Серафимович Александр Серафимович
Не ожидал

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

  

А. С. Серафимович

  

Не ожидал

  
   Собрание сочинений в семи томах. Том шестой
   М., ГИХЛ, 1959
  
   Крупные майские звезды засыпали бархатное южное небо. Пирамидальные тополя стояли остро и черно, и в настежь раскрытые окна плыл их клейкий запах.
   Полицмейстер, с грузным животом, в подтяжках, с красной обвислой женской грудью из-за расстегнутой рубахи, говорил хриплым, привыкшим приказывать басом:
   -- У рощи поставите наряд. У железной дороги. Вдоль берега местах в пяти...
   -- Людей не хватит, Сергей Петрович,-- осторожно вставил помощник,-- по городу тоже усиленные нужны.
   -- Как не хватит? -- и отвислая грудь и воловья шея у полицмейстера еще сердитее покраснели.-- Из роты дадут. Весь берег реки необходимо занять. Щелки им не оставить нигде! Пусть в степь выходят, на открытое место -- вот тогда потешусь, запорю, вышлю конных, запорю подлецов!.. Эхх!..
   Полицмейстер вспомнил, что ему волноваться нельзя,-- апоплексическое сложение, кондрашка еще хватит,-- и, макнув усы в пенный квас, наклонился над разостланной на столе картой города и окрестностей и тыкал пальцем.
   Помощник, в мундире с иголочки, предупредительно вкалывал в эти места булавки с флагами, и карта приобретала стратегический вид.
   Уже было поздно, зеленоватые звезды за тополями передвинулись. С окраин по-весеннему доносился собачий лай.
   -- Лупите их, стервецов, лупите, чтоб кожа слезала лоскутьями! И баб лупите беспощадно! Чтоб в городе у меня никаких... А-а, разбойники! а-а, смутьяны!.. в бараний рог!..
   Шея у него побагровела. Он опять вспомнил про кондрашку, взял из маленького серебряного тазика со льдом полотенце и вытер лысину, шею и грудь.
   -- Чтоб у меня в городе тишина, покой... Никаких!..
   Помощник откозырял.
   В звездном полусумраке смутно чернели плетни, садики, спавшие маленькие домишки. Пахло расцветающими акациями, навозом и весенней пылью. Сон, тишина.
   Из-за плетня то высовывалась черная голова, то пряталась. По улице на противоположной стороне, всматриваясь и прислушиваясь, прошли двое. Иногда один перемахнет плетень, подберется к окну и, вытянув шею, слушает. Потом опять назад, и дальше крадутся, зорко всматриваясь в каждый домишко.
   Когда прошли, голова скрылась, человек согнулся вдвое, перебежал дворик и стукнул осторожно в дверь раз, потом два раза, потом еще раз.
   -- Кто?
   -- Бутыль да каланча.
   Ему открыли. В маленькой до тошноты закуренной комнатке с плотно закрытыми и занавешенными бабьими платками окнами набилось человек десять.
   Девки и молодые бабы торопливо сшивали полотнища дешевого кумачу и нашивали белыми буквами "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!.." "Да здравствует свобода слова, печати, собраний".
   -- Фараоны зараз прошли.
   -- Много?
   -- Двое. Все к Митяеву дому прислушивались.
   -- Ну, там не поживутся -- небось храпят на всю улицу.
   Пожилой рабочий сосредоточенно, молча, не обращая ни на кого внимания, строгал рейку, потом резал пилой на части и прилаживал шарниры -- складной шест для флага делал.
   -- Матвей-то Иваныч ловко удумал -- складной шест. Налетят фараоны, он флаг в карман, шест сложил под мышку и пошел чистенький.
   -- Как младенец новорожденный,
   -- Как облизали его.
   -- У него все складное.
   В комнатке засмеялись.
   -- Чего ржете? Накликать хотите. Ванька, ступай на стрему.
   -- Чего все я? Пущай Алешка.
   В оконце стукнули снаружи. Все замолчали. Бабы как держали в воздухе иголки, так застыли.
   -- Кобель.
   У всех отлегло.
   -- Ну иди, Ванька, иди, надорвешься, боров. Ступай, тебе говорят.
  
   День выдался солнечный, жаркий. По улицам тонко висла пыль и проезжали на сытых лошадях усатые городовые, строго поглядывая. Улицы полны обычной толпой.
   В овраге, куда сваливают со всего города мусор, дохлятину, стоит толпа рабочих и работниц в цветных платочках. Над толпой неподвижно повисший флаг, и по складкам извиваются белые буквы.
   Молодой с черными усиками стоит на куче навоза и говорит негромко:
   -- Товарищи, сегодняшний день мы празднуем. Сегодняшний день, как окинуть глазом, так по всем странам, по всем государствам рабочие собрались и празднуют и вспоминают и про нас, потому что, товарищи, мы все связаны, трудящиеся всего мира связаны неразрывно. Только забываем мы про это, товарищи. Вот каждый день колотишься на работе, да грызешься с мастерами, да все думаешь, как бы выколотить лишнюю копейку в получку, а вечером либо завалишься, либо в трактир. А я бы... я бы... кххе-хх...
   Он как будто подавился -- тошнота подкатилась к горлу: недалеко глядел на него оскаленными зубами огромный дохлый пес. Кожа с него сползла. Мириады червей кишели в разорванном брюхе. Тучей гудели крупные мухи, сверкая блестящими зелеными спинками. Несло нестерпимой вонью. Бабы и девки затыкали платочками носы.
   -- Не слыхать!.. говори громче...
   -- Громче!..
   -- Тише вы!... пасть распялили, чтоб фараоны услыхали...
   И опять стоят и слушают, вытягивая шеи и ничего не слыша.
   -- Так я, товарищи, хотел бы, чтобы не только раз в году, в этот светлый наш праздник пролетарский, мы вспоминали, что все мы -- братья-пролетарии во всех странах, по всей земле, во всех государствах, чтобы помнили мы об этом, товарищи, всегда, а не то что по торжественным случаям. Я бы хотел, товарищи, чтоб...
   Прибежали, запыхавшись, ребятишки и прокричали:
   -- Фараоны!
   В ту же минуту по верху пронесся топот и над краями оврага показались лошадиные морды.
   -- Вот они!.. гони их!.. -- пронесся хриплый полицейский голос.
   Лошади садились и съезжали на заду по крутому скату.
   -- Ишь, дьяволы, куда забрались! И не подумаешь... А мы битый час лошадей гоняли; как скрозь землю провалились.
   Засвистели нагайки.
  
   Ночь глядела в распахнутые окна великолепного отдельного кабинета лучшего в городе ресторана, и бархатная чернота ее была особенно густа, оттого что в кабинете ослепительно все было залито напряженным светом электрических лампочек. Стоял веселый гул голосов.
   Пела певица с низким вырезом на спине. Кудлатый господин ей аккомпанировал.
   На мягких бархатных креслах -- товарищ прокурора, жандармский ротмистр, кое-кто из адвокатов, певицы из шантана и сам полицмейстер, в сиянии своей власти и силы. Возле него -- помощник.
   -- Я говорю: водворю тишину, спокойствие и порядок -- и водворил. Тише воды, ниже травы,-- у меня ни-ни!..
   И, грузно повернувшись, сказал сладко:
   -- Ни-и-на! Ну, протанцуй... Протан-цу-й для героя дня.
   Нина, светлая, красивая, гибкая девушка, с ленивым и наглым лицом, на котором от густых ресниц тени, сказала, чуть усмехаясь холодными глазами:
   -- У Броша мне нравится браслет.
   Полицмейстер налился кровью.
   -- Богиня! Все для тебя... В девять часов завтра браслет у тебя.
   И, повернувшись к помощнику, захрипел полицмейстер:
   -- Иван Никанорыч, велите Брошу завтра доставить.
   Тот слегка наклонился и сказал вполголоса:
   -- Полторы тысячи... Как бы скандал не разыгрался...
   -- Заплачу, конечно,-- сердито прохрипел полицмейстер и расстегнул ворот мундира.
   -- Запла-атит!..-- подмигнул за спиной молоденький адвокат.
   Нина поднялась, сквозя тонкой тканью, постояла и вдруг, заложив над головой руки, изгибаясь, поплыла вокруг комнаты в мелкой дрожи, бесстыдно и грациозно, нагло и с странной девичьей недоступностью.
   Полицмейстер, хрюкая, пошел ей навстречу. Все восторженно закричали, подымаясь с шипящими бокалами шампанского.
   Разошлись, когда электричество стало бледнеть в рассвете.
  
   Утро. Полицмейстерша давно хлопочет: уже приняла от купцов окорока, две головы сахару, конфеты и великолепную штуку тончайшего голландского полотна -- купцы полицмейстеру челом били.
   Полицмейстерша была в самом радужном настроении и все приговаривала, убирая даяния.
   -- Все пупырышек мой. Ангелочек мой. На нем весь город держится -- ну и благодарят. Покою-то не знает,-- сегодня целую ночь у губернатора дежурил. Тот карты устроил, ну, неловко уйти, ну, и просидел до рассвета. И какой нежный пришел. Пусть поспит.
   В девять часов пришел помощник с встревоженным лицом.
   -- Встал?
   -- Спит ангелочек.
   -- Мне непременно нужно видеть.
   -- Н-ни за что!.. Пусть поспит, устал: у губернатора целую ночь сидел, карты были...
   Подали письмо. На конверте: "спешно".
   Полицмейстерша быстро распечатала и вдруг побагровела. Схватила благодарственный окорок и кинулась в спальню. Сейчас же оттуда послышалась свалка, вопли и испуганно-хриплый бас полицмейстера.
   Помощник вбежал.
   Полицмейстер в одном белье и в колпаке с кисточкой пятился, защищаясь руками:
   -- Что ты! что ты!.. Белены объелась.
   Полицмейстерша махала над ним окороком и исступленно визжала на весь дом:
   -- Враль подлый, враль! Целую ночь с Нинкой... Да браслеты потаскухам рассылать!.. Старый козел, взяточник подлый, ведь ты...
   -- Позвольте, Августина Федоровна. Я сейчас от губернатора, требует немедленно вас, Сергей Никанорыч. В городе забастовка.
   -- Как забастовка? -- не понимая и выкатывая глаза, сказал полицмейстер упавшим голосом.
   -- Все стало: заводы, фабрики, мастерские, даже извозчики не выехали на биржу.
   -- Это на каком основании?
   У полицмейстерши окорок повис в руке.
   -- Рабочие никаких требований не предъявили, а просто бросили работу.
   Полицмейстер побагровел.
   -- Ах, рракалии!.. Да ведь вожаки арестованы?
   -- Арестованы.
   -- Вчера отпороли хорошо?
   -- Да, всыпали...
   -- Ну, так какого же им черта нужно! Чего же им еще нужно? Какого же им рожна!
   Он тяжело опустился в кресло и стал сизым.
   -- Всяких подлостей от них ожидал, ну этого не ожидал...
  

ПРИМЕЧАНИЯ

  
   Впервые напечатано в газете "Известия", 1918, 1 мая (18 апреля), No 85(333). Позднее Серафимович писал о рассказе: "Тип полицмейстера составлен "из кусочков" отдельных полицейских держиморд, с которыми мне приходилось сталкиваться на Дону после ссылки, во время нахождения под надзором полиции. Я не шаржировал своих героев: такими фарсовыми они и выглядели в жизни. И они-то были опорой царизма" (т. VIII, стр. 436).
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru