Зуев-Ордынец Михаил Ефимович
Адмирал Карибского моря

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    (Разговор за столом, записанный по памяти).

Михаил Зуев-Ордынец.
Адмирал Карибского моря

(Разговор за столом, записанный по памяти)

    []
   Буэнос диас, сеньор! Простите, сеньор, вы, конечно, маринеро? Угадал? О, моряка сразу видно! Моряков жизнь отливает по особой форме. А под каким флагом плаваете? Норд-американо? Нет? Энгландо? Тоже нет? Алемано, франсэ? Что, что? Русо? О, совьетико Русиа? Видел в порту вашу коробку. Красавец корабль! Белый, как лебедь!.. Моменто, сеньор! Дайте вспомнить. Как это... О, вспомнил! Привьет, товарич! Вы удивлены? Я бывал в вашей стране. Во время войны. Я плавал тогда под матрасом со звездами [флаг США], на их паршивых посудинах типа "либерти". Ах, вы тоже знакомы с "либерти"? Дрянь посудины! Сколочены наспех, кое-как. Мы ходили из Филадельфийского порта в Белое море и в Кольский залив. Бывал в Мурмано и в Сан-Арханхело. Как? Без "Сан"? [Святой] Хорошо, пусть будет просто Арханхело. Возили вам яичный порошок и свиную тушенку. Да, да, вместо второго фронта! У вас замечательная водка, клянусь морем, но девушки ваши мне не понравились. Недотроги... Что, я не ослышался? Приглашаете к своему столику? О, мучча грасиас [большое спасибо -- исп.], сеньор!
   Да, я тоже моряк. Соленая лошадь, настоящий моряк "летучей рыбы". По-моему, настоящий моряк только тот, кто с завязанными глазами, по одному лишь запаху отличит Одессу от Стамбула, Ливерпуль от Марселя, Нью-Йорк от Джедды или Шанхая. Не хвастаясь, скажу: я могу. Еще бы! Поплавайте-ка на пароходах-кочевниках, не имеющих определенного, постоянного рейса. Вот где настоящие люди, настоящие маринеро! Кем плаваю? Разве это не видно по моей харе? Ну, конечно, боцман! Откуда родом? Попробуйте угадать... Правильно! Банановая республика. Что, что? Вы тоже бывали на моей родине? Это просто здорово, клянусь морем. Тогда давайте вашу руку. Вот так! Теперь рассказывайте, как понравилась вам моя родина. О, это приятно слышать! Спасибо вам за добрые слова. Да, хорошая страна, но ее здорово загадили. Кто загадил? А вы разве не слышали у нас песню: "Несчастная моя родина, ты так далека от бога и так близка от Соединенных Штатов..." О чем вы говорите? Не понимаю... Ах, вот вы о чем! Да, вам рассказали чистейшую правду. Да, целый крейсер разбазарили на джин, виски и ром в портовых кабаках. Не верите? Клянусь мадонной Гваделупской, чистая правда! Что? Офицеры? Да, конечно. Были на крейсере и офицеры. Даже адмирал был. Хотели бы посмотреть на такого адмирала? Пожалуйста, смотрите! Это я. Разрешите представиться -- адмирал Карибского моря. Роскошный чин, не правда ли? Просите рассказать об этом? Что же... За стаканчиком... Нет-нет, только не вино. Здешнее вино -- бурда для барышень. А для моряка "летучей рыбы"... Двойной джин? Это другое дело. Мучча грасиас, сеньор.
   Давайте чокнемся, и я начну свой рассказ... Начну с того, как заштормовал я однажды у себя на родине, в столичном порту. В баре "Три якоря" это случилось. Не понравились мне тамошние коктейли. Теплое молочко для младенцев. Вот я и заштормовал! Кричу бармену: "Хочешь, я угощу тебя настоящим моряцким коктейлем? Таким, что тебя в клочки разорвет, клянусь морем?"
   А он говорит: "Хочу. Валяй, угощай!"
   Надо вам сказать, сеньор, что я знаю два рецепта таких коктейлей!.. Мамита миа! Первый называется "Плантатор". Хватает за горло и бьет по затылку. Словно тебя ганшпугом по затылку огрели. Но и это еще пустяк. А второй -- "Бешеный дьявол". Научил меня этой дьявольской смеси лоцман негр с Каймановых островов. Если вы прольете его на стол, краска сойдет. От глотка "Бешеного дьявола" в желудке у вас взрывается динамит, и вы чувствуете, что вам оторвало голову. Потом долго будете щупать ее: цела ли? Состряпал я свои взрывчатые смеси, угостил бармена и всем, кто был в баре, поднес. Так, поверите, всех их, как взрывом авиабомбы, сбросило с высоких вертящихся стульев, а потом они полчаса ползали на четвереньках под столами, искали свои головы...
   На следующее утро сижу я на койке в бордингаузе [портовая гостиница для моряков] и подсчитываю, сколько у меня на опохмелку осталось. А осталось только дупло в зубе залить, не больше. И тут появились передо мной двое верзил с бульдожьими мордами: на бедрах у них висят гаубицы ужасного калибра, под пиджаками топорщатся наручники, -- требуют они, чтобы я немедленно следовал за ними. Карамба, только этого мне не хватало! Не опохмелиться же они меня повезут. Знаю, куда повезут! Живем мы в нашей стране шумно, сеньор. Повстанцы, барбудос [бородачи -- исп.], как мы их называем, спускаются с Сьерры, взрывают полицейские участки и казармы, пускают под откос поезда, а коммунисты устраивают стачки и демонстрации. И если тебя загребли такие вот, с бульдожьими мордами, то сколько ты ни доказывай потом, что ты не рохо [красный -- исп.], это поможет тебе, как пилюля от землетрясения.
   Меня вывели из бордингауза и посадили в огромный семиместный "мерседес". Я глазами хлопаю. Что за чертовщина! Это же сенаторская машина по крайней мере, а мне полагается "Черная Мария".
   
   "Черная Мария"
   За окном видна.
   "Черная Мария"
   Встала у окна.
   Не за мной, надеюсь,
   В этот раз она?..
   [Стихи Лэнгстона Хьюза, американского поэта-негра.]
   
   Слышали у нас такую песенку? Ладно, поехали, едем. Опять ничего не понимаю. Меня в Хефатуру [тайная полиция] должны везти, а везут прямехонько... Куда бы вы думали? В Резиденсио, в президентский Голубой дворец! А через пять минут я увидел его, нашего эль президенте, Спасителя Родины, Отца Нации, Благодетеля Народа -- все с большой буквы, как пишут в наших газетах.
   Вы о нем, конечно, слышали. Вашингтонский конгресс очень его хвалил, сенаторы говорили, что наш Спаситель спасает весь американский континент от мирового коммунизма, а газеты гринго уверяли, будто вся Америка восхищается его правлением, что у него, мол, настоящая демократия западного образца. Я с гринго не очень-то согласен. Я Отца и Благодетеля получше ихнего знаю. По-моему, нашего Благодетеля надо было повесить за шею минуточек на десять.
   Я приветствовал его по всем правилам, выкинул руку и рявкнул: "Бог, Родина, Свобода!" А он поморщился, икнул и сказал: "Брось, хомбре [человече -- исп.], эту дребедень и живее принимайся за дело. Иди в буфетную и приготовь мне "Плантатор" и "Бешеный дьявол". Порции делай побольше".
   Я даже головой затряс, будто мне в ухо вода попала. Чистенько работает, думаю, наша Хефатура! Все уже известно Отцу и Благодетелю. Пошел я в буфетную, приготовил свои смеси, сделал лошадиные порции и отправил с лакеем в салон. А через полчаса и меня туда позвали. Вошел, вижу: эль президенте щупает голову, на плечах ли она или закатилась под диван. А лицо сияет, по плечу меня хлопнул: "Здорово это у тебя получается, хомбре! Получишь орден, большой рыцарский крест "За спасение Родины". И будешь у меня служить барменом. Рад?"
   Хотел я ему сказать: "Иди ты, знаешь куда..." -- Но сказал, конечно, по-другому. Сначала проорал: "Бог, Родина, Свобода!" -- потом начал разматывать, словно бухту троса, свои доводы. Мне, мол, Тибурсио Корахо, соленой лошади, моряку "летучей рыбы" и боцману с парохода-кочевника, обидно и стыдно стать барменом, почти лакеем. Вот так, мол, экселенса! Тибурсио Корахо не из того теста сделан! А он опять икнул, потом рыгнул и заорал: "Заткнись, болван! Будешь получать десять долларов в сутки. Мало тебе, пьяная рожа?"
   Сам ты, думаю, пьяная рожа, а я еще и не опохмелился. А какой толк с пьяным дураком спорить? И десять долларов в сутки -- это как-никак триста монет в месяц. Согласился я, хоть и стыдно было, и начал круглыми сутками, по пять бессменных вахт, трясти шейкер [закрытый сосуд для перемешивания коктейлей]. Почему по пять бессменных вахт? Откровенно скажу, сеньор, я пью -- какой же боцман не пьет, -- но пить, как Отец и Благодетель... Мамита миа! Он ежедневно напивался, ну... как напивается американский солдат к концу дня. И при этом бесился, как бык на корриде, бил тарелки и графины, в щепки разносил стулья. Целое землетрясение! При этом бил не только посуду, но и морды адъютантов! Они у него сверкали не только галунами и аксельбантами, но и сплошными металлическими зубами. Выбивать зубы -- это у него привычка с юных лет. Он же бывший полицейский капрал.
   Выдержал я только месяц такой работы. Осточертело мне все! Даже доллары не веселили. И решил я смыться из Резиденсио. Найду, думаю, в порту знакомых ребят, спустят они меня потихоньку в трюм какой-нибудь посудины -- никакая Хефатура не найдет -- и уплыву я хоть на полюс, хоть к дьяволу на рога, лишь бы подальше от этого Запивохи и Скулодробителя, тоже с самой большой буквы. Но в тот самый день, когда я решил отдать швартовы, случилось вот что. Теперь, сеньор, и начинается самое интересное. Глотнем? Ваше здоровье!
   Я принес эль президенте добрую порцию "Бешеного дьявола". Он хлебнул и потер, улыбаясь, живот: "Я доволен тобой, хомбре. Твои коктейли спасли меня от скуки, рыганья, иканья и урчанья в желудке. Рыцарский крест "За спасение Родины" -- это дребедень! Ты достоин большей награды. Но чем мне наградить тебя? А, хомбре?"
   Он как-то странно начал глядеть на меня. То наклонит голову на один бок, то на другой, то прищурит глаза, то вылупит их, то подойдет ко мне, то отойдет. Так портной разглядывает костюм на клиенте. Наконец хлопнул меня по плечу и заорал: "Прекрасно, нашел! Тебе, хомбре, очень к лицу будет генеральский мундир. К черту генеральский! Маршальский! Хочешь быть маршалом?"
   Я покачал головой: "Эка невидаль, сеньор президенте. У нас столько "горилл" [презрительная кличка реакционной военщины в Латинской Америке], что на каждого генерала и маршала приходится по полсолдата". Он горько вздохнул: "Ты прав, хомбре. "Горилл" у нас много. Но можно расстрелять пяток-другой. Эти собачьи морды норовят выпихнуть из Резиденсио меня, свободно и законно избранного президента!"
   "Уж куда как законно и свободно!" -- подумал я. На президентских выборах он получил голосов вдвое больше, чем насчитывается жителей в нашей стране. Вдвойне законно!
   А он снова завопил: "Слушай, хомбре, ты ведь боцман? Верно? Делаю тебя адмиралом! Не контр- и не вице-адмиралом, к черту их! Ты будешь адмиралом Карибского моря! Ведь был же у Колумба чин "Великого адмирала океана". Что, неплохо придумано?"
   "И я буду плавать?" -- обрадовался я. Мне бы, думаю, только палубу под ногами, а там я покажу тебе бизань! [бизань -- самая задняя мачта] Ищи-свищи своего адмирала Карибского моря! А он, скотина, отвечает:
   "Плавать ты не будешь. Еще утонешь -- а я без тебя обойтись не могу".
   Так стал я адмиралом Карибского моря. Очень красивый сшили мне мундир. Всюду галуны: на рукавах, на воротнике, на груди, на боках, галуны на спине и даже ниже.
   Но я по-прежнему взбалтывал коктейли. А когда я тащил в салон очередную порцию "Бешеного дьявола", адъютанты становились передо мной во фронт. А бежать из Голубого дворца стало труднее. При мне, адмирале, теперь неотлучно находился флаг-офицер. Он даже спал в соседней комнате. Оставалось надеяться только на судьбу и мадонну Гваделупскую. И они мне помогли.
   Однажды утром зовут меня к эль президенте. Отец и Благодетель сидел трезвый, как поп перед обедней, и, морщась, тер лысину.
   "Собирайся, хомбре, в плаванье. Даю тебе наш лучший военный корабль -- тяжелый крейсер "Гроза морей"".
   Я чуть не заплясал от радости. Плавание! Открытое море! Ревущие сороковые, мыс Горн! У меня в ушах засвистел уже добрый фордак [фордевинд -- ветер в корму]. Ах, диос! Не пришлось мне на этот раз проветриться в ревущих широтах.
   Моменто, сеньор. Сейчас объясню вам, куда послал меня плешивый пьяница. Припомните-ка, сколько государств, которые можно унести на подметке сапога, понатыкано на перешейке и на островах Карибского моря. Всем им я должен был нанести дружеский визит, показать союзникам наш флаг и нашу морскую мощь. Это было связано со сборищем президентов этих государств. Был там и президент гринго, тот карапузик, который запустил атомной бомбой в Хиросиму. Помните, сеньор, такое сборище? Они совещались, как состряпать еще одну НАТО, "Карибскую НАТО".
   Эль призиденте опять принялся мрачно насандаливать свою плешь и сказал мне: "Я ехать на совещание не могу. "Гориллы", собачьи морды, что-то затевают. Но ты -- это я! И ты будешь представлять на совещании мою высокую особу. Ты передашь мое личное письмо моему закадычному другу и союзнику из Белого Дома. Я пишу ему о духовных узах, связывающих две наши великие демократии. Ты все понял?"
   Не понравилась мне эта затея. Не хочу я вмешиваться в эту высокую политику. И всякие там духовные узы -- это тоже не по моей части, а сколачивать новые НАТО -- на это я, клянусь морем, не согласен! Но у меня под ногами будет палуба, вот что главное!
   "Сделай мне запасец "Бешеного дьявола" и плыви с богом, -- закончил наш разговор эль президенте. -- "Гроза морей" к походу готова, команда укомплектована. Денег я тебе на плаванье не дам. В казначействе сейчас небольшие временные затруднения. Но в первой же дружественной столице обратись в наше посольство, и тебе выдадут кучу денег. Отправляйся же, мой верный эль альмиранте!"
   Я скомандовал себе аврал, наболтал для эль президенте десять галлонов "Бешеного дьявола" и помчался в военный порт. Мне не терпелось взглянуть на мою "Грозу морей". О, мамита миа! Не на тяжелом крейсере развевался мой адмиральский брейд-вымпел, а на дряхлом "либерти". По некоторым приметам я с первого взгляда узнал ту самую посудину, на которой я возил вам в Кольский залив яичный порошок и свиную тушенку. Но она за прошедшие годы кое-что потеряла и кое-что приобрела. Потеряла она форштевень, может быть, от удара о рифы, а может быть, пьяный кэп врезался с ходу в пирс. На место разбитого форштевня приварили какую-то перекошенную балку, и "Гроза морей" стала похожа на боксера, которому на ринге своротили нос. А приобрела она тонны грязи. Жирная грязь была всюду: на палубе, в кубриках, даже на мостике. Собирали ее, видимо, со всех уголков земного шара. А еще прибавились здоровенные, как собаки, крысы! Тоже, наверное, со всех доков мира. Душа корабля -- компас, не так ли, сеньор? Но если бы вы видели компасную установку "Грозы морей"! Ноктоуз английский, колпак французский, котелок норвежский, а поплавок с картушкой -- японский. Его покупали по частям у портовых старьевщиков. А команда! О, господи! Шваль, вонючие бичкомберы, подонки из портовых ночлежек. Вы спрашивали, были ли на "Грозе морей" офицеры. Были! Обо всех говорить долго и неинтересно. Я расскажу вам только про двоих, а по ним вы сможете судить и о всей остальной офицерской банде.
   Командиром крейсера был фрегат-капитан. Ох, уж эти современные фрегат-капитаны! Они повесят койку поперек корабля, они способны плюнуть на палубу и свистеть на шканцах. Матросы в первые же дни прозвали его Краб. У него были такие выпученные глаза, будто его крепко стукнули по затылку. И фигура у него была крабья -- толстая и круглая со всех сторон, не поймешь, где перед, где зад, -- как у троллейбуса. А когда он подносил ко рту рюмку, так раскрывал пасть, что видна была гортань. Что там гортань -- кишки были видны!
   А у старшего механика, корвет-капитана, мне сразу не понравились его глаза. Какие-то такие... ко всему принюхивающиеся. А как они пили, эти два пирата! Они и молитву "отче наш" читали, наверное, так: "Отче наш, бутылку джина, какую побольше, даждь нам днесь!" О, святая мадонна, зачем ты свела меня с этими пьяницами и жуликами?.. В тот же день, с отливом, мы подняли якоря и вышли в море показывать друзьям и врагам нашу морскую мощь. И с первых же оборотов винта мы услышали, как наша морская мощь противно скрипит на ходу всеми своими суставами, словно дверь на несмазанных петлях. Началось наше плаванье! "Молитесь, женщины, за нас!" -- как поют в старинной матросской песне...
   Предлагаете еще выпить? Не откажусь, сеньор. Очень мрачно у меня на душе. Двойной солодовый скоч-виски? О, это по-джентльменски, как говорят проклятые янки. Нужен официант? Постучите по столу монетой -- и он прибежит... Вот и он, видите?
   В первом же порту, в столице нашего соседа, когда отгремел салют наций с борта "Грозы морей", я напялил адмиральский мундир, прицепил крест "За спасение Родины" и взял пеленг на наше посольство. Посол не очень обрадовался моему визиту. Он был какой-то встрепанный, наш амбасадеро. Он сказал, что почему-то не может связаться с нашей столицей и никаких денег для меня в посольстве нет. "Выкручивайтесь сами, эль альмиранте, как знаете!.." Я вернулся на наш мощный крейсер и приказал подать мне обед. По военно-морскому уставу я, адмирал, должен обедать один. Никого, кроме вестовых. А тут, вижу, протискивается в дверь салона целый троллейбус -- фрегат-капитан -- и начинает орать: "Не ждите обеда, эль альмиранте! Нам нечего жрать! И команда воет от голода. Они собираются атаковать ваш салон. Провианта в плаванье нам не дали, и денег, вы знаете, у нас нет. Что будем делать?" -- Я ответил, что деньги, целую кучу песо или долларов, на наш выбор, мы получим в следующем порту. А сейчас пусть он выкручивается как знает. "В конце концов, крейсером командуете вы! -- начал я злиться. -- Вы и думайте, чем кормить команду". -- "Я уже придумал, -- отвечает он. -- Надо продать..." "Что продать? Наши с вами штаны?" -- "За наши штаны, -- отвечает, -- дадут гроши. А продадим мы пушки". Надо вам сказать, сеньор, что на нашей скрипящей старухе стояли на баке две пушки. Тяжелый крейсер, как-никак! И говорю я фрегат-капитану: "Вам что, голову солнцем напекло? А как мы будем без пушек демонстрировать нашу морскую мощь?" -- "А мы, -- отвечает, -- распустим слух, что у нас на борту секретное оружие. Будто стреляем мы не какими-то там паршивыми снарядами, а прямо стронцием-90".
   Подлец подлецом был этот фрегат-капитан, а башка у него здорово варила. Слышали, что придумал? Стронций-90! Но я еще не сдавался: "А салют наций двадцатью четырьмя выстрелами как будем отдавать?" Он выпучил свои крабьи гляделки и ухмыльнулся нагло: "Салют будем пробками из бутылок производить. Продадим пушки -- так у нас не только на еду, на джин и виски хватит". -- "Да кому вы продадите здесь пушки? Это ведь не бананы и не холодильники". -- "А вы слышали, эль альмиранте, что существует такая вещь -- контрабанда оружием? Я познакомился здесь с отчаянными парнями. Им страсть как хочется пострелять из пушек по-здешнему Резиденсио. Очень насолил им ихний эль президенте". -- "Как и наш насолил нам, -- отвечаю я. -- Что ж, такое святое дело и бог благословит. Да и в самом деле: зачем нам пушки? Не воевать едем, а с визитом. Продавайте!"
   За одну ночь пройдоха Краб обделал дельце. Утром, при подъеме флага, он подошел ко мне и рявкнул: "Бог, Родина, Свобода! Все обтяпано! Провиант закуплен, оставшиеся деньги в моем сейфе. Есть виски "Белая лошадь". Прислать?" -- "Знаю эту марку, -- весело ответил я. -- Пришлите пару бутылочек. И поднимайте якоря. Потопаем дальше!.."
   В следующем порту я тотчас съехал на берег и снова отправился в наше посольство. И тут у амбасадеро был встрепанный вид, как у бойцового петуха после хорошей драки. А на мои слова о деньгах он только руками замахал и забормотал, что не может загарпунить нашу столицу. К телефону никто не подходит, а трубка снята и слышен такой шум и грохот, будто мчатся полицейские машины. -- "Наверное, у нас начались беспорядки", -- промямлил посол. "У нас всегда беспорядки", -- подумал я, вернулся на крейсер, вызвал фрегат-капитана и начал ему втолковывать, что на деньги от посольства надежда плохая, поэтому пусть он достанет деньги из сейфа и кормит команду. А он так выкатил свои поганые глаза, словно его стукнули веслом по затылку: "Какие деньги? В судовом сейфе осталось два песо двенадцать сентаво. Меня обсчитали на снарядах". Тогда я на чистейшем испанском языке сказал ему: "Ты сукин сын, вонючка, подлец и жулик! Я вздерну тебя на ноке за кражу казенных денег!" А он: "На ноке и еще кое-кому можно место найти за подрыв морской мощи. Поэтому заткнитесь и скажите лучше, чем будем кормить команду. Они уже точат свои навахи и поглядывают на ваш салон". -- "Ладно, продавайте водолазные костюмы, -- махнул я рукой. -- Зачем они нам: губки со дна доставать? Можно еще загнать бухту перлиня". А он заупрямился: "Нет, босс, это грошовая сделка".
   Вы обратили внимание, сеньор, что он перестал уже называть меня эль альмиранте, стал звать боссом, как будто у нас не военный крейсер, а лавочка по распродаже дешевых вещей. "Я советую, босс, продать судовое динамо. Есть покупатель -- паршивый француз, директор сахарного завода. Он дает хорошие деньги. А мы и без электричества обойдемся. Будем пораньше вставать и пораньше ложиться". -- "Валяй! Продавай! -- решил я. -- Дьявол с ним, с электричеством! У нас даже в столице далеко не у всех электричество. Живут же люди". -- "Правильно! -- обрадовался Краб. -- А если не будет у нас динамо, зачем нам прожекторы, и электрическая плита в камбузе, и холодильники, и вентиляторы, и пылесосы?.." Я помчался от него по шканцам, но троллейбус несся за мной по пятам: "И радио-рубку надо распродать! Коли связи со столицей нет, радио нужно нам, как негру пудра!"
   Сеньор, вы настоящий маринеро, вы угостили меня джином и шотландским солодовым, чистым, не разбавленным. Не буду и я подливать воду в мой рассказ. Теперь я помчусь на всех парусах... Наша морская мощь, наша "Гроза морей" переползла в следующий порт, но и там в посольстве начался все тот же разговор. Столица не отвечает, телефонистка слышала теперь выстрелы. Все понятно: началась очередная заваруха! У нас их называют революциями. Тридцать генералов, двадцать маршалов и пятнадцать адмиралов вышибают из Голубого дворца нашего Отца и Благодетеля... В этом порту Краб продал оба становых якоря, конечно с цепями и брашпилями, стоп-анкер и даже верпы. А заодно продал спасательные шлюпки, катер, капитанский вельбот, гичку, ялик и оставил только баркас, чтобы съезжать на берег. Офицеры в кают-компании пели и плясали после этой продажи весь день и прихватили даже ночь, до собачьей вахты. После склянок я поднялся на шканцы проверить вахтенных. Ночь была тихая, лунная. Я поглядел на один борт, потом на другой -- и волосы встали у меня дыбом.
   Я не верю, сеньор, в приведения, я только боюсь их. А на левом борту непонятно двигались, размахивали руками белые призраки и вспыхивали зеленые адские огни. Я с ужасом подумал, что это горят огни святого Эльма, а на борт к нам высадилась команда Летучего Голландца. Но, слава мадонне, я увидел толстый зад Краба и, осмелев, крикнул: "Эй, мучачос [парни -- исп.], что вы там делаете?" Фрегат-капитан подбежал ко мне и, как полагается, выкинул руку: "Бог, Родина, Свобода! Мы режем автогеном шлюп-балки, потом будем резать мачту. Я продал их на стальной лом". -- "Превращаете "Грозу морей" в общипанную курицу?" -- начал я подходить к нему, раздумывая, с какой его ударить, с правой или с левой. "А на какие шиши будем кормить команду? -- захорохорился Краб. -- И пора уже платить жалованье сеньорам офицерам. Шлюпок у нас нет, так зачем нам шлюп-балки? Подштанники сушить команде?" А вокруг нас описывал восьмерки старший механик и обнюхивал палубу жуликоватыми глазками, высматривая, где еще что-нибудь плохо лежит. "Утром можно будет начать резать дымовую трубу, -- деловито сказал он. -- Отличное листовое железо! А мы и без трубы можем плавать, хотя и не так красиво, конечно". "Шлюп-балки, мачту, трубу? -- заорал я. -- Вы хотите, чтобы наш крейсер вылетел в трубу? Я выверну вас, подлецов, наизнанку, клянусь морем, так что ноги у вас меж зубьев будут торчать!" -- "Брось, боцман, дурака валять! -- засмеялся Краб. Замечаете, сеньор, он уже и боссом перестал меня звать, и я снова стал только боцманом. -- Не будь дураком, боцман. В трубу уже вылетел не только этот мощный крейсер, но и весь наш военный флот. Парламент ассигновал на флот уйму денег, купить намечено было настоящий крейсер, парочку миноносцев, пяток морских охотников. Где они? Купили покалеченный, со свернутым носом "либерти" и пару шаланд. А денежки разворовали эль президенте и министры. Вот это деловые люди! А ты поднимаешь крик из-за какой-то шлюп-балки! Пойми, завтра у нас с тобой будет хорошенькая бутылочка джина!" Он при этом так раскрыл пасть, что видны стали кишки. Уже предвкушал стаканчик!
   Ничего не скажешь: умно, правильно рассуждал поганый Краб. Но я возмутился: "Ты сравниваешь меня с этими вонючками -- президентами и министрами? Нет, эта компания не по мне!" -- и я так хрястнул его по башке, что он брякнулся, на палубу, как прирезанная корова. Но тотчас вскочил и влепил мне "датский поцелуй". Не знаете, что это такое? Удар головой в переносицу врага. Теперь я полетел на палубу сбитой кеглей. А потом мы сцепились, как два скорпиона. Матросы взвыли от восторга и начали ставить кто на меня, кто на Краба. Мы превратили друг другу физиономии в бифштексы с кровью и только тогда разошлись по каютам.
   К утру шлюп-балки, мачты и труба были срезаны, проданы на берег, и все же "Гроза морей", похожая на корыто, поплелась дальше. Я так приказал. Не показывать друзьям нашу морскую мощь, куда уж там, а просто попытать счастья в следующем посольстве. Механик оказался прав: плавать можно было и без трубы. Но было при этом одно неудобство: к нам кидались все встречные суда -- они думали, что у нас бушует пожар. Ведь нас еле видно было в дыму. А когда узнавали, в чем дело, поднимался такой хохот!.. О, диос, лучше не вспоминать об этом!
   Мы пришли сюда, в этот порт, где мы с вами пьем сейчас скоч-виски. Я тотчас помчался в наше посольство, и там мне сообщили, что в Голубом дворце сидит уже новый эль президенте, не то маршал, не то адмирал, словом, кто-то из "горилл". Несчастная моя родина, когда же ты скачаешь со своей шеи проклятых "горилл" с их бычьими мозгами и ненасытной утробой?! Отца и Благодетеля "гориллы" вышибли-таки из Резиденсио. Он помчался в американское посольство, но его пристрелили на пороге. Он, может быть, и спасся бы, да погубил его тяжелый чемодан с бутылками моего "Бешеного дьявола". Мне, адмиралу в заграничном плавании, новый эль президенте передал такой приказ: "Пусть сам выкручивается как знает и как умеет! На то он и адмирал!"
   Так я и передал команде, когда вернулся из посольства на крейсер: "Выкручивайтесь, обормоты, как знаете!" -- "Выкрутиться можно, -- ответил старший механик. -- Здесь один тип просит продать ему пару машинных вентилей, десяток дымогарных труб и водомерные стекла. Как ты на это смотришь, боцман?" -- "Без трубы мы уже обходимся, -- сказал я, -- стекла -- это мелочь, а что такое вентили?" -- "Совсем пустяковая штука. Отвинчивать?" -- "Отвинчивай! Выкручивайся!" -- бодро приказал я. Судите сами, сеньор, что понимал в машинах я, боцман верхней команды.
   На следующий день я убедился, что мы довыкручивались до ручки. Старший механик, увидев меня на мостике, сказал, почесывая нос: "Вот какое дело. Наша "Гроза морей" превратилась теперь в недвижимое имущество. Без вентилей и дымогарных труб мы плавать не можем". Что тут началось, когда команда узнала, что плавание кончилось и мы встали на мертвый якорь! Все сорвались с последних швартовых.
   Мамита миа, как мы заштормовали, и матросы, и офицеры, а с ними и я, адмирал Карибского моря! Вы знаете, как матрос крутит в воздухе бросательный конец, прежде чем кинуть его на берег? Так закрутило и нас. Мы оккупировали на три дня один из здешних кабаков. Офицеры пропили помпы, брандспойты, спасательные пояса; матросы содрали ванты, штаги, сняли вымбовки, блоки, гаки, расхватали отпорные крюки. Я загнал свой мундир адмирала Карибского моря со всеми галунами, даже на спине и ниже, а заодно и большой рыцарский крест "За спасение Родины" -- вернее, за спасение эль президенте от рыганья и урчанья в желудке. Дошла очередь и до флагов, позывных, свода сигналов и национальных флагов дружественных нам государств. Но когда рыжий, как морковь, кочегар начал запихивать за пазуху гафельный флаг нашей республики, я не вытерпел и врезал ему хук левой. Он, морской бродяга, легко менял один флаг на другой, а для меня это было знамя моей родины. Я думал, что вышиб рыжему черту мозги, а он только качнулся и ответил прямым в подбородок. И не успел я сплюнуть за борт выбитый зуб, как гордый флаг моей родины потащили на берег. Кабатчица сшила из него юбку. Как стервятники обдирают павших мулов и лошадей, оставляя лишь кости, так и эти акулы ободрали "Грозу морей", оставив только скелет. Наконец, когда были утащены и пропиты даже крышки иллюминаторов, даже каютные двери и решетки люков, баркас отвалил в последний раз от нашего борта. Без меня! Пьяная банда горланила "Кукарачу", а Краб захохотал и крикнул мне: "Бог, Родина, Свобода! Это мы оставляем тебе, боцман! Пользуйся!"
   Теперь на борту "Грозы морей" остались только крысы и я. Я долго стоял на мостике и вспоминал немногие дни, которые вознесли меня от боцмана до великого адмирала. Мне было и горько, и обидно, и стыдно, и хотелось врезать кому-то хук с правой и с левой. Тибурсио Корахо, лихой боцман, опозорил свое честное имя! Потом я свистнул лодочнику и съехал на берег. Расплачиваясь в порту с лодочником, выуживая из карманов последние сентаво, я нащупал там письмо Отца и Благодетеля к его другу и великому союзнику президенту янки, то самое, в котором говорилось о духовных узах. Я человек аккуратный и поэтому опустил письмо в почтовый ящик -- правда, без марки: у меня не осталось ни гроша. Но я думаю, что оно дошло до Белого дома.
   Вот и все, сеньор. А теперь встаньте и посмотрите вон туда, левее собора. Видите? Красавец, клянусь морем! Действительно "Гроза морей". Вашей стране не нужен крепкий корабельный корпус? Что? Ржавая консервная банка? Да-а... Но если его покрасить, он может еще плавать -- правда, лучше недалеко от берега. Говорят, японцы покупают металлический лом. Не слышали? Пошлю телеграмму ихнему императору. Отдам за любую сумму.
   Вы, конечно, спросите: а для чего я хочу продать останки "Грозы морей"? Чтобы пропить их? Ошибаетесь! Я не вернусь на родину с клеймом вора. Я не министр и не президент, чтобы на меня показывали пальцем и кричали: "Вор, укравший и промотавший по кабакам наше судно!" Как ни крути, сеньор, а я виноват перед родиной! Надо свою вину загладить. Я найду покупателя на эти тысячи тонн стали. Найду, пор диос! А деньги пошлю нашим барбудос, нашим рохо -- тем, что сидят на Сьерре. Я уже посылаю им половину моего боцманского жалованья. А зарабатываю я сейчас хорошо. Я теперь плаваю на "аварийщиках". Там дело простое: подставь встречному судну свой левый борт -- и дело в шляпе! Ржавый ковчег идет на дно, пароходная компания получает солидный страховой куш, а нас, команду, за ловкость и рыбье молчание щедро награждают. Что? Можно и самому нырнуть на дно? Не спорю, можно. Но Тибурсио Корахо должен вернуться на родину чистеньким. И я вернусь, клянусь морем! Вернусь вместе с молодцами рохо, когда они спустятся с Сьерры в наши деревни и города!
   
   1964 г.

--------------------------------------------------------------------------------

   Источник текста: Зуев-Ордынец М.Е. Бунт на борту. Рассказы разных лет / Ил.: Г. А. и Н.В. Бурмагины. -- Пермь: Кн. изд-во, 1968. -- 197 с.; ил.; 21 см. С. 181--196.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru