Тхоржевский Иван Иванович
Поэтические переводы

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Стефан Малларме. Лебедь ("День, ослепительный по белизне и смелый...")
    Анатоль Франс Старый дуб ("Жаркий день, ласкающий и томный...")
    Тристан Корбьер. Моя надгробная надпись ("Он был довольно странной смесью...")
    Макс Жакоб. Лисица ("Лисице нужен от вороны сыр?..")
    Марсель Пруст. Шуман ("В саду, счастливый звонким щебетаньем...")
    Ватто ("Сумерки. Плащ голубой. В полумаске...")
    Франсуа Мориак. Давид ("Бегу, свободный. Жаром беспредметным...")
    Франсис Карко. Монмартр ("Монмартр! Охрипшее веселье...")
    Эмиль фон Шёнайх-Каролат. Разлука ("Когда полюбишь, а она...")
    Старая картина ("Звучит, сияет дом святого Марка...")
    Горе пустыни ("Закат был красен, как огонь...")
    Осень в Цюрихе ("Усталый клен горит огнем...")
    Уоллес Стивенс. Сусанна ("Коснулись пальцы клавиш полусонных...")

Иван Тхоржевский
Поэтические переводы

Стефан Малларме
(1842--1898)

                   Лебедь
   
   День, ослепительный по белизне и смелый,
   Взмахнул крылом. Но цел упрямый снег высот!
   В зеркальном озере сияет жесткий лед,
   И горы в отблесках: венец полетов белый.
   
   И снится Лебедю его былой полет,
   В сияньи царственном мечты обледенелой.
   Он не певец Земли. Надежда не блеснет.
   Но зимней скуки сон блеснул, оцепенелый.
   
   Предсмертный, белый сон! И чудится изгиб
   Упрямой шеи... боль... В плену, он не погиб:
   Зиме он странно-свой нарядом лебединым;
   
   Бесцельно искрится и льнет к пушистым льдинам;
   Безмолвно холоден, надменно озарен,
   Белеет, девственный, в изгнаньи Лебедь... Сон...
   

Анатоль Франс
(1844--1924)

                   Старый дуб
   
   Жаркий день, ласкающий и томный,
   Искрами чудес -- кому не люб?
   В панцире заржавленном, огромный,
   Греется на солнце дряхлый дуб.
   
   Сотни лет в его тени угрюмой
   Задыхались юные дубки.
   Зрели в нем волнующие думы,
   Сон его ласкали ветерки.
   
   Но уже худой, зловещий остов
   Зачернел под зеленью ветвей;
   На коре не сосчитать наростов,
   Под корой не сосчитать червей.
   
   "Бред весны" -- и тихо плачет гнилью
   Застарелый шрам от топора.
   Душным мохом, ржавчиной и пылью
   Сдавлена, приплюснута кора.
   
   Ссохшиеся ветви поминутно
   Вниз роняют палочки и лом...
   Первая гроза -- и, вздрогнув смутно,
   Рухнет дуб со стоном о былом.
   
   Гусеница сонным изумрудом
   По коре уже сползает вниз;
   Еле слышно, беспокойным гудом,
   По коре букашки затолклись;
   
   Третий день, как улетели пчелы:
   Улей их колышется пустой.
   За стоянкой, более веселой,
   Разлетелись осы вперебой.
   
   Ящерица острый взор метнула
   Из дупла -- и соскользнула прочь.
   Стынет дуб! Вот плесень протянула
   Бледную косынку... Скоро Ночь.
   

Тристан Корбьер
(1845--1875)

                   Моя надгробная надпись
   
   Он был довольно странной смесью:
   Широк -- и вечно без гроша;
   Беспомощен, а с буйной спесью;
   Прямая -- с вывихом душа!
   Сердечен? слишком! добр? нисколько,
   А, выпив, делался сухим;
   Дружил -- чтоб ссориться, и только.
   К себе -- упрямо был глухим.
   Пресыщен? да! но жаден к чувствам.
   Ласк -- не ценил; ловил -- их тень!
   И портил жизнь с большим искусством,
   Ленив, но занят целый день.
   Все ждал: что завтра? Не терпелось!
   А с верой -- не умел смотреть.
   Он умер; жить -- еще хотелось;
   А жил -- хотелось умереть.
   

Макс Жакоб
(1876--1944)

                   Лисица
   
   Лисице нужен от вороны сыр?
   Льсти! В мире -- женщин много разных,
   Но все -- вороны! беден мир
   В своих приемах и соблазнах.
   
   Усы, движения, наряд
   Полны изящества?
                                       Причину
   По Дарвину вам объяснят:
   "Полезен пышный хвост павлину".
   
            Одни монахи, в похвалах,
            Восторженны -- без грешной лести,
            Но, если говорить по чести,
            Кому пример -- монах?
   
   А я, в любви, к луне прикован.
   Сорвешься, -- хлынет кровь из ран...
   Мне лунный ангел, очарован,
   Влил в душу голубой туман.
   
   Но к вам -- без всякого усилья
   Спущусь на землю! Коротка,
   Жаль, лестница...
                              Но для прыжка
   Вы сами мне дадите -- крылья!
   

Марсель Пруст
(1871--1922)

                     Шуман
   
   В саду, счастливый звонким щебетаньем
   И криками детей и тишиной,
   Стоит, -- измучен ранами, скитаньем,
   Солдат, обманутый войной.
   
   Взлет голубя; и вздох. Зачем жасмином
   Орешник старый опьянен, грустит?
   О счастьи дети шепчутся с камином,
   О смерти ветер тучам шелестит...
   
   Давно ль, под шум огнистый Карнавала,
   Под бешеный восторг чужих удач,
   Непримиренный, плакал он, бывало?
   "Она с другим, ей мил соперник," -
                                  -- Плачь!"
   
   И слез поток, быстрей и глубже Рейна,
   Катился вдаль. Давно ли берега
   Звенели смехом, ласково, затейно?
   Но и печаль упрямцу дорога:
   
   "Не может быть! Кем грех ее придуман!
   Она со мной! Забыт измены час..."
   И молния! И вечно "в первый раз"
   Опять сражен, опять рыдает Шуман.
   
   Душистый сумрак; Свежий, полный звезд!
   Поток любви: задумчив, звучно-строен.
   Сад в лунном блеске: полный лилий, гнезд.
   -- Как женщина в слезах, он беспокоен;
   В мечтах ребенок; но душою воин!
   Глубок и мужественно прост.
   
   
                  Ватто
   
   Сумерки. Плащ голубой. В полумаске,
   В тающей дымке деревья и даль.
   Пыл поцелуев. Изнежены ласки,
   Губы устали, воздушна печаль.
   
   Пестрая, томная ложь маскарада
   Манит улыбкой, притворно-нежна.
   Прихоть ли это? Иль Мудрость? -- и надо
   Страсть украшать обольщеньем наряда?
   Музыка. Барки. Огни. Тишина.
   
   

Франсуа Мориак
(1885--1970)

                  Давид
   
   Бегу, свободный. Жаром беспредметным
   Меня томит бунтующий порыв.
   У дерева, тянусь к плодам запретным,
   И жадно слеп руки моей извив.
   
   Но видит все и не прощает Тайна!
   Едва дотронусь к гибельным плодам,
   И кто-то близкий для меня (случайно?)
   Сражен -- и мертвый падает к ногам.
   
   Неумолим, следит за каждым мигом,
   Господь, мой Враг! Мой Друг... Мой Властелин!
   Я голову склонил под грешным игом?
   Ты сбрасываешь, иго, Исполин!
   
   Ты -- Голиаф... А я -- Давид ничтожный!
   Но камня нет в пустой праще моей.
   Сам, на коленях, я молюсь тревожный:
   "В борьбе со мной, Великий, одолей!"
   

Франсис Карко
(1886--1958)

                  Монмартр
   
   Монмартр! Охрипшее веселье,
   И буйный пляс, и пьяный вздор...
   Но льет оранжевое зелье
   В окно заря, немой укор.
   
           Любовь обманутая плачет:
           Синеет грусть в ее пирах!
           И тщетно Время правду прячет
           На остановленных часах.
   
   А где пропавшие гуляки?
   Тот -- у камина, у огня;
   Тот -- у рояля, в полумраке
   Еще сиреневого дня...
   
           Мими, Жермэна, Бланш устали;
           И как накрашены смешно!
           Лучи злорадней заблистали
           Сквозь побледневшее окно.
   
   А это кто? моя малютка?
   В слезах, покинута? Позволь,
   В чем дело? Для тебя не шутка
   И вспышка нежности, и боль.
   
           Нет! ран воспоминаний, жёлчи,
           Во мне напрасно не смущай:
           Я был с тобою мил, но молча;
           Ты надоела, -- и прощай!
   
   Моро! поэт! утешь голубку!
   А я -- как зимний день: суров,
   И желт, и бледен, и лилов...
   Спускаюсь я, без дальних слов,
   В дверях раскуривая трубку.
   

Эмиль фон Шёнайх-Каролат
(1852--1908)

                    Разлука
   
   Когда полюбишь, а она
   Женой другого станет,
   Скорее в путь! пока весна
   Нас манит.
   
   Так много женщин, -- мир широк! -
   Светлы, темноволосы;
   Там розы мая, ветерок
   И росы.
   
   Так исцелялся не один!
   Но часто безнадежней,
   Вгоняет глубже новый клин
   Тот, прежний.
   
   Все хуже боль? Монахом стань,
   Молись благоговейно.
   Не лечит исповедь? Достань
   Рейнвейна.
   
   Продуйся в кости, в драку лезь
   Из-за любых объятий.
   Ножом пырнули в сердце здесь!
   Вот было б кстати.
   
   А жив, так выпей, все равно!
   Но торгашей за фразу
   "Любовь пройдет" -- бросай в окно
   Всех сразу.
   
   Когда полюбишь, а она
   Женой другого станет, -
   Хоть мир широк, а смерть одна
   Нас манит.
   
   
                    Старая картина
   
   Звучит, сияет дом святого Марка,
   Раскрыты двери. Блеск бежит по сводам.
   Пред алтарем, где свечи дышат жарко,
   На троне дож, увенчанный народом.
   
   И с ним -- как утро, солнечным восходом,
   Его жена, склонясь, сияет ярко.
   В воротнике -- придворным верен модам -
   И в буфах паж. Обвита дымом арка:
   
   К ней ладан льнет. Конец уж близок мессы;
   Свежей румянец юной догарессы.
   Но бархат платья царственно-лиловый
   
   От глаз скрывает нежное мгновенье:
   Ее руки с рукой пажа сплетенье.
   Склонил, молясь, колена дож суровый.
   
   
                    Горе пустыни
   
   Закат был красен, как огонь;
   В пути на Фивы, мчались мы;
   И там, где смуглые холмы,
   Где шейх зарыт, -- вдруг пал мой конь.
   
   Уйдя коленом в глубь песка,
   Упав, я видел: надо мной
   Угрюмо мчались облака,
   Как привиденья над землей.
   
   Но вот угас последний свет
   Над ложем Нила золотым,
   И ночь сошла на Мединет
   Спокойным сумраком глухим.
   
   Когда ж, затем, коснулся он
   Пустыни бледной, -- в ней возник
   Необъяснимый, жуткий стон,
   Оледенивший сердца крик.
   
   То был безумный вопль тоски,
   Бессильный, полный диких мук;
   Как будто треснул на куски
   Металл, издав протяжный звук.
   
   Пустыни горе -- без границ!
   В ней даже вешний поцелуй
   Не судит свежих верениц
   Зеленых трав, лукавых струй.
   
   Луна сияет ей всю ночь,
   Лаская призраки холмов,
   Но караван стремится прочь,
   Испуган, трепетно суров.
   
   И озаряет солнца свет
   Лишь ребра острые земли,
   Гигантский высохший скелет,
   Бессильно тлеющий в пыли.
   
   Но где-то скрытая, жива
   В пустыне жажда юных сил,
   Восторгов, страсти тщетный пыл:
   Весь мир живет, -- она мертва.
   
   Как эта мука мне близка!
   Пустыни знойное ярмо!
   Так выжигает и тоска
   Неизгладимое клеймо.
   
   Еще, дорогу затаив,
   Душа горит и жаждет вновь;
   Но не вернет глухой порыв
   Недостижимую любовь.
   
   Ей не цвести: один обман!
   И редко песня брезжит в ней,
   Как изнуренный караван,
   Как привиденье чуждых дней.
   
   
                    Осень в Цюрихе
   
   Усталый клен горит огнем.
   Луч солнца. Холодок.
   И пахнет молодым вином
   Старинный городок.
   
   У ярких вилл, у поздних роз
   Стою, чего-то жду:
   Вот-вот она, в сияньи грез,
   Появится в саду.
   
   Туман над лозами, как сон;
   И женский смех певуч,
   Как серебристо-дальний звон...
   О юность, неба луч!
   
   А ты, с седою головой,
   Чужой, -- благослови
   Весь этот блеск, когда-то твой,
   И радости любви.
   
   И край, где дал тебе Творец
   Мужской мечты простор
   И счастье гордое сердец:
   Обильный жатвы сбор.
   
   Теперь в полях покой везде,
   Все сжато; тишина.
   О вечном -- в каждой борозде
   Немая мысль видна;
   
   И, золотясь, в туманной мгле
   Мерцает новый мир...
   Но в алых листьях, на земле,
   Прощальный сладок пир.
   
   В садах румянец и озноб,
   Безмолвных статуй плен;
   И, пьяный, украшает лоб
   Венком из роз Силен.
   

Уоллес Стивенс
(1879--1955)

                    Сусанна
   
                    1
   
   Коснулись пальцы клавиш полусонных,
   И музыкой наполнилась душа,
   Как роем пчел, звенящих -- и плененных.
   
   Но музыка не звоном хороша,
   А тайной властью: оживлять -- что было.
   Уют гостиной... Мой порыв к тебе...
   
   Твой синий шелк... И грусть. Но где жи сила?
   Изнеможенье в песенной мольбе!
   Его Сусанна в старцах пробудила.
   
   Она купалась вечером в саду.
   Дымилась зелень -- пламенем заката.
   И в красноглазых старцах, на беду,
   
   Зарокотали -- звонкие когда-то! --
   Глухие струны... В огненном бреду
   Напев восторга ожил -- пиччикато.
   
                    2
   
   В воде зеленой
   Сквозит сиянье...
   Сусанне любо
   Ручьев слиянье.
   Мечтам капризней
   Синеют дали:
   От песен жизни
   Мечты устали.
   
   Ступив на берег,
   Дрожит Сусанна:
   В листве прибрежной
   Чей шорох странный?
   Иль это ветер
   Лобзанье сонным
   Коснулся ног?
   
   Но обернулась, --
   И жутким стоном
   Взвыл медный рог.
   
                    3
   
   Это бубны забренчали?
           иль служанки молодые
   Прибежали, роем пленниц
           в одеяньях Византии?
   Удивлялись и шептались:
            "Из-за глупых стариков?
   Как? Сусанна даже плачет?
           из-за сущих пустяков?"
   И звенел, и рассыпался
           юный шепот торопливый,
   Точно светлый дождь весенний
           по зеленым веткам ивы.
   Выше подняли фонарик,
           чтобы видеть в темноте,
   И предстала им Сусанна
           в озаренной наготе.
   А они расхохотались, --
           звоном бубнов --
                    молодые! --
   И умчались
           роем пленниц
                    в одеяньях Византии.
   
                    4
   
   В людском уме Прекрасное -- мечта,
   Недолгий взмах неверных очертаний.
   Но в воплощеньях Мира -- красота
   
   Переживает всё: и увяданье,
   И даже смерть! как отблески -- закат,
   Как запахи -- давно увядший сад,
   Как ропот волн -- безумие прибоя.
   
   Над юным гробом -- древние псалмы...
   И лес, под белым клобуком зимы,
   Забыть не в силах об усладе зноя.
   
   Но музыка изнеможенья -- стон!
   Как больно старцам душу уколола
   Сусанна: -- поздний, слишком поздний сон!
   А ей дано сиянье ореола.
   И льет ей в небе серебристый звон
   Воспоминаний нежная виола.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru