С.-ПЕТЕРБУРГЪ Типографія д-ра М. А. Хана, Поварской пер., д. No 2 1879
На пожарѣ.
Въ одномъ изъ отдаленныхъ кварталовъ Петербурга горитъ деревянный домъ. На пуступорожее мѣсто, находящееся близь пожара, выносятъ мебель, разный домашній скарбъ, выводятъ коровъ, лошадей. Тутъ-же столпился народъ и смотритъ. Народъ самый разношерстный: не то мѣщанинъ, не то купецъ въ халатѣ, опоясанномъ желтымъ фуляромъ, и въ опоркахъ на босу ногу, кучеръ въ поддевкѣ, мастеровой въ передникѣ и съ ремешкомъ на головѣ, плотникъ-костромичъ съ топоромъ за поясомъ, молодой человѣкъ въ соломенной шляпѣ и съ дѣвушкой подъ руку, горничная въ платочкѣ, солдатъ, баба въ сарафанѣ. Вдали виднѣются пожарные, бочки съ водой, мелькаетъ кепи полицейскаго офицера. Въ народѣ идутъ толки, разговоры.
-- Отчего загорѣлось? не слыхать? спрашиваетъ кучера соломенная шляпа.
-- Отъ огня.
-- Дуракъ! невѣжа! Ты будь учтивѣе, коли тебя спрашиваютъ. Отъ огня!
-- А то отъ чего-же? Отъ воды загорѣться не можетъ.
-- Самоваръ, надо полагать, ставили, либо трубку курили на сѣновалѣ, вмѣшивается въ разговоръ купецъ въ халатѣ.-- Теперича кучеръ, нѣшто онъ что чувствуетъ? Нашелъ на землѣ карту, сейчасъ это свернулъ изъ нея папироску и на сѣновалъ... Иной хмѣльной. Много эти кучера домовъ жгутъ и несчастіевъ творятъ!
-- Кучера хмѣльные жгутъ, а вотъ купцы такъ трезвые, откликается кучеръ.-- Застраховалъ ловко лавочку, вывезъ товаръ, подлилъ керосину да и жгетъ.
-- Ты, любезный, говорить говори, да не заговаривайся!
-- И ты языкъ то прикуси! Думаешь, что брюхо-то отростилъ, такъ и правъ? Видали мы виды-то!
-- Бываетъ иногда тоже принципъ самовозгаранія, говоритъ молодой человѣкъ въ соломенной шляпѣ.-- Недавно вотъ писали въ газетахъ, что мыши начали коробку спичекъ глодать и какъ до фосфорныхъ головокъ зубами дотронулись, сейчасъ и вспыхнуло. Вы у Тиндаля помните? обращается онъ къ купцу.
-- Нѣтъ, не помнимъ такого.
-- Физику его помните?
-- Нѣтъ-съ и физику его не помнимъ. Конечно, покажись онъ теперича, то можетъ по физикѣ-то евоной и признаемъ. Много вѣдь всякаго народа видѣли. Онъ купецъ, что-ли?
-- Нѣтъ, профессоръ и извѣстный изслѣдователь.
-- Избави Богъ, сударь, съ слѣдователями-то быть знакому. Мы беззаконіевъ на своемъ вѣку не дѣлали.
-- Смотри, смотри, какимъ столбомъ пламя-то выкинуло! восклицаетъ мастеровой.-- И на концѣ какъ-бы стрѣла!..
-- Икона надо полагать, горитъ, поясняетъ купецъ.-- Икона какъ загорится, сейчасъ огненный столбъ къ небу вопіетъ. Великій грѣхъ человѣку, коли ежели онъ свою икону съ пожара не вытащитъ.
-- А что? спрашиваетъ баба въ сарафанѣ.
-- На годъ въ анафемы проклятыя угодитъ. И ужъ тогда молись не молись, а молитва твоя не дѣйствительна будетъ.
-- Ахъ, Господи! Мать Пресвятая Богородица! Ну, а ежели молебны служить?
-- Чужая молитва помогаетъ, это точно.
-- У насъ племянникъ нашъ въ нашемъ мѣстѣ три года въ анафемахъ-то жилъ, разсказываетъ мастеровой.-- Вдругъ исчезъ. Ну, такъ и думали, что утонулъ, либо убили. Пришолъ потомъ худой, блѣдный. Спрашиваемъ: гдѣ былъ? Я, говоритъ, подъ скрытіемъ въ анафемахъ находился. Разсказывалъ про житье свое. Харчи, говоритъ, очень плохіе, бань нѣтъ, а работа такая, чтобъ воду на гору таскать и ни воскресенья, ни праздника не полагается. Водки въ волю, но водка сухая такая и пить ее невозможно.
-- Мели Емеля, твоя недѣля! машетъ рукой купецъ.
-- Не вѣришь? Поди справься у племянника. Онъ теперь у Берда на заводѣ въ кузнецахъ. Удивительно, какіе вы купцы невѣроятные! Ничему не вѣрите.
-- Вотъ еще пожарные пріѣхали. Ну, теперь шабашъ! Зальютъ, говоритъ плотникъ.-- Вотъ тоже ихняя жизнь-то! Служи, служи, а все кавалеріи никакой...
-- Напрасно такъ полагаешь, землякъ, откликается мастеровой.-- Теперича они совсѣмъ какъ-бы войско изъ себя составъ имѣютъ. У нихъ и медали за храбрость и даже музыканты есть, все равно какъ гвардія. Какъ большой пожаръ -- сейчасъ и музыканты играютъ. Только надо безпремѣнно, чтобъ пятнадцать домовъ сгорѣло, а на простой пожаръ они и не ѣздятъ.
-- Музыканты? ой, врешь? сомнѣвается плотникъ.
-- Спроси господина купца. Вотъ онъ живой передъ тобой стоитъ. Душой не покривитъ.
-- Зачѣмъ кривить. Это дѣйствительно, это точно, подтверждаетъ купецъ.-- Только у этихъ самыхъ музыкантовъ замѣсто трубъ пожарныя кишки. Въ нихъ они и дудютъ. И что угодно выходитъ. Всякая Травіата выходитъ.
-- Чудно! дивится плотникъ.-- Зачѣмъ-же имъ эти музыканты?
-- А чтобъ во время большаго пожара народъ въ отчаянность приводить. Играетъ музыка, такъ они свирѣпость въ себѣ чувствуютъ: по лѣстницамъ лѣзутъ, стеклы бьютъ, все что ни попадя по дорогѣ разворачиваютъ -- одно слово вопль смертельный!
-- Не слыхалъ, не слыхалъ. И пѣсенники есть?
-- Есть и пѣсенники. А оркестромъ этимъ самымъ командуетъ брантмейстеръ. Палкой взмахнетъ, "полундра" крикнетъ, ну и начнутъ играть.
-- Какъ крикнетъ-то?
-- Полундра. Это такое пожарное слово, все равно что наши уру кричатъ. Эво, вонъ второй домъ занимается, огненные языки крышу начали лизать, указываетъ рукой купецъ.-- Надо-бы воды сходить покачать, да сапоги надѣвать лѣнь, а въ опоркахъ-то оно неудобно.-- Бѣги-ко землякъ, помоги пожарнымъ, тамъ народу-то мало, обращается онъ къ плотнику.
-- Промнись самъ, не великъ баринъ!
-- Говорю тебѣ, я въ опоркахъ, а ты въ сапогахъ. Вспомни Бога-то.
-- Мы Бога помнимъ чудесно, а только изъ-за этого самаго пожара въ части разъ ночевали. Будетъ съ насъ.
На двухъ узлахъ сидитъ старуха и планетъ. Въ рукахъ у нея кофейникъ и сѣрый котъ. Къ ней подходитъ молодой человѣкъ въ соломенной шляпѣ.
-- Погорѣли, бабушка? спрашиваетъ онъ.
-- Охъ, погорѣли! Охъ, согрѣшили противъ Матушки Неопалимой купины! всхлипываетъ старуха.-- Прогнѣвали Царицу Небесную. Самъ только енотовую шубу сшилъ, сама салопъ на лисьихъ хребтахъ. Думали лѣтомъ-то мѣха дешевле.
-- Вы хозяйка этого дома будете?
-- Нѣтъ я теща. Два самовара, шугай на зайцахъ...
-- Когда-же и отчего загорѣлось-то?
-- Охъ, Божіе попущеніе! Пришелъ самъ изъ бани: "кваску-бы, говоритъ, испить". Пошла это я въ погребъ, глядь, а ужъ у насъ зады горятъ. Мы за скотомъ, а тутъ и домъ занялся. Шугай совсѣмъ былъ новый, на Прасковею пятницу сшила.
Кучеръ подходитъ къ горничной и тыкаетъ ее пальцемъ подъ мышку. Та вскрикиваетъ.
-- Эти всѣ пожары отъ вашей пылкости происходятъ, говоритъ онъ.-- Ужъ очень въ васъ скоропалительность велика. Ей и поджигаете.
-- Зачѣмъ-же такой сюжетъ на насъ придумываете? жеманится та.-- Скорѣй же пожары отъ мущиновъ, такъ-какъ они завсегда съ трубкой при себѣ.
-- Мы съ трубкой, но и вы при себѣ завсегда сибирь имѣете -- кофейникъ.
-- Кофейникъ точно что при насъ, но онъ съ сыростью и имъ даже тушить пожаръ возможно.
-- Это точно, но сырость вы всегда на лучинахъ разогрѣваете. Развела таганъ, съ воздахторомъ разговорилась, про таганъ забыла -- вотъ и пожаръ.
-- А вы зачѣмъ своимъ коварствомъ нашъ покой смущаете?
-- А затѣмъ, чтобъ ваша сестра не попортилась, ну, мы ее и перетряхаемъ.
-- Ахъ, какія низкія слова про наши чувства!
Купецъ подходитъ къ кучеру и трогаетъ его за плечо.
-- Чѣмъ-бы лясы-то съ женскимъ сословіемъ точить, шелъ-бы, любезный, воду качать, говоритъ онъ.-- Тамъ несчастіе, а ты бобы разводишь.
Кучеръ скашиваетъ на купца глаза.
-- Промнись самъ. Прогуляй жиръ-то! Не великъ баринъ, отчеканиваетъ онъ.
-- Я бы и пошелъ, потому пожаръ для меня первое удовольствіе, а видишь я въ опоркахъ и въ халатѣ. Ну, вдругъ въ часть возмутъ? Какъ я въ эдакомъ видѣ? Ты все-таки въ сапогахъ.
-- А тебѣ вѣрно въ мундирѣ въ части-то сидѣть хочется?
-- Дуракъ!
-- Отъ дурака слышу.
Надъ столбами дыма носятся голуби.
-- Турмана это, замѣчаетъ кто-то.-- Тутъ купеческій сынъ одинъ жилъ и турмановъ держалъ. Спервоначалу все въ пѣсенники поступить хотѣлъ, а потомъ голубями занялся.
-- Это монахъ то, что-ли? слышится вопросъ.
-- Нѣтъ, онъ не монахъ, а только послушникъ былъ. Ушелъ въ актеры съ пьяныхъ глазъ, ну, а какъ отрезвился и поѣхалъ на Валаамъ себя святить. На него затменіе въ пьяномъ образѣ находитъ. Онъ и въ шарѣ разъ летѣть хотѣлъ.
-- Когда я на Петербургской жилъ, такъ у насъ одинъ чиновникъ жену свою за пару голубей пріятелю отдалъ. Вотъ что значитъ охота-то! Пятьдесятъ рублей за птицъ давалъ, не беретъ, ну, онъ жену.
-- Охота -- бѣда! У нашего хозяина дядя мѣняла, такъ тотъ удивительное пристрастіе къ пѣтухамъ чувствуетъ, чтобы драку промежь нихъ заводить... Лѣтось налетѣлъ на него пѣтухъ да глазъ и выклюнулъ. Чтожь ты думаешь? Еще въ большую ярость къ пѣтухамъ насчетъ этой самой охоты пришелъ.
Къ мастеровому съ ремешкомъ подходитъ купецъ.
-- Что галокъ-то, землякъ, на небѣ зря считаешь говоритъ онъ.-- Смотри, какъ занялось все. Вѣтеръ, головешки летятъ. Вѣдь эдакъ, пожалуй, и цѣлой улицѣ не устоять. Все пожаръ слизнетъ. Шелъ-бы помогать, воду покачалъ-бы.
-- А ты самъ покажи спервоначалу дорогу, тогда и мы пойдемъ, возражаетъ мастеровой.-- Или бороду спалить боишься?
-- Бороду! Что мнѣ борода? Мнѣ не сподручно, видишь я въ опоркахъ, а ты все таки въ сапогахъ. Вѣдь тутъ и для души спасенье.
-- Спасай свою душу, а нашу не замай!
-- Мы и спасаемъ. За нашу душу въ трехъ монастыряхъ молятся.
-- А за нашу, можетъ, въ десяти. Вишь какой совѣтчикъ выискался! Ты вотъ покупателя надулъ, ну и сытъ, а мы штучники, поштучно работу работаемъ. У насъ кажиный часъ на счету и въ разсчетѣ, а возьмутъ въ часть съ пожара, ну, и пропалъ день до утра.
Отъ горѣвшаго дома бѣжитъ баба. Въ рукахъ у нея чижъ въ клѣткѣ и образъ.
-- Охъ, родимые! Не могу, не могу! бормочетъ она, запыхавшись.-- Совсѣмъ все прахомъ пойдетъ! Видно прогнѣвили Господа Бога! Охъ!
-- Дѣти что-ли тамъ остались? пристаютъ къ ней.
-- Охъ, не могу! Не могу! Видно великій грѣшникъ среди насъ поселился! Владычица, чтожь это такое?
-- Да въ чемъ дѣло то? Мужа, что-ли убило?
-- Охъ, нѣтъ, охъ, нѣтъ! Перекинуло черезъ улицу и кабакъ загорѣлся... Теперь всей улицѣ конецъ!
-- Кабакъ?! въ одинъ голосъ вскрикиваютъ и кучеръ, и мастеровой, и плотникъ.
-- Онъ самый, онъ самый. Народъ нахлынулъ со всѣхъ сторонъ, тащитъ и косушками, тащитъ и восьмушками и полуштофами. Охъ, не могу!
Баба въ изнеможеніи опускается на землю. Мастеровой, кучеръ и плотникъ бѣгутъ по направленію къ пожару.