Гончаров Иван Александрович
Стихотворения

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Отрывок из письма к другу
    Тоска и радость
    Романс
    Утраченный покой

   И. А. Гончаров. Полное собрание сочинений и писем в двадцати томах
   Том первый. Обыкновенная история. Стихотворения. Повести и очерки. Публицистика (1832-1848)
   Спб, "НАУКА", 1997
   

СТИХОТВОРЕНИЯ

ОТРЫВОК

Из письма к Другу

             Не утешай меня, мой друг!
             Не унимай моей печали!
             Ты сам изведал свой недуг
             В тот час, когда ее венчали.
             Ты знаешь, горько и смешно
             Тогда бывает утешенье,
             Когда сердечное волненье
             Спокоит время лишь одно.
             И так, порою если встретишь
             Страдальца с пасмурным челом,
             Молчи, мой друг: ты не излечишь
             Той грусти тяжкий перелом.
             Молчи, молчи! Ни взор участья,
             Ни гармонический твой стих
             Не истребят в несчастном их,
             Следов душевного ненастья.
             Попробуй в страшный бури час
             Борьбу стихий унять словами
             И заглушить громовый глас
             Своими робкими устами;
             Скажи волнам недвижно лечь,
             Когда их буйный ветер роет;
             Когда пучина дико воет,
             Вели водам смиренно течь.
             Безумно будет то веленье!
             Так и душевного волненья
             Не укротишь порывов вдруг!
             Нет, ты не прав, мой милый друг,
             Сказав, души в изнеможенье,
             Что всё на свете суета!
             Есть чувств возвышенных чета:
             Они бессмертья нам порукой,
             И жизнь без них была бы мукой,
             И ты бы сам был демон злой,
             Когда бы в их союз не верил,
             Когда бы дружбе лицемерил,
             Считал любовь за сон пустой;
             Когда б лишь с чувственным желаньем
             Взирал на юных дев красы
             И друга, в скорбные часы,
             Лобзал Иудиным лобзаньем!
   

ТОСКА И РАДОСТЬ

             Отколь порой тоска и горе
             Внезапной тучей налетят
             И -- сердце с жизнию поссоря,
             В нем рой желаний умертвят?
             Зачем вдруг сумрачным ненастьем
             Падет на душу тяжкий сон?
             Каким неведомым несчастьем
             Ее смутит внезапно он?
             . . . . . . . . . . . .
             Кто отгадает, отчего
             Проступит хладными слезами
             Вдруг побледневшее чело?
             И что тогда творится с нами!
             Природы спящей тишина
             В тот миг нам кажется страшна;
             Глядим на небо -- там луна
             Безмолвно плавает, сияя,
             И мнится -- в ней погребена
             От века тайна роковая;
             В эфире звезды, притаясь,
             Дрожат в изменчивом сиянье
             И -- будто дружно согласясь,
             Хранят коварное молчанье.
             . . . . . . . . . . . .
             Сама земля, ее движенье
             Наводят грустное сомненье,
             Куда, зачем с толпой миров
             Она так пристально несется,
             И много ли еще веков
             С ее громадой обернется?
             И где пути ее конец,
             И как свершит свое теченье,
             И нас, людей, там ждет венец
             Блаженной доли иль мученье?
             Зато случается порой
             Иной в нас демон поселится:
             То радость пламенной струей
             Без зова в душу протеснится;
             И затрепещет сладко грудь.
             Помянем легкими мечтами
             Прошедшего забытый путь;
             Вдали ж, пред светлыми очами,
             Мелькнет надежд блестящий рой.
             И очарует нас собой
             Ряд чудных, сладостных видений;
             А в настоящем окружит
             Толпа веселых сновидений;
             И как всё ярко заблестит!
             И как тогда весь мир прекрасен,
             Как жизни путь и тих, и ясен!
             . . . . . . . . . . . .
   

РОМАНС

             Весны пора прекрасная минула,
             Исчез навек волшебный миг любви:
             Она в груди могильным сном уснула
             И пламенем не пробежит в крови.
             На алтаре ее осиротелом
             Давно другой кумир воздвигнул я.
             Молюсь ему -- но, с сердцем охладелым,
             Не скрасит он путь грустный бытия.
             Тщеславия бездушными мечтами
             Не заменить мне радости былой!
             Так осень пожелтевшими листами
             Не заменит цветов весны златой.
             Как с юных уст улыбка вдруг спорхнула
             И заклеймил их смерти страшный след,
             Так и пора прекрасная минула,
             Так и возврата ей, увы! уж нет.
   

УТРАЧЕННЫЙ ПОКОЙ

             Я в мир вошел и оглянулся --
             Роскошно всё цвело кругом;
             Я горделиво улыбнулся;
             Я в мире лучшим был звеном;
             Мне дан был ум, благая воля,
             Душа могучая дана,
             И вся завиднейшая доля
             Из наслаждений соткана.
             Мне всё: и небо голубое,
             И звезд прекрасных светлый рой,
             На небе солнце золотое
             С его подругою -- луной!
             Мне всё: и светлых вод равнины,
             И яркой зелени леса,
             Земли роскошные долины,
             И гор угрюмая краса!
             Мне всё, что дышит здесь со мною,
             Что здесь со мной сотворено,
             И всей Природе суждено
             Мне быть послушною рабою.
             И дар еще мне дан заветный;
             . . . . . . . . . . . .
             Тот дар мне рай напоминал,
             Как им, счастливец, я играл,
             Когда в Природе безответной
             Душе созвучья не слыхал.
             Так! Я весь в чувствах утопал;
             Так! Их гармония живая
             Дарила мне златые сны.
             Я, ими сладко засыпая,
             Так прбспал дни моей весны.
             Те сны мне больше не приснятся;
             Теперь мне ими не заснуть;
             Те чувства вновь не возвратятся;
             Мне в неге их не потонуть.
   
             Но кто ж рукою дерзновенной
             Кумир блаженства сокрушил?
             Кто пламень чувства задушил
             В груди, к прекрасному рожденной?
             . . . . . . . . . . . .
             Ужели время прочитало
             Неотразимый приговор?
             Ужель смерть дни пересчитала?
             Ужель померкнет ясный взор?
             Но ты, в поре надежд и силы,
             Ты можешь горе позабыть,
             И много, много до могилы
             Прекрасных опытов прожить,
             Объятья снова отворятся,
             И снова в них падут друзья,
             Мечты сильнее разгорятся,
             Живее вспыхнет жизнь твоя;
             Опять, быть может, образ милой
             И прелесть брачного венца
             Пробудят огнь в душе остылой,
             Отгонят думы от лица.
             К чему же грусть? к чему стенанья?
             Беги печали и тоски.
             Ужель до гробовой доски
             Твои товарищи -- страданья?
   
             Так! Я страданьям обречен;
             Я в бездну муки погружен.
             Злодея казнь не так страшна,
             Темницы тьма не так душна,
             Как то, что грозною судьбой
             Дано изведать мне собой!
   

ПРИМЕЧАНИЯ

   Ни в одном из автобиографических свидетельств Гончаров не счел возможным упомянуть о своих ранних поэтических опытах. Более того, в письме к вел. князю Константину Константиновичу от января 1884 г. утверждал, что за стихи "никогда не брался". Между тем установлено, что на страницах рукописного журнала "Подснежник" за 1835 г. Гончаров впервые выступил именно в качестве поэта. Авторство его не вызывает сомнения: среди сотрудников "Подснежника" вряд ли кто-нибудь другой мог подписываться инициалом "Г", а именно так -- "Г......" (т. е. "Гончаровъ") под первым и "Г" под тремя остальными, подписаны публикуемые ниже стихотворения, что и послужило для А. П. Рыбасова главным аргументом при их атрибуции. {См.: Гончаров И. А. Неизданные стихи // Звезда. 1938. No 5. С. 243-- 245.} Кроме того, стихотворения "Тоска и радость" (с рядом изменений) и "Романс" использованы в "Обыкновенной истории" как образцы поэтического творчества Александра Адуева.
   Стихи Гончарова служат важнейшим свидетельством его литературных пристрастий на самом раннем этапе творчества, характеризуя степень зависимости начинающего писателя от господствовавших в то время эстетических норм. Откровенно подражательные, они следуют тематическим, образным, фразеологическим шаблонам массовой романтической поэзии 1820--1830-х гг. (а декламационностью и некоторой архаичностью лексических и синтаксических форм близки и более ранним, преромантическим, образцам). В целом стихотворения Гончарова нереминисцентны, не ориентированы на конкретные тексты конкретных авторов (исключая стихотворение "Утраченный покой" -- см. об этом ниже, с. 630) и в этом смысле близки ранним опытам Некрасова. {О сб. "Мечты и звуки" (1840) см.: Некрасов. 1981. T. I. С. 644--663 (коммент. В. Э. Вацуро).} Едва ли оправдано сложившееся в литературе мнение о подражании Гончарова В. Г. Бенедиктову. {См.: Бродская. С. 141--144; Цейтлин. С. 34; Setchkarev. Р. 16.} Первый сборник Бенедиктова вышел в свет в 1835 г. (ценз. разр. -- 4 июля 1835 г.), ему предшествовала единственная публикация в 1832 г. (стихотворение "К сослуживцу"). {См.: Бенедиктов В. Г. Стихотворения. Л., 1983. С. 715 (Б-ка поэта; Большая сер.) (коммент. Б. В. Мельгунова).} За пределами кружка В. И. Карлгофа Бенедиктов как поэт в это время практически не был известен. В "Подснежнике" за 1835 г. стихи Бенедиктова отсутствуют, появляясь на страницах майковского журнала лишь в следующем, 1836 г. Вряд ли воздействие поэзии Бенедиктова на Гончарова могло сказаться уже в 1835 г. {Явными эпигонами Бенедиктова были юные поэты майковского кружка -- В. Ап. Солоницын и, в еще большей степени, Я. А. Щеткин (о них см. выше, с. 615--620), однако и в их стихах подражательные элементы появляются далеко не сразу -- см. стихотворения "Просьба моря" и "Весеннее чувство" Солоницына в "Подснежнике" за 1838 г. и "Лунных ночах" (1839); "Развалины", "К древнему мечу", "Душа", "Орел" Щеткина в "Лунных ночах" (1839). В качестве иллюстрации откровенного подражательства можно привести заключительные строки стихотворения "Душа" Щеткина: "Полон света, полон славы, / Блеща дивной красотой, / Купол неба величавый / Опрокинут над землей".} Факт влияния не подтверждается и на стилистическом уровне. Яркие метафоры, резкие парадоксы Бенедиктова, как и разнообразные динамичные метроритмические модели его стихов, не имеют аналогий у Гончарова; близка, и то лишь отчасти, общеромантическая лексика.
   Столь же неосновательно и высказывавшееся в литературе мнение о зависимости ранних стихотворных опытов Гончарова от поэзии Лермонтова. {См.: Пиксанов. Белинский в борьбе за Гончарова. С. 60; Демиховская. С. 66; Udolph L. Goncarovs Anfänge // Leben, Werk und Wirkung. S. 159; подробнее см. ниже, с. 627.} Подобное утверждение вступает в противоречие с фактами. В продолжение первого курса учившийся вместе с Лермонтовым на словесном отделении Московского университета Гончаров, по собственному признанию (см. воспоминания "В университете"), не только не знал его как поэта, но и не был с ним знаком. Лишь немногие близкие друзья Лермонтова, как известно, имели представление о его юношеской лирике и поэмах. Первое серьезное выступление Лермонтова в печати -- поэма "Хаджи Абрек" -- относится к 1835 г. (БдЧ. 1835. Т. 11). Мнение о подражании Гончарова Бенедиктову и Лермонтову утвердилось в научной литературе вследствие ошибочной датировки его ранних стихотворений не 1835-м, а 1835--1836 гг. (см. выше, с. 613).
   Более естественно, учитывая многочисленные свидетельства романиста о его юношеском "поклонении" Пушкину, искать в публикуемых стихотворениях отголоски этого увлечения. Именно у Пушкина начинающий автор заимствует отдельные образы, рифмы, пытаясь повторить движение пушкинской лирической эмоции (подробнее см. ниже, с. 628--630). {Ср.: "В стихах Гончарова нетрудно заметить и подражание пушкинской интонации. Несмотря на внешнюю их "гремучесть", стихи не лишены искренности" (Рыбасов. С. 35).} Однако пушкинские "вкрапления" не являются определяющими для стилистики стихотворений в целом.
   Стихи Гончарова принадлежат "бытовой" элегической традиции (как и большая часть стихотворений в майковских журналах). На типовых элегических мотивах быстротечности времени, бренности земных благ, утраты иллюзий, одиночества построены помещенные в "Подснежнике" за 1835 г. анонимные "Элегия", "Позднее раскаяние"; "Разочарование" Евг. П. Майковой; "Разочарование" Ап. Майкова и ряд других стихотворений. На этом общем фоне индивидуальной особенностью стихов Гончарова следует признать то, что было отмечено еще первым их публикатором А. П. Рыбасовым: в них "не абсолютизируется разочарование, конфликт между человеком и жизнью". {Звезда. 1938. No 5. С. 246. См. также: Рыбасов. С. 35. Это мнение разделял и Н. И. Пруцков, писавший о стихотворении "Тоска и радость": "Выраженные в нем разочарование, тоска и сомнения не ведут к безысходному конфликту с миром, не возводятся в абсолютный принцип восприятия действительности, а сменяются оптимистическим прославлением красоты жизни, земных радостей" (Пруцков Н. И. Мастерство Гончарова-романиста. М., 1962. С. 5).} Как очевидный дилетантизм стихотворений (языковые несообразности, строфическая аморфность, монотонность ритма, бедные рифмы), так, главным образом, вторичность, тривиальность тематики, а следовательно, недостаток личностного начала, глубины субъективного переживания (см.: Setchkarev. Р. 16), стали причиной их пародийной обработки в "Обыкновенной истории". {Подробный анализ характера пародирования см.: Цейтлин. С. 35--37.} Известно, что свои ранние романтические сочинения пародировали Панаев, Некрасов, сходно с Гончаровым -- Тургенев в "Дворянском гнезде", приписавший собственное юношеское стихотворение ("К A. H. X.") поэту-дилетанту Паншину. {См.: Тургенев. Сочинения. T. I. С. 314, 536; T. VI. С. 17, 418. Сопоставление автоцитат у Гончарова и Тургенева было проделано в докладе Ж. Зельдхейи-Деак на международной конференции в Ульяновске, посвященной 180-летию со дня рождения И. А. Гончарова (1992).} Гончаров начинает пародировать элегические клише уже в "Счастливой ошибке" (ироническая реминисценция стихотворения Ленского в строках: "Где ты, золотое время? воротишься ли опять? скоро ли?.." -- см. ниже, с. 652, примеч. к с. 65).
   

ОТРЫВОК
ИЗ ПИСЬМА К ДРУГУ

   Автограф неизвестен.
   Впервые опубликовано А. П. Рыбасовым: Звезда. 1938. No 5. С. 243 (с ошибкой в ст. 22: "бурный" вместо "буйный").
   В собрание сочинений включается впервые.
   Печатается по тексту: Подснежник. 1835. No 2. Л. 51 об.--52.
   Датируется 1835 г. в соответствии с датировкой "Подснежника" (о структуре журнала "Подснежник" и датировке его отдельных выпусков см. выше, с. 613--615).
   
   Типичны как "эпистолярный", так и "отрывочный" характер стихотворения. В соответствии с канонами романтической эстетики и то и другое должно было передавать непосредственность выраженного чувства. Отрывочность, незавершенность произведений рано начали восприниматься как поэтический шаблон и неоднократно пародировались. Пародии такого рода сохраняли актуальность до начала 1840-х гг. (см.: Русская стихотворная пародия (XVIII--начало XX в.). Л., 1960. С. 372-- 375 (Б-ка поэта; Большая сер.)).
   Ст. 2--4. Не унимай моей печали! ~ венчали. -- Рифма, возможно, подсказана пушкинской (ср.: "К Батюшкову" (1814): "Мирские забывай печали, / Играй: тебя младой Назон, / Эрот и грации венчали, / А лиру строил Аполлон"; "К Овидию" (1821): "Изгнанного певца не усладят печали. / Напрасно грации стихи твои венчали..."; "Адели" (1822): "Играй, Адель, / Не знай печали. / Хариты, Лель / Тебя венчали").
   Ст. 17--27. Попробуй в страшный бури час ~ Не укротишь порывов вдруг!-- Полагая, что в этом стихотворении "особенно чувствуется влияние М. Ю. Лермонтова", и усматривая его в "поэтическом параллелизме стихийности бури и душевных волнений", О. А. Демиховская цитирует набросок юношеской поэмы Лермонтова "Исповедь" (1830--1831):
   
   Когда над бездною морской
   Свирепой бури слышен вой
   И гром гремит по небесам,
   Вели не трогаться волнам
   И сердцу бурному вели
   Не слушать голоса любви!...
   (Демиховская. С. 66).
   
   Однако лермонтовский набросок был опубликован впервые в 1887 г. в "Русской старине" (No 10. С. 112--119), в списках 1830-х гг. неизвестен (см.: Лермонтовская энциклопедия. М., 1986. С. 202; Описание рукописей и изобразительных материалов Пушкинского Дома: М. Ю. Лермонтов. М.; Л., 1953. Вып. 2. С. 20); факт знакомства с ним Гончарова практически исключен. Восходящий к Байрону параллелизм "бури в сердце" и бури в природе является одной из общих романтических формул и присутствует -- до Лермонтова -- в поэмах Пушкина 1820-х гг. (подробнее см.: Жирмунский В. М. Байрон и Пушкин. Л., 1978. С. 152--153).
   Ст. 32--33. Они бессмертья нам порукой мукой... -- Парная рифма повторяет пушкинскую ("Евгений Онегин", глава четвертая, строфа XIV): "Поверьте (совесть в том порукой), / Супружество нам будет мукой". Соответствует "онегинскому" и стихотворный размер -- четырехстопный ямб.
   Ст. 34--36. И ты бы сам был демон злой за сон пустой... -- Возможная реминисценция пушкинского "Демона" (1823).
   

ТОСКА И РАДОСТЬ

   Автограф неизвестен.
   Впервые опубликовано А. П. Рыбасовым: Звезда. 1938. No 5. С. 243. В собрание сочинений включается впервые.
   Печатается по тексту: Подснежник. 1835. No 3. Л. 99--100.
   Датируется 1835 г. в соответствии с датировкой "Подснежника".
   
   Гончаров включил это стихотворение в "Обыкновенную историю" (часть первая, гл. II) с несколько измененной пунктуацией, без строк отточий, со следующими изменениями и сокращениями:
   Ст. 4 В нем рой желаний заменят?
   Ст. 14 Небес далеких тишина
   Ст. 15 В тот миг ужасна и страшна...
   Ст. 16 Гляжу на небо: там луна
   После ст. 23 Так в мире всё грозит бедой,
   Всё зло нам дико предвещает,
   Беспечно будто бы качает
   Нас в нем обманчивый покой;
   И грусти той названья нет...
   Она пройдет, умчит и след,
   Как перелетный ветр степей
   С песков сдувает след зверей.
   Ст. 37 Тогда восторг живой струей
   Ст. 38 Насильно в душу протеснится
   Ст. 40--42 опущены
   В издании романа 1868 г. опущенные стихи были восстановлены.
   В изображении внезапной смены эмоционального состояния от тоски к радости Гончаров мог следовать Пушкину. Ср., например, стихотворение "К ней" (1817):
   
   Но вдруг, как молнии стрела,
   Зажглась в увядшем сердце младость,
   Душа проснулась, ожила,
   Узнала вновь любви надежду, скорбь и радость.
   Всё снова расцвело! Я жизнью трепетал...
   

РОМАНС

   Автограф неизвестен.
   Впервые опубликовано А. П. Рыбасовым: Звезда. 1938. No 5. С. 244.
   В собрание сочинений включается впервые.
   Печатается по тексту: Подснежник. 1835. No 4. Л. 105.
   Датируется 1835 г. в соответствии с датировкой "Подснежника".
   
   Стихотворение представляет собой типичный образец "унылой" элегии (в ее "романсной", видоизмененной, жанровой форме, широко распространенной в поэзии 1820--1830-х гг.). Первые семь строк (без изменений) включены в "Обыкновенную историю" (часть вторая, гл. II) в качестве иллюстрации элегического творчества Александра Адуева.
   

УТРАЧЕННЫЙ ПОКОЙ

   Автограф неизвестен.
   Впервые опубликовано А. П. Рыбасовым: Звезда. 1938. No 5. С. 244--245.
   В собрание сочинений включается впервые.
   Печатается по тексту: Подснежник. 1835. No 4. Л. 157 об.--158.
   Датируется 1835 г. в соответствии с датировкой "Подснежника".
   
   Стихотворение является подражанием популярному у русских романтиков стихотворению "Резиньяция" (1784) Шиллера (которому тематически близки отдельные мотивы не менее популярного стихотворения "Идеалы", 1795).
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru