-- Идем, а место незнамо. Поглядите-ка на машинку, чего она покажет.
Павел Александрович вынимает карту, кладет на нее компас и погружается в задумчивость.
Шли на север, значит, надо брать на юг.
-- Ну, когда уж компас смотрите,-- значит, дело дрянь. Никогда по компасу никуда не придешь... -- сказал Караулов.
-- Мы идем на север,-- сказал Павел Александрович,-- а нужно на юг. Значит, поворачивай назад. Черт бы подрал -- заблудились.
-- Я так и знал. Благодарю вас -- идти назад. Что же, Герасим, делать? Идти назад мало удовольствия -- столько прошли! Может быть, какая-нибудь деревня покажется.
-- Кто знает,-- сказал Герасим,-- в этом краю я не бывал. От Святого Ключа-то надо было влево брать. Это глухари нас завели, гонялись за ими -- вот и спутались. Похоже, что заплутали. Ночь будет темна, не дойти. Надо к большаку брать, может, на сторожку набредем.
Павел Александрович, сидя на корточках, продолжал смотреть на карту и компас.
-- Брось ты этот компас,-- сказал Василий Сергеевич. -- Вы в нем ни черта не понимаете.
-- Довольно глупостей,-- сказал Сучков,-- надо идти назад.
-- Чего "назад"?-- спросил Герасим. -- Видать, что заплутали. У большака теплее ночью-то.
Впереди стоял ровной стеной сосновый лес. По краю шла канава, и у межевой ямы стоял столб, на котором на белом фоне был напечатан жирно-черный орел.
-- Казенник,-- сказал Караулов.
-- Надо полагать, сторожка лесника есть.
-- Поди-ка найди,-- сомневался Герасим. -- Это берендеевы леса! Постой, дровец соберу, хворосту, костер зажжем ночью. Погреемся, с ним веселей. Чайку попьем, надо до темени воды принести.
-- Ну, я на это не согласен,-- сказал Василий Сергеевич,-- мне эти штучки надоели, я не желаю. Ночевать в лесу -- благодарю вас: У меня папирос нет. Нет уж, как хотите, пойдем краем леса, может, жилье найдем.
Глухой сосновый темный бор перемешивался с большими елями. Мрачен и глух был лес в осеннем сумраке.
Мы долго шли. За поворотом в гору шла мрачная порубь, на седой горе печально торчали срубленные пни, слева стоял сарай с гнилой крышей. Ни дороги, ни тропки не было.
-- Сарай,-- сказал Герасим,-- все-таки жилище.
Стены сарая были заплетены плетнем, около росла крапива и лопух. Рыжая солома сгнила на крыше. Внутри сарая, сбоку, лежало старое сено.
-- Куда идти?-- сказал Герасим. -- Чего лучше здесь! Дождик пойдет -- спрятаться можно.
Кругом было мрачно. Сбоку шел бесконечный лес, заворачивая за пригорок. Брошенные старые лапти валялись у сарая. Лапти и разбитая крынка дополняли печаль вечера.
Надо было оставаться. Василий Сергеевич приуныл. Сучков посмотрел на часы -- шесть часов. Кругом уже потемнела окрестность, и в лесу тоскливо и жутко захохотал филин.
-- Вот,-- сказал Василий Сергеевич,-- начинается... филин орет.
Поодаль от сарая зажгли костер, присели около. Герасим ушел искать воду.
-- Терпеть не могу этих штук. Того и жди -- какая-нибудь чертовщина выйдет...
Герасим долго не возвращался, и в тишине ночи вдали раздался выстрел.
-- Это Герасим,-- сказал я,-- надо выстрелить, может, заплутал.
И я выстрелил из ружья. Послышались шаги Герасима -- он бежал.
-- Нет воды,-- сказал Герасим. -- Вон там, с краю, какие-то трое молодцов увидали меня, остановились. Один свистнул, и они побежали в лес. Думаю: "Постой!", я выстрелил, да и сюда, к вам.
-- Чего ж ты струсил?-- спросил Караулов.
-- Чего? В такую пору!.. У них, видать, топоры. Кто его знает, может, это Гришка.
-- Какой Гришка?-- спросил Василий Сергеевич.
-- Гришка острожный, он тут по лесу шляется. Пымать не могут.
-- Вот, благодарю вас... -- сказал Василий Сергеевич. -- Вот поспите теперь.
Стемнело. Костер смутно освещал сарай.
-- Надо потушить костер,-- сказал Василий Сергеевич,-- а то ему нас видно, а нам его нет. Он перестреляет нас, как куропаток.
И Василий Сергеевич шестом стал разбрасывать костер и тушить сапогами головешки.
Стало совсем темно. Мы пошли в сарай и прилегли на сено.
Тихо было в ночи. В лесу покрикивали совы. Долго тянулась ночь.
Герасим заснул.
Вдруг Василий Сергеевич мне говорит: "Слышите?.." И стал будить Герасима.
Неподалеку в лесу раздался резкий свист. Потом другой, третий.
Герасим встал и сказал:
-- Идем из сарая.
Поднявшись, мы все вышли наружу. Тьма -- зги не видать. Спотыкаясь о пни, мы пошли в гору и, отойдя от сарая, сели на землю. Вдали были слышны шаги. Кто-то подходил к сараю.
Собака моя, Польтрон, заворчала и бросилась с лаем вперед.
-- Стреляй... -- сказал Герасим.
Мы все выстрелили почти залпом.
-- Ишь, стерва!-- закричали у сарая.
И мы слышали, как несколько человек побежали от сарая.
Вдали послышался свист.
-- Идем,-- шепотом сказал Герасим.
Мы тихо шли в ночи. Долго и медленно поднимались в гору.
-- Стойте,-- сказал Герасим,-- нет ли кручи. Я пойду вперед.
Ветви елей стегали нам лицо.
-- Шабаш,-- сказал, вернувшись, Герасим,-- ложись.
Мы легли в траву и вскоре, усталые, все заснули.
* * *
Я открыл глаза. Было раннее утро. За небольшими елками, опускавшимися по пригорку вниз, были видны бесконечные леса. Блестела речка среди бурых кустов ольхи. Обрадованные, мы спустились к воде. Весело побежала собака по берегу, заросшему чередой.
-- Смотряй -- утки, ишь, Польтрон пошел.
Вскоре наши ягдташи наполнились убитой птицей. Разложив костер, мы сварили чай в котелке и изжарили уток.
-- Ночью,-- говорил Василий Сергеевич,-- всегда черт-те что, а вот днем -- не страшно. Но только где мы -- неизвестно.
Речка вливалась в большое болото. Около, сбоку, шла дорога. Вдали мы увидали телегу. В ней сидел парень. Поравнявшись с нами, он остановился.
-- Охотники! Ишь уток настреляли.
-- Скажи, любезный,-- спрашиваем,-- мы заблудились, ночевали в лесу, какое место, не знаем.
-- Старая Сеча,-- говорит парень. -- А вы чьи?
-- Из Букова,-- говорит Герасим.
-- Эк вы откуда. Ведь это верст тридцать отселева.
-- А ты не подвезешь нас?-- спросил Василий Сергеевич. -- Махорки достану покурить.
Мы все сели в телегу, лошаденка едва плелась.
-- А к нам ночью Гришка приходил,-- сказали мы возчику.
-- Ишь, он тут, значит, похаживает, разбойник... Пымать его не могут. Зимой-то он по закутам, по деревням прячется, в трактире Фураева всю зиму служил,-- не признали, с урядником водку пил. Гришка ежели свистнет -- на неделю оглохнешь. Здоров -- чисто лошадь.
-- Что ж он -- убийца?-- спросил Караулов.
-- Не... какой убивца, лесом торгует.
-- Что за ерунда!-- удивились мы. -- Как -- лесом торгует?
-- Ловко торгует. Он завсегда с топором, и с ним подрушные, тоже разбойники, все с топорами. Выберет в лесу эту самую двенашину, срубит и с подрушными ее ночью выволочет из лесу в чисто место. Ну, значит, и продает. А на нее всегда нужда есть в деревне, тому-другому нужно: дом, сарай поправлять. Ну и берут, дешево и ладно...
-- Так это не разбойник, а вор,-- сказал Караулов.
-- Э-э... что ты, разбойник. Ежели за ним казенный объездчик погонится, так ежели Гришка свистнет, тот с лошади -- чубрик и бегом от его -- голову бы не отрубил. Боятся... Но это что: как веревочке ни виться -- кончику быть. Гришке острога не миновать. Беспременно пымают, не уйдет...