то невѣдомое и такое хорошее.
   Въ шесть часовъ вошелъ д'Аргонъ, съ разгорѣвшимся лицомъ, съ сіяющими глазами, необыкновенно веселый, и, растянувшись на бамбуковой качалкѣ, заговорилъ:
   -- Вотъ, скажу я тебѣ, потѣха... представь себѣ, нашъ бѣдняга Трёйль...
   Христіана, очень серьезная, съ вздрагивающими губами, остановила мужа:
   -- Мнѣ нужно поговорить съ вами.
   -- Подожди, дай разсказать... Это до того забавно... послушай только!...
   -- Я потомъ послушаю. Мнѣ нужно вамъ сказать одну вещь, очень непріятную... и сказать мнѣ ее тяжело, я знаю, что вы будете крайне недовольны.
   -- Ты беременна?-- спросилъ онъ чуть не со злостью.
   Христіана пожала плечами:
   -- Успокойтесь... ничего похожаго! Дѣло въ томъ, что я съ нѣкотораго времени много задолжала Монто.
   -- А твои брилліанты?
   -- Давно покончены, и деньги ушли!... Задолжала я много и, разумѣется, принуждена была задолжать еще больше къ концу сезона. Монто предложилъ мнѣ найти денегъ взаймы... я согласилась и заняла пятьдесятъ тысячъ франковъ.
   -- Го-го!
   -- Съ обязательствомъ уплатить въ теченіе десяти лѣтъ.
   -- Когда добрѣйшая тетушка де-Брасьё ножки протянетъ.
   И, замѣтивши тѣнь, пробѣжавшую по лицу жены, онъ добавилъ:
   -- О, ничего дурного я не желаю милой старушкѣ и люблю ее, какъ родную тетку... но какъ бы то ни было...
   Христіана продолжала:
   -- Я согласилась, а сейчасъ только, подписавши обязательство и заплативши часть занятой суммы Монто, узнала, что взаймы ихъ далъ графъ Саломонъ.
   -- Быть не можетъ!
   Она подумала, что мужа это возмущаетъ, и сказала:
   -- Это такъ... но повѣрьте мнѣ, я не подозрѣвала.
   -- Да что же тутъ такого? Не все ли тебѣ равно, онъ ли, или другой?
   -- Не все равно потому, что сегодня утромъ мосьё Саломонъ позволилъ себѣ быть со мною слишкомъ фамильярнымъ, придавая этому займу, о которомъ я еще ничего не знала, какой-то очень мерзкій характеръ.
   -- А вотъ если онъ еще разъ попробуетъ, такъ я живо поставлю его на надлежащее мѣсто.
   -- Это я легко и безъ васъ сдѣлала бы, еслибъ не была связана долгомъ. А такъ какъ долгъ уже сдѣланъ, то я прошу васъ дать мнѣ сумму, необходимую для того, чтобы тотчасъ же расплатиться.
   -- Пятдесятъ тысячъ франковъ?... Легко сказать!
   -- Нѣтъ, всего семнадцать тысячъ, которыя я заплатила Монто. Остальное цѣло.
   -- Семнадцать тысячъ тоже кушъ!
   -- Очень хорошо знаю... Но вы мнѣ такъ часто предлагали денегъ, настаивая, чтобъ я обратилась къ Монто.
   -- Это вѣрно. Да и я говорю это отнюдь не съ тѣмъ, чтобы... Во всякомъ случаѣ, несомнѣнно, что деньги пошли намъ на пользу. Развѣ ты этого не находишь?
   Она отвѣтила нехотя:
   -- Да... разумѣется.
   -- Ну, если ужь тебѣ такъ хочется, заплатимъ. Только, знаешь, я на твоемъ мѣстѣ ничуть не сталъ бы волноваться изъ-за этого.
   Она сдѣлала нетерпѣливое движеніе.
   -- Я сейчасъ дамъ тебѣ чекъ, милочка моя Христіана, и ты расплатишься съ этимъ "папа" Саломономъ.
   И, разсмѣявшись, онъ договорилъ:
   -- Очень подходящее имячко для ростовщика!
   -- Но,-- живо перебила мужа госпожа д'Аргонъ,-- онъ далъ деньги за четыре процента въ годъ.
   Графъ возразилъ:
   -- Я и не говорю, что онъ занимается ростовщичествомъ. Я сказалъ только, что имя хорошенькое для ростовщика, звучитъ такъ, по-настоящему... Это не болѣе, какъ простое артистическое замѣчаніе. А скажи вотъ что... ты ничего больше не должна... ни за...
   Онъ пріостановился и, смѣясь, закончилъ:
   -- За свои успѣхи?
   Христіана поколебалась нѣсколько секундъ и, вспомнивши о Морьерѣ, очень тихо отвѣтила:
   -- Должна еще.
   -- Такъ уже сразу говори, благо рѣчь зашла. Повторяю, чтобы ты была совсѣмъ довольна, я безъ малѣйшаго сожалѣнія дамъ тебѣ все, что ты спросишь.
   Она отвѣтила, не глядя на мужа:
   -- Благодарю, больше мнѣ ничего не нужно.
   -- Ты безъ меня можешь расплатиться?
   -- Да, могу.
   -- Стало быть, не много?
   Она чуть слышно сказала:
   -- Немного.
   Д'Аргонъ поднялся съ мѣста.
   -- Сейчасъ принесу чекъ, и ѣы можешь расплатиться сегодня же, если хочешь. По крайней мѣрѣ, спокойна будешь.
   И, наклонившись къ женѣ, онъ обнялъ ее.
   -- Хоть поблагодари же меня.
   Она позволила себя поцѣловать.
   -- Благодарю васъ... вы большую услугу мнѣ оказали.
   Онъ спросилъ, немного опечаленный:
   -- Почему ты не говоришь мнѣ "ты", когда мы одни?
   -- Чтобы быть увѣренной, что не сдѣлаю того же при постороннихъ.
   -- Знаешь, мнѣ какъ-то не по себѣ отъ этого.
   -- Мнѣ тоже... но сами же вы пожелали.
   -- Мнѣ почти хочется вернуться къ старымъ порядкамъ... Что ты скажешь?
   Она отвѣтила рѣзкимъ тономъ:
   -- Я скажу, что измѣнять ничего не слѣдуетъ: что сдѣлано, то сдѣлано!
   -- Какъ ты суха становишься! Всегда была такая милая, такая нѣжная... Что сдѣлалось съ тобой?
   -- Вѣроятно, старѣть начинаю.
   Онъ собрался было уходить, но пріостановился и заговорилъ совершенно другимъ тономъ:
   -- А! если бы ты видѣла!... Трёйль... сейчасъ вотъ въ клубѣ до того потѣшалъ.
   Изъ снисхожденія она спросила:
   -- Чѣмъ именно?
   Д'Аргонъ сѣлъ опять и заговорилъ съ большимъ одушевленіемъ:
   -- Ты знаешь... а, можетъ быть, и не знаешь, что Трёйль удержалъ у себя ключъ отъ отеля Лакомбъ?
   -- Знаю.
   -- Ну, хорошо... отлично! Ключъ онъ не отдавалъ, несмотря на то, что Лакомбъ нѣсколько разъ требовала его, изъ-за того ли, чтобы дать ему понять свое окончательное желаніе отдѣлаться отъ Трёйля, или изъ опасенія какой-нибудь дурной выходки съ его стороны.
   -- Да, я уже слышала, какъ вы недавно говорили объ этомъ съ Шаньи.
   -- Такъ, такъ... Трёйль расхвалился, что написалъ ей очень рѣзкое письмо съ отказомъ вернуть ключъ, и я не поручусь за то, что не было у него на умѣ воспользоваться ключомъ для какой-нибудь гадкой штуки. Вотъ сегодня, около пяти часовъ, является Трёйль въ клубъ, усаживается, надоѣдаетъ намъ нестерпимо повтореніемъ исторіи о ключѣ. Черезъ минуту ему подаютъ небольшой свертокъ, тщательно запакованный. Начинаетъ онъ развертывать... развертываетъ, развертываетъ,-- одна бумага въ другой, каждая перевязана ленточкой. Мы собрались кругомъ, ждемъ, что будетъ, потѣшаемся, пари предлагаемъ. Наконецъ, онъ вскрываетъ послѣднюю бумагу и вынимаетъ отличный англійскій замокъ съ карточкой Бланшъ Лакомбъ. Такъ какъ онъ отказался возвратить ключъ, то она прислала замокъ... Понимаешь?
   -- Понимаю.
   -- До чего мы хохотали!
   Христіана, занятая совсѣмъ не тѣмъ, спросила:
   -- Вы говорили мнѣ, кажется, утромъ, что мосьё де-Морьеръ хотѣлъ быть у насъ сегодня.
   -- Да, онъ сказалъ, что пріѣдетъ часовъ въ шесть... Да вотъ и онъ, должно быть.
   Вошедшій слуга доложилъ:
   -- Господинъ виконтъ де-Шаньи желаетъ видѣть господина графа.
   -- Меня?-- спросилъ д'Аргонъ, удивившись.-- Просите мосьё де-Шаньи въ гостиную.
   И, обратившись къ женѣ, онъ сказалъ:
   -- Выйдешь принять его?
   Христіана встала:
   -- Но если ему нужно тебя видѣть?
   -- Меня ли, не меня ли, а никакихъ секретовъ нѣтъ у меня съ нимъ.
   Шаньи, въ ожиданіи хозяина, прохаживался по гостиной и, увидавши д'Аргона, пошелъ ему на встрѣчу, быстро заговоривъ:
   -- Очень нужно, чтобы ты ѣхалъ обѣдать съ Трёйлемъ. Онъ хочетъ тебя...
   Онъ смолкъ при появленіи Христіаны.
   Она, улыбаясь, обратилась къ мужу:
   -- Видите, я права была. Мосье де-Шаньи желаетъ сообщить вамъ что-то по секрету.
   -- О, Боже мой!-- отозвался Шаньи, затрудняясь объясненіемъ.-- Я только...
   Потомъ заговорилъ прямо:
   -- Нѣтъ, впрочемъ, никакого тутъ ровно секрета, такъ какъ извѣстно это множеству народа, да, къ тому же, еще клубнаго народа! Дѣло вотъ въ чемъ: Трёйль просилъ меня звать тебя обѣдать съ нимъ... ему необходимо тебя видѣть и какъ можно скорѣе.
   -- Что тамъ еще такое?
   -- Тамъ настоящая чепуха... Получивши свой замокъ, онъ вернулся домой въ совершенномъ бѣшенствѣ, а когда онъ въ бѣшенствѣ, то кидается дѣлать сцены Агари. И на этотъ разъ онъ влетѣлъ къ мадамъ де-Трёйль безъ доклада, чего онъ, повидимому, не дѣлаетъ въ спокойное время. Она въ эту минуту одѣвалась... Но чтобы понять, въ чемъ суть, необходимо вернуться далеко назадъ...
   -- Возвращайся.
   -- Два мѣсяца назадъ Трёйль приревновалъ свою Лакомбъ и вообразилъ, совершенно неосновательно, будто его обманываетъ Морьеръ... Если я говорю "совершенно неосновательно", то это въ извѣстномъ смыслѣ... такъ какъ... Ну, словомъ, онъ вообразилъ въ одинъ прекрасный день, что Морьеръ явился въ бывшую квартиру Бланшъ Лакомбъ, въ проѣздѣ Гошъ, съ этою самою дѣвицей Лакомбъ.
   -- Да, помню... А такъ какъ у него былъ ключъ...
   -- Опять ключъ!-- воскликнула госпожа д'Аргонъ, смѣясь.
   -- Неизмѣнно!-- отвѣтилъ Шаньи.-- Трёйль никогда не выпускаетъ изъ рукъ того, что можетъ ему пригодиться. Вотъ онъ и задумалъ нежданно нагрянуть въ квартиру проѣзда Гошъ... Морьеръ успѣлъ броситься на встрѣчу и остановить его, такъ Трёйль и не видалъ дамы, замѣтилъ только промелькнувшую юбку изъ красно-оранжеваго атласа, отдѣланную испанскимъ кружевомъ и такими же помпонами... Морьеръ, въ досадѣ и ужаснѣйшемъ затрудненіи...
   -- Я думаю!
   --... Доказалъ, что это не Блаяшъ Лакомбъ, и Трёйль мирно отбылъ, не зная имени дамы и запомнивши только промелькнувшую странную юбку.
   -- И что же?
   -- А то, что сейчасъ, войдя къ мадамъ де-Трёйль, которая одѣвалась, онъ узналъ предательскую юбку... а, вмѣстѣ съ тѣмъ, узналъ и то, что было извѣстно всѣмъ, кромѣ него.
   -- А дальше?-- спросилъ господинъ д'Аргонъ.-- Надѣюсь, не до такой же степени онъ глупъ, чтобъ изъ-за этого затѣвать цѣлую музыку?
   -- Въ настоящую минуту онъ объ этомъ и думаетъ, такъ какъ уже просилъ меня быть его секундантомъ.
   -- И ты...
   -- Я отказался.
   -- Почему?
   -- Ахъ, Боже мой! да потому, что такіе господа, какъ Трёйль, не особенно мнѣ по душѣ.
   -- Въ чемъ же ты, однако, можешь его упрекнуть?
   -- А въ очень и очень многомъ, начиная хотя бы съ его женитьбы. Я не люблю людей, которые, такъ не стѣсняясь, торгуютъ своимъ именемъ. Я ставлю ему въ упрекъ ту зависимость, въ которой онъ живетъ... и, наконецъ, цѣлый ворохъ мелочныхъ гадостей, почти неуловимыхъ, но которыя, тѣмъ не менѣе, достаточно грязны.
   -- Что же ты сказалъ въ объясненіе своего отказа?
   -- О, самую простую вещь на этотъ разъ: я настолько хорошъ съ Морьеромъ, что не могу быть секундантомъ его противника.
   -- Совершенно правильно.
   -- Тогда онъ попросилъ Вонанкура быть первымъ секундантомъ и хочетъ просить тебя быть вторымъ.
   Д'Аргонъ заявилъ:
   -- Нельзя допустить этой дуэли. Выйдетъ полнѣйшая нелѣпость. Если онъ станетъ драться, то потомъ надо разойтись съ женой.
   -- И разойдется!
   -- А фонды-то у Агари!
   Христіана сдѣлала движеніе.
   -- Признаюсь,-- сказалъ Шаньи, смѣясь,-- мнѣ въ голову не пришло взглянуть на дѣло съ этой особливой точки зрѣнія. Но, все-таки, я совѣтовалъ Трёйлю дуэли не затѣвать и, вообще, не дѣлать шума.,
   -- Да, дѣло это надо потушить!
   -- Довольно мудрено его потушить, принявши во вниманіе, что Трёйль разсказывалъ всю исторію въ клубѣ, по меньшей мѣрѣ, при десяти человѣкахъ, какъ мнѣ передавали.
   -- Болванъ!
   -- Объ этомъ никто и не споритъ...
   -- И очень ему нужно, что Агарь измѣняетъ... да еще съ Морьеромъ?
   Шаньи проговорилъ насмѣшливо:
   -- То-есть съ Морьеромъ это должно быть даже очень лестно для него?
   -- Почти что такъ!
   И вдругъ д'Аргонъ рѣшилъ:
   -- Ну, а я... я тоже не имѣю ни малѣйшаго желанія быть его секундантомъ!
   Съ минуту онъ уже соображалъ, что въ этомъ дѣлѣ весь "шикъ" на сторонѣ Морьера.
   Своимъ положеніемъ въ "свѣтѣ" Морьеръ совершенно затмевалъ Трёйля и д'Аргонъ былъ въ нерѣшительности: съ одной стороны, ему было бы желательно фигурировать въ дѣлѣ, которое, разумѣется, надѣлаетъ много говора, съ другой -- крайне досадно было, что онъ не можетъ выбирать сторону, на которой хотѣлось бы ему фигурировать.
   А, помимо этого, въ высшей степени непріятна и самая ссора между Морьеромъ и Трёйлемъ. Она окончательно разстроитъ всѣ ихъ совмѣстныя удовольствія. Во что бы то ни стало, необходимо уладить дѣло.
   Д'Аргонъ рѣшительно заявилъ:
   -- Надо увѣрить Трёйля, что тамъ была не его жена.
   -- Довольно это трудно.
   -- Назвать ему кого-нибудь... изъ такихъ, изъ правдоподобныхъ...
   -- Княгиню, напримѣръ?
   -- Бѣдняга! Вотъ довольна-то была бы!
   Д'Аргонъ понизилъ голосъ:
   -- Осторожнѣе, вотъ Андре... Онъ ничего еще не знаетъ.
   Вошелъ де-Морьеръ.
   При видѣ д'Аргона и Шаньи, онъ нахмурился. Маркизъ разсчитывалъ найти Христіану одну,-- оказывалось, что и на этотъ разъ ему не удастся поговорить съ нею.
   Графъ обратился къ Шаньи:
   -- Обѣдать я, все-таки, пойду съ тобой, а тамъ видно будетъ. Попрошу подождать четверть часа, пока одѣнусь, и мы отправимся.
   Убѣдившись въ томъ, что скоро онъ освободится отъ докучныхъ пріятелей, Морьеръ сдѣлался спокоенъ и веселъ, какъ всегда. Тотчасъ же онъ спросилъ Шаньи:
   -- Знаете исторію замкй?... Вотъ потѣшилъ!
   Онъ сказалъ это точь-въ-точь такъ же, какъ говорилъ д'Аргонъ полчаса назадъ. И еще разъ Христіана замѣтила, какъ необыкновенно похожи между собой ея мужъ и Андре, одинаково интересующіеся всякими пустяками и разсказывающіе о нихъ почти въ однихъ и тѣхъ же выраженіяхъ. Покойно сидя въ большомъ креслѣ, она смотрѣла на разговаривавшихъ Морьера и Шаньи, не ощущая ни малѣйшаго волненія. Она слишкомъ хорошо знала Трёйля для того, чтобы быть увѣренною въ томъ, что, при теперешнихъ обстоятельствахъ, онъ приметъ разумные доводы, которые представитъ ея мужъ. Очень задорный и смѣлый, когда дѣло не касалось его матеріальныхъ интересовъ, и хорошо извѣстный за такового, баронъ съумѣетъ, на этотъ разъ, удержаться въ подходящихъ границахъ. Онъ сможетъ и остаться при своей супругѣ, то-есть при своемъ положеніи. Слѣдовательно, не предвидится никакого риска для Морьера, и госпожа д'Аргонъ видѣла его такимъ, какимъ онъ былъ на самомъ дѣлѣ,-- безъ ореола опасности. Она смотрѣла на него съ очень спокойнымъ чувствомъ, съ большою благодарностью и даже съ нѣжностью, но не старалась идеализировать его. Онъ былъ лучше другихъ мужчинъ, которыхъ она знала, но, въ сущности, былъ похожъ на нихъ, тогда какъ Шаньи,-- съ его тонкими, чисто-"гэльскими" чертами лица, съ изящною головой на гибкомъ и сильномъ тѣлѣ,-- ни на кого похожъ не былъ. Его душа, его умъ,-- какъ то Христіана хорошо знала,-- отличали его отъ всѣхъ еще болѣе, чѣмъ его внѣшность. И въ эту минуту молодой женщинѣ представлялось, что если бы бросили ее не Морьеру, а Шаньи, то она, навѣрное, счастливѣе была бы съ умнымъ и добродушнымъ молодымъ человѣкомъ.
   Д'Аргонъ вернулся и объяснилъ женѣ, что встрѣтится съ нею у Вонанкуровъ въ одиннадцать часовъ. Потомъ, передавая ей конвертъ въ то время, какъ Шаньи и Андре оживленно говорили, не обращая на нихъ вниманія, Жакъ тихо сказалъ:
   -- Вотъ чекъ... если ужь тебя такъ волнуетъ, что ты должна кому-нибудь, такъ расплатись.
   Глядя на Морьера, она отвѣтила глухимъ голосомъ:
   -- Да, я расплачусь... будь покоенъ, заплачу все, что я должна!...

М. Р.

"Русская Мысль", кн. III--IV, 1895

   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru